К сообщению Л.М.Козловой, дочери М.И.Зубакина.

Невесту присмотрели родители, но мои родители нравились друг другу. Мама ухаживала больше, передавала приветы. На женитьбе настаивали отец с матерью. Поехали четверо: отец, мать, дядя и мой отец. Маму предупредили: с первого раза не соглашайся.

Было им 19 полных лет. Со второго раза согласились. Назначили день свадьбы, дней 6-7. За это время гнали самогон. Была зима, после крещения. Свадьба была у жениха. Нарядили жениха, запрягли лошадей, 3-4 кошовки, поехали. Переговоры вели отец и с ним свахи.

Когда высватали, то чтобы свёкор выкупил будущей невестке товары на определенную сумму: шаль, ящик для вещей. От невесты 2-3 кошовки и поехали в церковь. На маме было светлое платье.

В церкви обвенчали. Спрашивали: с согласием ли идёшь.

После венчания поехали к жениху. Кричали: «Горько».

Гуляли дня три. Ходили сначала по домам жениха, а потом невесты. Иногда по два дома в день. Жить стали вместе в доме родителей жениха. Пекли блины и собирали за них деньги.

В это время в семье были: отец, мать, Михаил, Евгения, Лазарь, Василий, Яков, и ещё был жив дед.

Моя мама называла свекровь «маменькой», свёкра – «тятенькой». Первый год детей не было. Это был 1927 г.

Первым родился Саша в 1928 г.

Коллективизация началась в 1929 г., по весне.

Продналог платили зерном. К такому-то времени столько-то зерна надо было привезти государству.

Потом стало платить нечем, т.к. слишком большой был налог, не было зерна. Дед даже покупал зерно.

И, наконец, подвели под твёрдое задание: если не сдашь, то в ссылку.

Мой дед попал под суд за невыполнение хлебопоставок. По решению суда в Крутинке, кажется, 3 года заключения и 5 лет высылки. Его одного посадили в тюрьму в Крутинку, а потом увезли в Омск.

И вскоре за моего папу взялись. Дом отцовский отобрали, скот весь забрали, вещи, вплоть до рубашек.

Моему папе присудили 1,5 года и 3 года высылки.

Дед отделил их, поставил избушку и 3 лошади, колодец, двор. Когда дедов дом забрали, то все перешли к ним в эту избушку.

Папу посадили за сокрытие имущества (плуг и тулуп). Через некоторое время всю оставшуюся семью без суда повезли на север. Можно было взять с собой оставшиеся вещи.

И вот (дело было в марте) возчик, который вёз их, ночью сбежал, оставив их без коня. Утром другие продолжали путь, а их бросили. И они пошли пешком, бросив свои вещи. Вещи растащили.

Завезли в лес, свалили. Костры разжигали и сидели 16 ночей с ребёнком на руках. Потом спарились двое дядей, сделали шалаш, из речных камней сложили печку.

Жили в этом шалаше. Давали по 100 г. ржи немолотой. Двое родственников (двоюродные братья отца и матери) жили в деревне с семьями. Они получали на всех сосланных продукты и делили.

Дожили до мая, а там задумали бежать. Две семьи. День прошли по болоту. Внизу лёд и сверху корка льда.

На ночь выбрали бугорок, а ночью снег. С маминой стороны невестка начала рожать. Родила, кое-как замотали и вернулись обратно: эта невестка с ребёнком и моя бабушка. А мама с Сашей, Лазарь, Василий, Яков и Иван, муж этой невестки, пошли дальше. Иван где-то отделился, поступил милиционером, а остальные пробирались до дому. Добрались до деревни своей, скрываясь от властей.

Мама жила у своей матери, а там опять новая волна раскулачивания, и она опять попала. В одной деревне мама с ребёнком спряталась в пригоне, её хватились, стали стрелять. Но она не вышла. Вечером она вышла и ушла из той деревни к своим.

Переночевала у них, а хозяйка (жена папиного двоюродного брата) утром пошла в актив и заявила. Мама не успела уйти, её забрали, на кобылу и увезли в район, сдали в милицию. Стали на неё кричать, говорят, что все равно сошлём, а мама говорит: «Убейте меня с ребёнком на месте, но я никуда не поеду». Тогда начальник милиции говорит: «Иди, ваш начальник сельсовета (Орлов) находится на заезжем, просись у него обратно».

Ребёнка она оставила на завалинке у милиции, а сама побежала. Захватила его там, дала 15 р. денег ему. Он согласился, пишет бумагу своему заместителю (Портнягину Ивану Михайловичу): «Не трогай её, пусть живёт».

Она вернулась за ребёнком. Он как лежал, так и лежит.

Про это услыхали Елена с Анной, поехали за ней в Крутинку. Забрали её и увезли домой к матери. За это время мама познакомилась с исполнителем поссовета, и он дает ей две бумаги по 10 р. вместо паспорта - на себя и на отца.

Все остальные ребята уехали в Свердловск, устроились. Потом мама с этими бумажками тоже поехала в Свердловск. В Крутинку приезжала свекровь и забрала её с собой.

Там жили на медном руднике, в бараке № 6. Саша был простужен, болел, все тело было в чирьях, потом он подхватил дизентерию.

Папа сидел в Томской области. И вот он сбегает из лагеря, там же, в лагере, ему сделали справку. С другом пошли на полустанок получать деньги, без охраны. Потом лесом, лесом, потом доехали до ст. Тайга, а там взяли билеты до Новосибирска. В лагере была переписка с родными, и он знал, куда ехать. В Новосибирске разошлись с другом, взял билет до Свердловска. Никто ничего не проверял.

Приехал, спросил, куда идти – 12 км до медного рудника, и добрался. Дело было к вечеру, осенью. Это был 1931 г. Нашёл барак № 6. Глядит в окно, увидел бабушку в окне. Попросил женщину вызвать Зубакину старушку. Бабушка увела его в другой барак, к дяде, и оставила его там. Вечером сказали маме. Она работала в столярке, убирала стружки. Тут они и встретились. Дядя этот заполнил бланк своей рукой.

Дальше с этим удостоверением папа пошёл на курсы штукатуров. 1,5-2 месяца поучился, вышел с пятым разрядом, одним из лучших. Поставили бригадиром. С осени до весны поработали, а потом опять побежали.

Дед был сослан в Мотыгино. 1 мая вся семья поехала поездом к деду. Саша уже умер к этому времени.

От Красноярска они пробирались где пешком, где на лодке, через Казачинский порог, и добрались до Стрелки.

В Стрелке Ангара еще не прошла. Здесь они дня два покрутились, им посоветовали идти пешком через Новосельцы и в Мотыгино. Это было 10 мая. Пошли пешком. Где по воде, где полянкой, где старой дорогой.

Потом догоняет их из Стрелки – едет мастер сенопункта из Кулаково (он заготавливал сено для золотых приисков). Разговорились, что едут к отцу в Мотыгино.

«Но вам сейчас не попасть в Мотыгино через Тасей. Оставайтесь в Кулаково, будете чистить покосы, где мостики через речки. Когда поспеет сенокос, я обижать вас не буду. Отца могу перевести в Кулаково».

Стали работать. Зарабатывали хорошо. Это Поносов Павел Юдич, он был хороший человек.

В Кулаково не было куска хлеба. Никто не продает. Бабушка пошла собирать милостыню, так поужинали и позавтракали. А потом этот человек дал вперёд муки, после того, как дали согласие на сенокос.

Чистили покосы, через речушки налаживали мосты. Черемша там была очень сочная и толстая. Пришло время покоса, и в это время перевели деда в Кулаково. Дед стал тоже работать, косить. Лето косили, а зиму прессовали.

Прожили таким образом с 1931 по 1934 год. Здесь родилась Маша в 1933 г. Жили на квартирах. Семья была 8 человек. Люди пускали. Жили у двоих хозяев. Хозяйства не было. Ели черемшу, селедку продавали в бочках, убивали барсука, медвежатину покупали.

Потом пошел разговор: отец ссыльный, а они бедняки.

Мама стала манить поближе к матери. Рассчитались отец с матерью, отец [дед] дал 700 р. Уехали в Красноярск, дальше до Новосибирска.

Устроились на подсобное хозяйство. Отец работал на лошади, мама на огородах. На 10-й день директор вызывает в контору. Говорит: «Я навёл на вас справки. У вас документы ложные. Вы сын кулака, лишены права голоса. Я держать вас не могу». Справки забрал, а дал: «Сняты с работы за скрытие соцположения». С этими справками никто не брал, поехали домой в Кабанье.

Приехали в район, зашли в милицию, показали документы, и их отправили в Кабанье. А там уже колхоз с 1929 г. В колхоз их не брали. Пожил неделю, пошёл в сельсовет, давай просить документ, чтобы устроиться на работу. Дали: Ф.И.О., родом, сын кулака, лишён права голоса. Пошёл в район, 20 км. Приходит в организацию: «Рабочих надо?» «Надо. Документы покажите». Справку показывает - «Нет, таких рабочих не надо». Нигде не брали. Походил, походил и опять вернулся в Кабанье.

Ребята были ещё такие же, человек 5, звеньевой был бедняк из другой деревни. Они уже работали, пришли на выходной. Они его взяли с собой в скотоводческий совхоз, 17 км от деревни. Пошли, оформили его, там документов не спрашивали.

Неделю поработали вместе. Делали дворы, на выходной пришли в Кабанье, в понедельник опять туда. Дней 10 поработали, вызывают в контору всё звено, и в район на воронке - посадили и увезли всех вместе со звеньевым. Держали дня два или три, потом распустили под расписку.

Отец рыбачил, плёл корзинки. Через месяц повестки на суд. Отцу 10 лет, Тюменцеву 10 лет, остальным по 5 лет за вредительство. Не сдали вовремя дворы. Из суда пешком до станции, по железной дороге в Омск.

Мама устроилась прислугой у председателя райисполкома. Его жена, учительница, её полюбила. Маша жила у бабки, а мама ждала ребёнка (Сашу).

В Омске отцу объявили, что 50% срока снимается, осталось 5 лет. Погрузили в эшелон и за Байкал, строить вторые пути. Везли в августе, было жарко, воды давали мало. Кусок хлеба и селёдки, а воды не дают. И так - пока не довезли до места, в район Читы.

Там лагерь. Жили в палатках. Стали работать, возили тачками землю, делали насыпь. Шпалу укладывали, рельсы тянули. Это 1934 и 1935 год. Отработал 2,5 года, а потом отпустили на колонизацию, по заявлению.

Его приняли, повезли без конвоя на ст. Михайло-Чесноковская, в сторону от китайской границы по рекам Зее и Норе. Посёлок Норск, от него ещё по речке провезли и выгрузили в поселение. Жили в коровнике. Валили лес, пилили доски продольной пилой. Рубили дома, ставили коровники. Вскоре дали один дом напополам.

Мама приехала, уже была посажена картошка. Дали по заявлению корову, но попалась неважная корова. Уже были Маша и Саша. Взяли свинку. Через год опоросилась, часть продали, а двух себе вырастили. Были хорошие боровы. Когда стали рассчитываться, то стали продавать, чтобы рассчитаться за квартиру и за корову.

Срок кончился в начале декабря. Комендант говорит: «Зубакин, рассчитывайся и уезжай». А потом опять съездил и тогда говорит, мол, решили оставить тебя с малыми детьми до весны.

Но папа сказал, что нет. Поедет. Дали кобылу, потом взяли на машину с сена тюками. Разгребли яму в машине и накрылись. Мама с Толей ехали в кабине. Доехали, попили чаю у водителя, и он отвез на станцию.

Взяли билеты до Красноярска. Декабрь, в Красноярске холод. Нашли комнату матери и ребенка, папа устроил их туда. Решили ехать до Стрелки, т.к. родители его уже жили в Стрелке.

С Красноярска на автобусе или на машине доехали до Большой Мурты. Дальше не повезли. На заезжей жили три дня и заразились корью. Кантовались на заезжей 10-12 дней, дети стали поправляться. Опять этот же человек, на машине крытой. Он узнал отца: «Миша, Миша…» и т.д. «Не горюй, возьмём соломы плащ». Водитель стал требовать деньги и за детей.

Приехали в Каргино. Выпили с Павлом. Папа пошёл в колхоз в Каргино, договорился на пару лошадей с коробьями и сам поехал с ними.

Родня жила при сельпо в избушке. Приехали ночью, выпили хорошо. Приехали под новый 1938 год. Здесь с Норильска деревенский, попал сюда же.

Отдохнули, дети поправились. Устроились дед, бабка, отец с мамой и Лазарь на бакенку. Лазарь вскоре поступил на баржу и уехал.

Это был техучасток Вячеслава Захаровича Сельмаховича. Он был старшиной до Кулаково. Это был его участок. Отец стал постовым. Дом там был на два хозяина, 5 км от Стрелки.

Мама была сторожем, дед был сторожем тоже и бабка тоже сторожем.
Так и баканили до 20 сентября 1941 г. Был огород, рыбачили, грибы, ягоды собирали. Ткани в Стрелке брали, продукты получали мукой.

Оклад был у отца рублей 70. Дети учились в Стрелке, ходили пешком, зимой жили на квартирах.

30 лет было моим родителям.

Призвали отца в армию 20 сентября 1941 г. Из Красноярска перевезли в Омск. Там стояла часть, но нестроевая. Работали по городу, возили в Тюмень на заготовку дров, потом снова в Омске по городу. А потом отправили пять человек вниз по Иртышу ловить рыбу для своей части.

Зимой охотились для своей части: на зайцев и т.п.

23 июня 1943 г. вызвали в свою часть, в Омск, а из части в Черёмушки, на формировочный пункт. Там уже много было народу. Немного поучили, как обращаться с винтовкой и автоматом, и повезли ближе к фронту.

Недалеко от передовой стояла на отдыхе часть из-под Сталинграда. Их в неё и включили. Там пробыли два дня, и 11 июля пешком повели на передовую, мимо города Старый Оскол.

15 июля заняли свою оборону по линии фронта и вступили в бой. Немцев отбросили назад и наступали до 29 июля.

А 29 июля остановились, окопались, и где-то в 4 часа немецкие танки вышли на их линию обороны. Но обороняться нечем было.

И все попали в плен. Это было на харьковском направлении.

Поздно вечером они услышали, что на их место подошла новая часть и стала гнать немцев.

А пленных угнали в Польшу и дальше, в Мюнхен. В Польше держали в тюрьме. В Мюнхене отец просидел в лагере два года, работал на заводе.

Освободили их в мае 1945 года американские войска. Когда привезли на Родину, отца два раза проверял 1-й отдел. Он вернулся в п. Стрелка в августе 1945 г. и там прожил все последующие годы.

Было звание участника войны, но потом сняли за то, что он будто бы не участвовал в боевых действиях. У него в военном билете указана в/часть, которая не принимала участия в боевых действиях.

В Стрелке отец пользовался уважением, и со стороны руководителей производства, и со стороны односельчан, за большое трудолюбие и за свой добрый нрав. Сейчас ему 92 года.

Имеет 4-х детей:

Дочь 1932 г.р. Вершинина Мария Михайловна, учитель младших классов, 30 лет стажа. Живёт в пос. Стрелка.

Сын 1934 г.р. Зубакин Александр Михайлович, кандидат физ-мат. наук, зав. кафедрой физики Политехнического института в Абакане.

Сын 1936 г.р. Зубакин Анатолий Михайлович, кандидат физ-мат. наук, преподаватель математики в Красноярском политехническом институте, погиб трагически.

Дочь 1946 г.р. Козлова Людмила Михайловна, инженер-конструктор завода телевизоров в Красноярске.