Шибко грамотный друг мой, Анатолий Степанович, между пьянками и преферансами подсчитал, что БАМ строили медленнее чем транссибирскую магистраль. Разделил километры на время и получилась неутешительная циферка, обидная для некоторых штатских, а для нештатских — тем более. И если учесть, что первую дорогу тянули по диким местам...

И на БАМе, говорите, дикие?

Кто бы спорил, но любой срочный груз на великую комсомольскую стройку можно перебросить вертолетом с ближайшей станции старой дороги, В царские времена ни дороги той, ни вертолетов не существовало. А если к этим неудобствам приплюсовать проигранную войну с Японией и революцию имени попа Гапона, как ее Анатолий Степанович называл, получается, что работать мы не научились. К тому же БАМ так и не достроили, а вот КВЖД, которую царь одновременно с транссибирской строил, — вообще профукали

Но есть дорога еще глупее БАМа.

Салехард-Игарка, или, как ее при жизни называли стройка № 503. Детище Иосифа Виссарионовича, кстати, КВЖД именно в то время и подарили китайцам в безвозмездное пользование. Ту дорогу, что китайцам досталась, я не видел, а на той, что для себя оставили, довелось побывать,

Нет, не строить. Слишком соплив был в те годы. Батя дружка моего тянул там рельсы через тундру. Вот мы и решили устроить поход по местам боевой и политической славы.

Добрались до недостроенного моста через Турухан, Под насыпью сваленный с рельсов паровоз раскорячил колеса, как дохлая кобыла ноги. В тендере капкан на соболя, Кто-то говорил мне, что паровоз опрокинули зэки на радостях, когда узнали про амнистию. Вряд ли, зэки — народ, пуганый, соображали, что сегодня дали, а завтра и отобрать могут. Скорее всего, сам завалился, Насыпь с одного бока просела, вот и повело, Из-под палки ничего путного не построишь. Мы по дороге этой целый день шли. Шпалы перед мостами через ручьи на полметра над насыпью висят. Спрашиваете, как такое случиться могло? Да очень просто: сваи, забитые в мерзлоту, остались на прежнем уровне, а насыпь просела. Воздушно-подвесная дорога получилась. А рельсы, кстати, уже стоптанные. Я удивился сначала, некогда, вроде, было так разработать, потом посмотрел маркировку и оказалось, что делали их еще в прошлом веке, демидовские железяки. И ведь лежали где-то, стонали под гружеными составами, да видно, слабо стонали, раз кому-то показалось, что без дела прозябают, а может и проще: подошел начальник и без лишних объяснений приказал разобрать дорогу от пункта "А" до пункта "Б" — надо же для советского народа какое-то занятие придумать, А народишку на строительство согнали, не оглядываясь на штатное расписание, на северных просторах для всех места хватит, Те зоны, что ближе к речке, рыбаки на избушки да на дрова разобрали, но отошли мы чуть подальше и видим — целехонькая стоит, только молодым лесочком, как щетиной заросла, а так— хоть сейчас заселяй: и холодные бараки, для народа, и утепленные — для обслуги, и БУР, и колючая проволока в два ряда, и вышки по периметру — все сохранилось. Одна из вышек чуточку скособочилась, но такие мелочи отремонтировать недолго и не дорого, если силами тех же новоселов.

Однако сказать, что дорога эта совсем бесполезная и никому не нужна, я бы не отважился. Охотники используют ее как путик. Ачто, по насыпи шагать намного проще, чем по тундре. Человек — не паровоз, ему колдобины и перекосы не мешают. И опять же глухарям раздолье на карьерах вдоль дороги, есть где камушки поклевать.

Целыми днями шлялись по заброшенным зонам. Даже сувениры кое-какие нашли: зажигалку вырезанного из корня шахматного коня, клещи самокованные.., Зэки — народ рукодельный, это не секрет. Интересно другое, возле зоны в ручье увидели топорище из песка торчит, Товарищ мой не поленился, куртку снял, чтобы рукав не замочить, вытащил из воды. Топорище оказалось при топоре, Больше тридцати лет пролежало орудие под водой и хоть бы что, Новье! А сталь.,, я такой отродясь не видел. Жало на гвоздь нарвалось — гвоздь пополам, а на нем ни зазубринки, Я долго был уверен, что туруханские зэки новую булатную сталь изобрели, Но потом меня просветили. Такие топоры находили не мы одни, причем в разных реках. И все они после долгого лежания в воде вроде как самозакаливались. А вот почему это происходит никто объяснить не смог.

Приехать на Север и не порыбачить — это не про меня. На удочку, правда, кроме момчика и ершей, ничего не клевало, а в сеть, не считая щук, попалась пара чиров, килограммчиков по семь поросятки, жирнющие... Первому чиру даже просолиться не дали, сырым слопали, Сетешку нам хозяин, метеоролог, выделил. Кстати, забавная у него работенка, В четыре или пять утра он должен был по рации выходить на диспетчера и докладывать результаты замеров, Если проспит и вовремя не доложит— лишался премии. Так что будильник берег бдительнее ружья и лодочного мотора,

И вот почти перед нашим отбытием на метеостанции появился промысловик, знакомый хозяина, выбирался в Туруханск со своего участка. Мужичонка вроде и неказистый, но жилистый. Пальцы цепкие, глаза острые. Узнал, что мы из города, сразу в расспросы: почем рыба, почем шкурки,,, А нам, откуда знать — по базарам не ходим. Но хоть какая-то польза должна от нас быть, спрашивает, носят ли в городе собачьи шапки. Здесь мы не опозорились:

носили, говорим, носят, и будут носить, Тогда он вывалил из мешка ворох собачьих шкур, вернее щенячьих, потому как размер чуть больше заячьего, видать, подкормил выводок до отроческого возраста и ободрал. Пока мы ужин готовили, он скорняжил в уголке. Понемногу разговорились. Его папаша тоже строил эту дорогу, но по другую сторону "колючки", как потом выяснилось, когда он на полном серьезе начал доказывать, что зэкам на стройке жилось намного лучше, чем вохровцам. Не на что им жаловаться, говорит, работа в одну смену, никакой, мол, ответственности, никаких забот, одежда казенная, харчи казенные, а зарплата на книжке копится, Был обыкновенный зэк, а после срока сразу в богатого человека превратился, некоторые даже машины купили, а попробовал бы кто-нибудь из них на воле скопить такую сумму, и опять же, в артисты широкая дорога, режисер из контриков, поэтому и зэкам блат, охраннику или вольняшке даже второстепенную роль в их театре получить трудно, а о главной и мечтать бесполезно, кисни обыкновенным зрителем и будь доволен.

Мужик рассуждает о тяготах вохровской доли, а друг мой смотрит на него и не знает, куда кулаки спрятать. Стоило бы, конечно, кое-какие точки поставить да неудобно перед метеорологом, Кто знает, какой устав в его монастыре. Нас приютили и того приютили, мы уедем, тот останется...

Сидим, слушаем. Щенячьи шкуры понемногу в шапку превращаются, а он, соскучился на своем озере по разговорам, вот и просвещает свежих людишек, видел, мол, по телевизору как писатель один рассказывал про памятник вождю, дескать, утопили его в Енисее, а капитанов до сих пор в дрожь бросает, когда проплывают над белым мраморным человеком. Насчет дрожи в капитанских коленках писатель, может, и прав, пуганые вороны..., рыльца-то у этих бандитов у всех в пушку, сколько девок порченых по берегам оставили, отольются им когда-нибудь чужие слезы. Только памятник им всего-навсего мерещится. Нету его на дне, Никиткины холуи думали, что кроме них и людей в Союзе не осталось, А народ не кукуруза, он и в Нечерноземье и на Севере растет. Одни сбросили, другие подняли. Нашлась бригада надежных мужиков, катер пригнали, пару тракторов. Водолазы, которые бочки с воздухом и тросы к памятнику крепили, между прочим, ни копейки за свою работу не взяли, На берег вытащили, а потом на санях в надежное место отвезли, пусть дожидается в укрытии своего часа, а час этот обязательно придет и зоны, которые вдоль дороги остались, дождутся тех, по кому давно соскучились...

Такая вот закавыка. А место укромное там найти не трудно. Ту-руханская тайга — это еще не тундра, Деревья пусть и не в два обхвата, но вполне приличные. Мне в Айхале довелось побывать, это на севере Якутии, там, где алмазы нашли. На те лиственицы действительно жалко смотреть. Хроменькие, скособоченные, сквозь куцые веточки ствол, как хребет, выпирает. Разбежались по тундре словно колхозные телята по мартовскому полю. Слеза наворачивается, глядя на них, честное слово, В такой тайге трудно что-то спрятать. А под Туруханском — запросто.

Я спросил уж не его ли папаша ту бригаду добровольцев сколачивал.

"Что ты, — говорит, — он человек маленький", Потом сделал пару последних стежков, перекусил золотыми зубами нитку, нахлобучил готовую шапку на лысину и добавил:

"Маленький, но честный".

А шапка, между прочим, приличная получилась. И про бригаду с водолазами наверняка не врал. Нет, все это, разумеется, сказочка про белого бычка, но он-то уверен был, что говорит чистейшую правду.

И ничем эту правду из него не выколотишь.