Новости
О сайте
Часто задавамые вопросы
Мартиролог
Аресты, осуждения
Лагеря Красноярского края
Ссылка
Документы
Реабилитация
Наша работа
Поиск
English  Deutsch

Нина Георгиевна Лопатина. Боль за них ещё велика


Вместо предисловия

Я понимаю, что решившись написать о том, как репрессии 1930-х годов прошлись по моей семье, поступаю очень самонадеянно, ведь материалов имею очень мало. В моей памяти наблюдательного ребёнка 1950-60 годов сохранилось немногое, чему мне невольно пришлось быть свидетелем. Всё остальное, происходило параллельно ,но без моего участия, в частности , встреча в 1957 году бывших сотрудников треста «Мосгеразведка» — вышедших из лагерей и вернувшихся из ссылок с теми, кого миновала эта судьба. Но даже присутствуй я на этом вечере, многое ли сумел бы понять из ведущихся разговоров 7-летний ребёнок? Бабушка Зелма умерла в день, когда мне исполнилось 12лет—это тоже не возраст для ведения серьёзных расспросов. Мои мама и тётушка стали рассказывать о том, что они пережили в детстве и юности , будучи дочерьми репрессированных родителей, только в очень зрелые годы, когда что-то уже стёрлось из памяти. Услышанное от них я сразу же старалась записать и думала, что найду время привести черновики в порядок , уточнить имена, но не успела—они ушли навсегда, а я осталась с разрозненными воспоминаниями, несколькими письмами и фотографиями, поэтому рассказ получился более про детство и юность двух дочерей врага народа Яна Петерсона. Но согласитесь, что это малое все же лучше, чем беспамятство, поэтому я и осмеливаюсь предложить свои записи
на сайт общества «Мемориал» .

Отрочество. Школа. Учитель.

В 1917 году Зелме Сиекс было 15 лет. Как прошла через Каменно-Горновку гражданская война, у меня сведений нет. Но как только Советская власть установилась в Уярском районе (1 января 1920г.),18-летняя Зелма активнейшим образом включилась в построение новой жизни. К этому времени она окончила 5 классов латышской национальной школы.


Дочь латышских переселенцев Зелма Сиекс в 1916 году
(портрет вырезан из общей фотографии учеников
Каменской школы)

Её любимым учителем стал молодой тогда Фрицис-Генрих Гинтер, личность очень зажигательная, творческая, необыкновенно активная. Он интересно организовывал общественную жизнь Каменки, ставил спектакли силами учеников, руководил хором, исполняющим народные песни. На школьные вечера приходили жители не только Каменно-Горновки, но и других ближайших поселений. Его усилиями школьный дом был расширен пристройками, заложен большой фруктовый сад. А для населения по его инициативе было организовано потребительское общество и открыт магазин. Учитель Гинтер исполнял в этой структуре обязанности бухгалтера. Когда осенью 1915года немецкие войска оккупировали часть Латвии, в Каменку и соседние деревни и хутора стали прибывать беженцы. Председатель комитета беженцев и уполномоченный центра беженцев Енисейской губернии Август Мелналкснис приехал в Каменно-Горновку, раздал удостоверения беженцев и определил сумму пособий каждой семье. Деньги эти ежемесячно высылались учителю Гинтеру, который взял на себя обязанность не только выдавать пособия, но и организовать в школе бесплатное питание для детей из семей беженцев. Таким был любимый учитель Зелмы Сиекс. Немудрено, что активная по характеру девочка восприняла выучку и образец поведения , данный учителем Гинтером и ,как только представилась возможность, с энтузиазмом включилась в общественную жизнь.


Тайга и Фриц-Генрих Гинтер на праздновании 90-летнего юбилея учителя.
Латвия. Лиелварде. 1978год.

Организатор комсомольских ячеек

Её активность была замечена. В мае 1920 года она заканчивает обучение в Красноярской губпартшколе, с июня по август учится в Омской сибпартшколе, а в сентябре уже начинает свою деятельность как инструктор Сиббюро РКП(б) по организации комсомольских ячеек в Енисейской и Томской губерниях и на Алтае. От этого времени в памяти её младшей дочери Тайги сохранились два рассказанных Зелмой эпизода. В каком-то населенном пункте на Алтае Зелма заразилась брюшным тифом, её с высокой температурой , в бреду приютила семья сельских учителей. Сами голодая (это был 1921год), они тем не менее выходили Зелму. Покупая или выменивая картофельные очистки и молоко, они варили такой суп:толкли в воде очистки и забеливали молоком полученную массу. Сами ли они разделяли политические взгляды юной инструкторши, просто ли были участливыми людьми и не могли допустить гибели интересной и зажигательной девушки в чужом ей месте—как бы там ни было, они её спасли , и Зелма всегда испытывала благодарность к ним. Другой эпизод Тайга запомнила плохо: в каком-то из сёл крестьяне были недовольны агитацией инструкторши среди молодёжи настолько, что Зелме грозила физическая расправа , ей пришлось какое-то время скрываться в бане на краю деревни, а затем незаметно исчезнуть из населённого пункта. Но, видимо, деятельность её была результативной, потому что в 1922 году она была направлена на учёбу в Москву в Коммунистический университет национальных меньшинств народов Запада, где кроме политического образования, получила хорошую специальность - наборщика-линотиписта и была направлена на работу в 16-ю типографию Мосполиграфа.

Сохранились записные книжки бабушки начала 1960-х годов, в которых есть выписки из разных источников того периода о том, как прошла через Сибирь гражданская война, сравнительные цифры благосостояния и развития производства в СССР и странах Запада и Америке. Видимо, вспоминая пройденный путь, она анализировала его и получившиеся итоги . Живя на центральной усадьбе совхоза «Овцевод» Новосёловского района ,уже очень больная, чаще всего лежащая на аккуратно заправленной постели поверх теплого верблюжьего одеяла она с огромным внимание читала «Историю Коммунистической партии СССР» - толстый том в сером переплёте, где, пусть и очень дозированно, но была дана характеристика культа личности Сталина. Книгу эту привёз из Москвы секретарь партийной организации совхоза Лысенко, который ездил а столицу на какую-то партийную конференцию и, вернувшись, сразу же пришёл к Зелме Карловне с впечатлениями о столице и партийном мероприятии .

Однажды Руте показалось, что в сознании матери произошла переоценка тех ценностей , которым она служила всю жизнь. Как-то в её присутствии зять стал рассказывать произошедший с ним случай:он ехал на мотоцикле и увидел, как с идущей впереди машины стал выпадать плохо закрепленный груз (какие-то бачки), и он , вместо того, чтобы посигналить водителю, останавливался и подбирал выпавшее для своего хозяйства. И наша бабушка, горячо осуждавшая всегда аморальность, сказала: «Правильно сделал!»

Она всегда работала не для себя, не для семьи, а для быстрейшего построения светлого будущего. Рута приводила такой пример: уже в Сибири в 1937-41годах Зелма , устроясь на работу, удерживалась на ней лишь пару месяцев, бдительная проверка вскоре выясняла, что она жена врага народа ,и её увольняли. Уехав после очередного разоблачения из Уяра в Красноярск, Зелма поступила машинисткой в трест « Маслопром» и здесь в большом городе как-то затерялась среди мелких служащих и задержалась на рабочем месте, даже получила небольшую комнатку. Но с началом войны она, откликнувшись на призыв о помощи фронту, решила, что её деятельность будет полезнее, если она займётся реальным, а не бумажным делом. Она подает заявление об увольнении , переезжает в Старую деревню Новоселовского района, где был крупный маслозавод ,устраивается в цех варить творог. В маленьком коллективе цеха её быстро настигает проверка и увольнение. В результате опять нет средств к существованию, потеряна квартира, а благородный порыв наказан по закону страны того времени.

Знакомство с Яном

Знакомство Зелмы Сиекс и Яна Петерсона произошло в 1923году. В феврале представительство МОПРа организовало встречу латышских политзаключенных на Виндавском (ныне-Рижском)вокзале. Сибирская латышка Зелма Сиекс, конечно, не была в стороне от этого события. В январе 1924 года она стояла в очереди траурной процессии, проходившей мимо гроба Ленина, будучи уже беременной своим первым ребенком—дочерью Рутой.


Место знакомства Яна Петерсона и Зелмы Сиекс-Каменской—Виндавский вокзал в Москве

Из биографии Яна

О жизни своего деда Яна Яновича Петерсона я знаю очень мало . Рассказать мне о нём было некому. Дочери на момент ареста не были настолько разумными , чтобы расспросить отца подробно о его корнях. Вот, что осталось в их памяти. Ян почему-то рос сиротой, воспитывал его и брата дядя, владевший усадьбой ( или хутором) Лукус-Буртниеки Валмиерского уезда Латвии. Служил в царской, а потом в Красной армии. Увлёкся коммунистическими идеями ,в 1915году вступил в партию. В 1918году работал в газете «Циня»(“Борьба”) в Москве. В 1920году в составе 8-ой дивизии Латышских стрелков по грудь в ледяной воде шёл на штурм Перекопа (получив после этого предрасположенность к туберкулезу). Его любимой песней была «Каховка»,п.ч. в военных событиях у этого населённого пункта он принимал участие. С 1921 года был послан в Латвию на нелегальную партийную работу, арестован, судим, приговорён ,полтора года содержался в рижской тюрьме. В феврале 1923года по Акту обмена политзаключёнными был доставлен в Москву. Судя по этому краткому перечислению, юность его изобиловала участием в политических событиях. Но, видимо, этого оказалось достаточно, чтобы удовлетворить юношеские порывы и стремления. В 1923году сразу по возвращении в Москву он устраивается на работу слесарем в Сокольнические мастерские , поступает на вечернее отделение в МВТУ им. Баумана, учится и работает . Закончив институт и отработав как бы мы сейчас сказали по распределению на строительстве Сталинградского тракторного завода , он вернулся в Москву и очень увлечённо включился в технологические процессы. Судя по рассказам Руты, у него были изобретательские способности. Чертежи, расчёты, рационализация производства оказались для него более интересны, чем политическая борьба. Читая его «Уголовное дело», я везде видела ответы «Нет», “Не участвовал” на вопросы о членстве и участии в современной политической жизни. На момент ареста у него не было даже партийного билета, так как в 1936году его исключили из рядов ВКП(б) за “примиренческое отношение” к товарищу по работе , который в документах «скрыл социальное происхождение». Через 3 месяца парткомиссия отменила исключение «как неправильное», но Ян как-то не удосужился даже восстановить и заново получить партбилет, поэтому на всех листах «Уголовного дела» о нём записано или «бывший член ВКП(б)», или «беспартийный».


Ян Янович Петерсон
(фото со студенческого билета)


Дядя Яна


Брат Яна—Карл

История маленького альбомчика

В отличие от мужа Зелма была страстная общественница. Работая с 1927 года в тресте «Мосгеоразведка»,на общественных началах она была редактором стенгазеты, председателем месткома, а затем и освобожденным главой профсоюза Треста. Когда Зелма с детьми уезжала в Сталинград к месту назначения Яна, коллеги по Тресту пришли на вокзал проводить их и вручили маленький альбомчик. Зелма раскрыла его только в пути, сидела в купе и со смехом рассматривала фото и подписи к ним. На его первом листе расписались все её близкие друзья, разлука с ними тогда казалась временной.


Здание , в котором располагался трест «Мосгеоразведка»

По комментариям, сделанным черной тушью очень красивым шрифтом одним из ,как мы бы сказали сейчас- членов её команды, легко прослеживается их наполненное весельем умной молодости времяпрепровождение: многочисленные вылазки в природу и походы на озеро Сенеж, бурные собрания, выпуски стенгазет, воскресные поездки на дачу, которую летом вскладчину снимали для детей в подмосковных деревнях –всем этим руководил профсоюз Треста, возглавляемый Зелмой Петерсон. А самое ,как мне кажется, главное в этом альбомчике –это умение с юмором посмотреть на себя и время со стороны: на все эти колдоговоры, коопвзносы, членские книжки полнопайщиков и длинные собрания, на которых отсиживали ноги. Будучи воспитанницей своего любимого учителя Ф.Гинтера, Зелма , повзрослев, отошла от активной и агрессивной политической деятельности юности, направив всю энергию на организацию охраны труда, здоровья и прочих стратегических направлений деятельности профсоюза.


Эпизод дачной жизни.
С перевязанной ногой—Силва Ларозе.


На очередном заседании. Зелма Петерсон
сидит, наклонившись к товарищу.


Зелма Петерсон
1934год

Мне хочется продемонстрировать некоторые страницы этого альбомчика, говорящие о многом: об оптимизме молодости, о дружбе и верности, об увлеченности творческой работой.


Сергей Бадаев—остроумец и обладатель красивого почерка.
Это им были придуманы  меткие характеристики каждого.


Эмилия Ермоленко

На многих страницах альбомчика есть приклеенные позже фрагменты фотографий, явно вырезанные из общих многофигурных. Как рассказывала Рута, всю ночь перед отъездом из Москвы весной 1938года Зелма сидела за их сортировкой и вклейкой. Фотографий было очень много. Зачем она это делала? Отрезала ли тех, кто уже был арестован? Наоборот ли, пыталась обезопасить друзей и знакомых в случае вопросов о связях с врагом народа Яном Петерсоном? Теперь на эти вопросы не ответить достоверно.


Елена Ковынева


Валентин  Фомин


Некоторые фотографии были утеряны в бесконечных переездах, но подписи к ним
 так остроумны, что хочется привести их, несмотря на неполноту листа.


Анна Николаевна Леппик


Александр Яковлев


Вряд ли здесь речь идет о Колымских лагерях.
Наверное, Яков Фейгин изучал Колыму как геолог.


Мария  Фриновская


Наталья Ивановна Муравьёва


Екатерина  Шварабович

В Сталинграде

Ян поначалу жил в гостиничном номере. Получив комнату в трехкомнатной квартире, сразу телеграфировал жене и дочерям, чтобы приезжали. Зелма , не медля ,устроилась на работу на фабрику-кухню, принадлежащую СТЗ,- стала редактором многотиражки «Даешь питание!» Но пребывание её в Сталинграде было недолгим. В московской квартире осталась каменская подруга Зелмы Ида Эглит с семьей, через год они получили свою квартиру, и Зелма вынуждена была вернуться вместе с младшей дочерью Тайгой. Рута осталась с отцом, которого почти не видела. Тот, уходя на работу, оставлял ей деньги или талоны на обед в заводской столовой и приходил, когда она уже спала. Предоставленная сама себе всё лето , она наизусть знала программы приезжавших цирковых трупп и репертуар оркестра, игравшего по вечерам в яхт-клубе, присутствовала на всех тренировках гребцов и прыгунов с трамплинов. Есть её фото этого периода с подружкой. Подружка для снимка нарядно одета, а Рута наспех причесана, подстрижена ,видимо, отцовской рукой «под горшок»,галстук перекручен.Зеркала в квартире не было и некому было сказать одиннадцатилетней девочке, как она выглядит. По окончании 4-ого класса отличнице и активистке Руте Петерсон дали путевку в «Артек».Но в лагерь её надо было собрать, отец не умел да и не имел времени, поэтому решили, что «Артек» в школьной жизни такой умницы ещё будет, а пока пусть она поедет на каникулы в Москву к маме сестре.


Сталинград. 1935 год
Руте 11 лет


Сталинград. 1935 год
Тайге 9 лет


Их мама Зелма

В Москве. Аресты.

В августе 1936 года Ян Петерсон, отработав положенное, вернулся в Москву и устроился на карбюраторный завод, продукция которого шла для сборки автомобиля АМО. Сначала был технологом, затем—инженером-механиком. В углу комнаты на улице Дубровской стоял его письменный стол с настольной лампой, за которым он засиживался допоздна, что-то чертя .Рута вспоминала, что она , просыпаясь порой ночью, видела его над чертежами. На слова дочери: “Папа, ложись спать!»- отвечал, что поработает ещё немного, закончит расчет и чертеж, это принесет много экономии заводу. Над столом у него висели Свидетельства о внедренных рационализаторских предложениях. Как и в Сталинграде, отец был очень увлечен работой. Про маму и говорить нечего, кроме работы она была вся в общественных делах. Уже будучи взрослой, Рута сказала однажды матери, что плохо помнит их с отцом дома. Просыпались утром одни, п.ч. родители уже ушли на работу, вечером часто ложились спать, не дождавшись их. На что Зелма ответила: «Мы строили коммунизм и верили, что чем больше и лучше мы будем работать, тем скорее он наступит для вас». Яна арестовали 4 декабря 1937 года. По обычаю, пришли ночью. Делать обыск в просто обставленной комнате было негде, кроме книжных полок. Забрали несколько старинных ,как помнилось Руте, книг, где страницы с богатыми иллюстрациями были прикрыты папиросной бумагой, письма к Яну брата Карла, который ещё до революции эмигрировал в Австралию, документы Яна, ордер на квартиру. Ян во время обыска стоял ,прислонившись к батарее у окна и молчал. Когда его уводили, он сказал Зелме, что к утру вернется, п.ч. разобравшись в ошибке, его отпустят.


В мастерских карбюраторного завода.
Лысый—Ян Петерсон


Ида Эглит
Фото 1924 года

Через неделю были арестованы Ида Эглит и её муж Владимир Минтик . Ида была не просто любимой подругой детства Зелмы, с которой они вместе ходили в Каменно-Горновскую школу, она стала родственницей. Её брат Георгий Рейнович Эглит женился на старшей сестре Зелмы—Анне. Юность Иды и Зелмы тоже была похожей. На момент ареста Ида была редактором латышского журнала «Целтне». Готовя этот материал, на сайте «Клуб сотрудников милиции» я нашла такие данные: 30 ноября 1937 г. НКВД был издан приказ начать репрессии против латышей. В Акте сдачи дел НКВД указывается, что на 1 июля 1938г. По национальному и другим формальным признакам было репрессировано 23539 латышей. Гонения на них можно объяснить стремлением Сталина избавиться от главных участников и свидетелей борьбы за Советскую власть.

Узнав об аресте Иды и Владимира, Зелма поехала по их адресу, чтобы забрать их дочь. Но квартира была опечатана, соседи про то ,куда был увезен ребёнок ,ничего не знали . По воспоминаниям Руты, Зелма сделала ещё несколько попыток выяснить его дальнейшую судьбу, но всегда безрезультатно. Мы всё время думали: если девочка осталась жива, знала ли она во взрослой жизни свою настоящую, а не данную в детдоме фамилию, помнила ли своих родителей?


Ян Марцевич Ларозе

Тем временем были арестованы еще несколько близких друзей семьи Петерсон, в частности Ян и Кристина Ларозе. С Яном Ларозе Яна Петерсона связывала не только дружба, но и место рождения - Валмиерский уезд в Латвии и несколько лет соседства в доме на Дубровской улице. Под угрозой водворения в детский дом была судьба двух дочерей семьи Ларозе—Лаймы и Силвы. Зелма тоже стала ждать ареста и с ужасом думать о дальнейшей судьбе детей. Спасение представилось ей однажды в отъезде в далекую Сибирь в маленькую и родную Каменку, где простая жизнь, где жива мама, где есть старшие сёстры, которые помогут и приютят девочек. Дождавшись окончания третьей четверти, в 20-х числах марта 1938 года они сели на поезд до Уяра.

В Каменно-Горновке

В Каменке поселились в доме родителей Зелмы. Отца давно не было в живых, мать её Илзе была уже очень стара. По-русски она говорила очень плохо, Рута и Тайга вспомнили только несколько её русских слов: «Драстуй-драстуй» и «Куши-куши».Кушать, несмотря на радушное приглашение, было поставлено очень скудно. Семьи латышских переселенцев, и в Сибири жившие хуторами, к этому времени частично были принуждены оставить их и влиться в колхозное хозяйство. Дома и постройки раскатать и собрать в черте деревни. Так что родительский дом был тот, что покидала Зелма в 1920 году, и не тот.


Мама Зелмы—
Илзе Сиекс

Дом делился на две половины: чистую и хозяйственную и состоял из трех больших комнат, кухня и прихожая - были подсобными помещениями. По периметру кухни шли широкие лавки, стоял массивный стол, во вмурованном в огромную печь котле запаривали корм скоту. Осенью во двор пригоняли 50 колхозных телят, для которых был выстроен огромный сарай. Уход за ними был обязанностью старшей сестры Зелмы—Альвины, надо было возить солому, запаривать и раздавать её телятам. За мужчину в хозяйстве был 11-летний сын Альвины—Эдмунд, который помогал матери во всем. Сами тоже держали скот: корову, теленка, свиней, овечек, сами косили для них сено, сами ездили заготавливать дрова .В огороде сажали ограниченное число культур, но помногу, п.ч. урожаи были низкими. Основной едой была вареная картошка, её заливали простоквашей из обрата , другое блюдо—круглая вареная картошка с творогом, залитым молоком .Ни сметаны, ни масла на столе не было– все уходило на оплату налога. Остатки от налога стремились продать, чтобы иметь хоть какие-то «живые» деньги. Эдмунд ловил сусликов и бурундуков и сдавал в контору «Живзаготсырьё» шкурки, за которые тоже выплачивали деньги. Альвина работала в колхозе за «палочки».Выкармливаемую свинью осенью тоже стрелял и разделывал Эдмунд, зимой мясо шло в основном в Уяр , где учились в школе младшие дети Альвины, в качестве оплаты за квартиру. Разделывая свинью, старались не потерять ни капли крови, её собирали в таз и делали потом кровяные лепешки—это было все, что доставалось семье. Колбасу делали тоже из тертой с луком картошки, которой набивали свиные кишки и запекали в русской печи после хлебов– это казалось очень вкусной едой. Так как ни у кого не было сменной одежды, то у всех водились вши. В такой дом с таким достатком привезла Зелма своих дочерей в надежде спасти их от участи детей врага народа, думая, что ,оставив их здесь на время, сама вернется назад.
Задавленные грузом своих житейских проблем, к приезду московских внучек и племянниц отнеслись равнодушно, а Зелма , пожив несколько дней , поняла, что привезла для Альвины обузу и лишние рты. Надо было как-то смягчить ситуацию, дать привыкнуть и войти в ритм новой жизни девочкам, отправить их осенью в школу, помочь Альвине. Отъезд в Москву пришлось на какое-то время отсрочить. В комнате отодвинули от стены большой шкаф, поставили за него кровать, на ней стали спать втроём. Приехавшая без денег и всякого другого вклада в хозяйство, Зелма отдала Альвине своё недавно купленное модное городское пальто , которое та приняла равнодушно, а так как ходить в нём ей было некуда, то она истрепала его, управляясь со скотом. Сразу после того как приехавшие перестали быть гостями, установилась естественная иерархия во всем, включая поход в баню. Первой шла мыться бабушка Илзе, затем хозяин- Эдмунд, потом Альвина с девочками, последними были москвичи. В бане к тому времени было уже еле тепло, мало воды и мокрая тряпка ,служившая полотенцем для всех.


Сын Альвины
Эдмунд Лиепа

Об учёбе

Доучиваться в 6-м классе отличнице Руте пришлось в Уяре, живя у другой старшей сестры матери—Эммы, она была единственной, получившей Похвальную грамоту за отличную учебу и примерное поведение. На этом её образование завершилось , в Каменке была только начальная школа, учить дочь в Уяре, одеть её, снабдить провизией у Зелмы не было возможности

Учителя в Москве прочили Руте большое будущее.Она рассказывала, что за нее (вернее -за её время)негласно боролись два учителя—музыки и математики. Преподаватель математики говорил, что она в будущем станет профессором, а учитель музыки настойчиво советовал отдать все силы и время инструменту, п.ч. у девочки был абсолютный слух.

Тайга , такая же отличница как и старшая сестра ,закончила в Каменке третий класс.

Работа в колхозе

Работать в колхоз имени Ежова все трое пошли с начала лета. Зелма подала заявление о вступлении и была отправлена телятницей на дальние выпаса, где надо было жить безвыездно. Рута и Тайга стали пасти телят на ближних выпасах. В двух километрах от дома на хуторе семьи Тучс базировалось колхозное стадо и находился загон, оттуда их выгоняли по утрам и пригоняли к вечеру. Рута вспоминала, как однажды зашла в дом, когда хозяйка варила молочный суп с галушками на яйцах и подумала, какие они счастливые, могут позволить себе такой суп ежедневно. У них с Тайгой скудное и однообразное питание в виде вареной картошки вызывало бурные и несбыточные фантазии на темы еды: коровьи лепешки по форме напоминали сдобные плюшки. А размытая дождем глина походила по цвету то на кофе, а то на какао с молоком. Как-то Зелма привезла данный им на трудодни мешок муки, из большей части которого 13-летняя Рута сама напекла хлеба, насушила сухарей и отправила маме в дальний лагерь.

Городские девочки, так резко брошенные в самостоятельную и тяжелую сельскую жизнь поначалу часто попадали в ситуации, грозящие им увечьем, а то и гибелью. Тайга вспоминала, как Альвина послала её нарубить лиственничной щепы. Печь растапливали почему-то не заранее приготовленной сухой лучиной, а этой щепой.

Видимо, до появления здесь деревни по лесу прошелся пожар, в округе было много обгорелых черных и сухих пней от лиственниц в два обхвата толщиной. Мерзлые, они кололись очень легко. 10-летняя Тайга от неумелости так сильно замахнулась топором, что он соскользнул с пня и так сильно разрубил ей ступню, что пришлось везти девочку в уярскую больницу. Какое-то время она жила при школе у кого-то из родственников и ходила на перевязку. В стаде с телятами, которых они пасли, находилась и корова Альвины—Райбола(Пеструха).В иные дни так донимала мошка и комары, что девочки разводили дымный костер. Телята паслись около в клубах дыма и не разбегались. Однажды Райбола подошла к костру так близко, что вспыхнула щедро намазанная дегтем от гнуса шерсть на её боку. Корова в испуге бросилась бежать, Рута в ужасе за ней, ухватилась за коровий бок и повисла на нём. Райбола тащила её по земле, а она сбивала огонь. Вечером Рута рассказала об этом матери, Зелма велела не рассказывать никому. Бабушка пошла доить и не обратила внимания на паленую шерсть, корова пахла дымом и дегтем, как всегда.

В другой раз Альвина отправила Руту на конный двор просить бригадира дать лошадь отвезти на мельницу зерно. Бригадир посмотрел на девочку с сомнением, но дал ей уздечку и показал коня, которого можно было взять. Когда Рута подошла к коню и потянулась уздечкой к его морде, тот быстро повернулся к ней крупом и очень сильно лягнул её. Но направления удара, который должен был прийтись по Руте, не рассчитал и , потеряв равновесие от силы своего движения, сам упал на спину. Рута поняла, что могло случиться только тогда, когда увидела, что к ней бегут все, кто находился в этот момент на конном дворе. Бригадир быстро велел запрячь ей самого смирного коня , и до самого дома он так долго тащился, что заждавшаяся Альвина выговорила Руте за медлительность. Зато на мельницу, подгоняемый Эдмундом, конь бежал как надо. В обеих случаях животные не хотели подчиняться неумелому с ними обращению и протестовали, как могли.

Весну и лето проходили в московской одежде, к зиме всё обтрепалось , порвалось, стало мало. Особенные страдания приносило отсутствие зимней обуви. Когда надо было ехать в лес за дровами или сеном, подгадывали так, чтобы дома оказывалась на этот момент дочь Альвины—Вилма, Руте давали на ноги её валенки. Вилма училась в школе в Уяре и приезжала домой , когда кончались продукты. По остальным домашним делам:за водой, к поленнице, в туалет- приходилось бегать босиком. В мороз по натоптанной тропинке бежать было хорошо. Плохо было, когда выпадал свежий снег , налипал на теплые ноги и таял на них. Но совсем плохо становилось весной ,когда ноги проваливались в наст и все до лодыжек были изрезаны в кровь льдинками.

Письмо от Маруси

Осенью пришло письмо от Маруси Васильевой, бывшей няни и домработницы в семье Петерсонов. Квартира на улице Дубровской в Москве была оставлена на неё до возвращения Зелмы. Незадолго до ареста Яна Маруся вышла замуж и для молодой семьи с новорожденным квартира была очень кстати. Маруся писала, что к ней пришла целая комиссия и представители домкома и спросили, знает ли она , что занимает квартиру врага народа, велели, как можно быстрее освободить её во избежание неприятностей для себя. Маруся писала дальше, что она вынуждена была съехать, а ключ отдать домоуправу. Возвращаться в Москву было некуда.


Маруся Васильева и её муж

Письма от Яна

От Яна из Каргапольлага сохранилось 11 писем. «Не знаю, как ты без меня живешь, как дети , но думаю, что вам нелегко. Не знаю, кто меня оклеветал, но я не чувствую за собой никакой вины-», эти строчки повторяются почти во всех его письмах. Он очень боится, что дети поверят в его виновность и отвернутся от него. Постоянно идут вопросы о Яне Ларозе, Иде Эглит, Волдемаре Минтике. Ян чувствует , что с ними тоже что-то неладное, во время допросов следователь не раз спрашивал о них. Но и предположить не может, что их уже нет в живых. В каждом письме приписка: «Передавай им привет!»


Письмо от Яна


Письмо, обращённое к дочерям

Туберкулёз, предрасположенность к которому у него была выявлена и несколько раз пролечена в Крымских санаториях, стал стремительно развиваться. Он пишет в одном из писем : «У нас сейчас хорошая погода, долго шли сплошные дожди ,и моё здоровье никак не ладится, болят ноги, понос, температура».Можно подумать, что он простудился в плохую погоду, с кем не бывает. Дистрофический понос, отёки, туберкулёзная температура 37-38 градусов - это состояние Яна летом 1938 года. В первых письмах он ещё просит Зелму прислать ему тёплые носки, подушку, небольшие одеяло и матрасик, продукты, содержащие белки и витамины, иголку с нитками, бумагу и карандаш. Зная, что на покупку всего нужна немалая сумма денег, он ,интересуется, выдали ли ей его неполученную зарплату и полный расчёт. И спрашивает, внутренне чувствуя себя ещё гражданином страны со всеми правами, нужна ли ей доверенность на получение денег, если с этим возникнут проблемы. Он написал доверенность и ,видимо, обратился с просьбой заверить её. Какой ответ он мог получить на свою просьбу, можно предположить. Написать об этом в письме невозможно, поэтому он сообщает в следующем послании, что у них очень долго тянется дело с заверением документов, в подтексте это обозначает– не жди. Просит воспользоваться облигациями внутреннего займа, не зная, что кто-то из следователей уже присвоил их. Что отвечала на просьбы его Зелечка—этого никто не узнает. Известно только , что ни одной посылки в лагерь она не могла выслать—было просто не с чего. Колхознице З. Петерсон, работающей за «палочки» не на что было купить даже марку на конверт. В одном из писем Ян написал по поводу опасения жены за его здоровье, поддержать которое она была не в силах : «Не волнуйся за меня, всё идёт к лучшему.» Под словом « лучшее» подразумевался конец.


Ян Петерсон

В январе 1939 года в комнату вбежал веселый Эдмунд и закричал: «Вам письмо, танцуйте!» Тайга с готовностью закружилась. Конверт был подписан не рукой Яна. В нем лежала записочка карандашом на латышском языке. Зелма перевела: «Товарищ Зелма, я Вам сообщаю, что Ваш муж умер 17 декабря 1938 года и его похоронили 19 декабря. Мой адрес такой же , как его, в одном лагере и в одном отряде работали, вместе и в больнице лежали. В.Я.Сипол.»

Рута вспоминала , что остаток дня они сидели на своей кровати за шкафом и плакали. Уже в 1990-е годы , читая хлынувшие в прессу воспоминания уцелевших лагерников, мы с благодарностью думали о неизвестном нам Сиполе, для которого эта переданная на волю записка могла стоить жизни. Судя потому, с каким трудом в 1956году Зелма получила из лагеря справку о смерти Яна(ходила за ней по различным инстанциям 23 раза), заключённый Сипол Р.Я. проявил большое мужество, осмелившись переслать сведения семье , минуя лагерную почту. Сведений о смерти заключённых или не давали , или давали ложные, как в случае с Идой. На обороте бумажки Зелма написала своей рукой тоже по-латышски: «И дни забот, и солнца утро –всё будет тихо, землёй укрыто». Думая , что маленькая переселенческая Каменка окажется спасительным островком для их осиротевшей семьи, Зелма увидела, что и её не миновали аресты. Один из ударов пришелся по семье. Ещё в августе 1937г. был арестован и находился в заключении Ян Семенович Горбан-муж её старшей сестры Эммы, работавший директором хлебопекарни Уярского райпотребсоюза.


Ян Горбан

Видимо, у Зелмы ещё были надежды на то, что её отлично учившиеся в школе девочки ,не останутся без дальнейшего образования. Покинув совсем не спасительную Каменку, она уезжает в Уяр, чтобы ,устроившись в городе, где есть средняя школа, дать им возможность учиться далее. Устраивается секретарем-машинисткой на кирпичный завод, затем на мясокомбинат, затем опять на кирзавод, но уже разнорабочей. Она нигде не могла удержаться больше месяца-двух, её везде настигало бдительное око НКВД и приказ об увольнении, как жены врага народа. Девочки в это время тоже были переведены из Каменки на хутор ,где жила семья Келп, разнорабочими: пололи хлеба, пасли скот. Жили голодно, ничем не могла помочь и мыкающаяся с места на место в Уяре их мама.



Одно из писем Яна

Рута в Игарке

Молодая женщина с хутора Келпов завербовалась на работу в Игарку, но т.к. ехать одна , видимо, побаивалась, то для придания себе смелости упросила Зелму отпустить с нею Руту. Столичная девочка-подросток должна была помочь хуторянке в освоении начал городской жизни. Со своей стороны обещала всяческую помощь и опеку, а также неплохой заработок. Ехали в трюме парохода, где в три этажа были сделаны нары. В Игарке завербованная женщина устроила Руту на квартиру, ей самой полагалось общежитие. Рута вспоминала, что несколько дней и ночей ходила по улицам Игарки(летние полярные ночи были солнечные) в поисках работы. Для 15-летней девочки ничего не находилось. Есть было нечего. После нескольких дней и ночей бесплодного поиска она пришла в общежитие к Келп и упала в голодный обморок. Накормили её или нет, Рута не вспомнила, но Келп она уже не была нужна. Через несколько дней своих блужданий по улицам заполярного города Рута наткнулась на объявление о приеме на работу на кирпичный завод подростков. Её взяли на подсобную работу: собирать освободившиеся сушила, разгружать печи. Однажды пробираясь с сушилами мимо шатко уложенного штабеля кирпичей, она задела его, и весь штабель рухнул на неё. Рута упала и потеряла сознание. Этого происшествия никто не заметил. Придя в себя, она выбралась из-под завала самостоятельно. Потом у неё несколько дней кружилась и болела голова, долго болела грудь, на которую пришелся основной обвал, было больно сгибаться и наклоняться. Уже через много лет после очередного похода в рентгенкабинет она узнала, что у неё были сломаны ребра. Платили так, что из еды она могла позволить себе только покупку крупы, чтобы сварить кашу. Остальное откладывала на билет и уехала, сумев накопить на обратный путь, только к самому концу навигации.

Ученица лаборанта

Зелма к этому времени перебралась в Красноярск все в той же надежде мелкой служащей затеряться в большом городе и как-то устроить жизнь совместно с дочерьми. Она смогла устроиться секретарем-машинисткой в трест «Маслопром», даже получить какую-то комнатку в слободе Пятого интернационала и привезти сюда Тайгу. Сюда же вернулась из Игарки Рута. В комнате не было ничего. Спали на полу на каком-то старом одеяле. Питались впроголодь. Однажды Зелма дала Руте золотую челюсть Яна(он не одел её в час ареста) и велела сдать в магазин «Торгсин». “Чего только там не было!»- вспоминала Рута, но из всего изобилия съестных товаров она, долго ходя и прицениваясь, выбрала самый дешевый—гороховую муку. Её получилось около 10 килограммов, и мама долго тянула этот продукт, делая жидкую гороховую затируху. О дальнейшем образовании девочек в такой жизненной ситуации речи даже не велось, к тому же они стали переростками для своих 7и 5 классов. В тресте подвернулось свободное место , и Зелма устроила Руту учеником лаборанта. Ей поручили изготавливать соляную кислоту , показали в общем, как это делается, но никто не озаботился объяснить тонкости и опасность процесса. Рута ли сделала ошибку, лабораторное ли оборудование подвело, но произошёл взрыв с разбросом содержимого. От увечья, слепоты или даже гибели её спасло то, что в этот момент она отошла от стола с реактивами и стала к нему спиной. После этого случая производить соляную кислоту в лаборатории треста запретили вообще.

Получение паспорта и начало работы

Едва дождавшись исполнения 16 лет, Рута на другой же день пошла оформлять паспорт , и её уже не как ученицу, а как лаборанта отправили на самый крупный маслозавод Красноярского края той поры в населенный пункт Новосёловского района под названием Старая Деревня. Привыкнув в детстве к виду подмосковных деревень, стоящих среди леса и утопавших в яблоневых садах, она долго не могла принять пейзажа сибирских деревень. Здесь в чистом поле стояла, как ей показалось, «голая»деревня: ни садов у домов, ни деревьев вокруг, не было даже привычных глазу палисадников. Дома казались одинаковыми, и она, идя от завода, считала: « Первый, второй….,пятый—мой».

Отправляя её на этот завод, управляющий трестом сказал, чтобы она не боялась своей неопытности, так как там старый мастер. Зашедшей в здание завода Руте показали мастера. Навстречу ей вместо ожидаемого старика шел высокий, с пышной отливающей золотом шевелюрой красавец. Рута называла его имя, к сожалению, в свое время я не записала его. Лет ему было за 30, но мастером он был старым—опытным, давно работающим.Руту он схватил за плечи и чуть не расцеловал. На заводе не было лаборанта, и он один «зашивался», делая анализы сам. Сразу провел её в лабораторию, где огромный стол был заставлен пробами и завален документацией. Все анализы, подсчеты и записи Рута сделала быстро, так что, войдя узнать, как движется дело, мастер был приятно изумлён. На вопрос лаборантки, когда завтра приходить на работу, ответил: «А услышишь, как движок заработал, так и приходи!» Движок начинал работать в 5часов утра.

В Старой Деревне

Жить устроилась в семье, где были две женщины -мать , дочь и маленький мальчик, мужчин уже подобрала финская война. Хозяйство держалось на бабушке, о ней Рута отзывалась очень тепло. Ко всему она относилась только оптимистично и сыпала поговорками, которых на все случаи жизни у неё была уйма. Рута была рыжеволосой и хорошо пела, это дало бабушке зацепку и к ней применить одну из своих поговорок: «Эх, девка красна, что огонь, жопа гола, что ладонь!» Это была правдой. Из одежды было только то, что на себе, когда надо было постирать, Рута снимала с себя всё, как она потом говорила- «занавешивала перед» полотенцем, стирала и одевала еле просохшее. В качестве заработной платы получила пуд пшеницы и обменяла её на простое одеяло, не шерстяное, но фабричного изготовления и не старое. После красноярского полуголодного существования здесь было сытно. Не было только хлеба. По карточке изредка получала хлеб из муки вперемешку с неободранным овсом. Он казался таким вкусным! Положив его в ящик стола, Рута отщипывала от него потихоньку по кусочку, надеясь большую часть оставить на ужин. Запустив в очередной раз руку в стол, не обнаружила хлеба, п.ч. незаметно съела всё. Так проработала полгода , летом началась война. Одним из первых был взят на фронт их «старый» молодой мастер, он больше не вернулся . В эти месяцы хлеб и зерно перестали давать вообще, местные жители имели какие-то запасы, эвакуированные меняли на хлеб свои вещи. У Руты не было ничего, ей пришлось питаться исключительно тем, что производил завод: творог, молоко, сливки –все без хлеба. От жирной хорошо усваиваемой пищи без грубых волокон у неё «зажгло» живот. Приступы были так сильны, что, идя вечером домой, Рута выбирала путь за огородами, чтобы никто не видел, что порой она повисает на заборе, не в силах двинуться дальше от боли. В сентябре она поехала в Новоселово в больницу.

Женщина-врач, узнав, что Рута не ходила в туалет уже 3 месяца, рассмеялась ей в лицо, сказала, что так не бывает, прописала касторку и сказала, чтобы та придумала более весомую причину, чтобы не попасть на фронт. Девушек к этому времени уже начали призывать.

Неизвестно, чем кончилась бы эта история, если бы не приезд в Старую Деревню патриотично настроенной Зелмы. Рабочих рук уже очень недоставало ,и её охотно приняли в цех варки творога. Правда, работать пришлось недолго, её уволили с всегдашней формулировкой как жену врага народа. Но её приезд имел спасительное значение для Руты. Посовещавшись с квартирной хозяйкой, Зелма вытопила баню, и где палочкой , где смазанной жиром рукой освободила от спекшейся пробки прямую кишку совсем уже погибавшей дочери.

Про Тайгу

Ища возможность полезного для фронта приложения рук, Зелма не только не находила его , но была изгоняема отовсюду. Куда только она ни устраивалась : на полевые работы, сторожем на бойню, на мясокомбинат, рабочей на птичник– жену врага народа изгоняли отовсюду, лишая тем заработка, а, значит, и средства к существованию. За весь период с 1937по 1953годы она удержалась на работе долго– 5лет- только один раз, и связана эта работа была с назначением её младшей дочери Тайги.

В 1941 году 13-летнюю Тайгу взяла к себе самая старшая сестра Зелмы– Анна, жившая на станции Пинчино, муж её служил обходчиком на железной дороге. Здесь уже переростком она окончила 4-ый класс. Но учеба опять прервалась на два года, потому что подростки становились рабочей силой тыла. На ферме Пантюшово Балайского совхоза Тайге предстояло два года пасти скот, прежде , чем снова сесть за парту. Телят пригнали ранней весной в надежде , что пойдет молодая травка.. После голодной зимы они были ослаблены, весна оказалась затяжной и холодной с частыми и сильными снегопадами, вместо зеленого корма с трудом находили сухую прошлогоднюю траву. В стаде начался падёж. Подростки, которые были пастухами, спасаясь от холода, жгли костры, телята подходили к огню погреться, порой, здесь же и падали замертво. Приехавший бригадир, увидев положение, распорядился перегнать стадо снова на ферму. Тех телят, которые не могли двигаться, прирезали. На выпаса это стадо пригнали, когда уже пошла трава. Телята страшно и трубно мычали, когда натыкались в траве на останки павшего животного. Пастухи, слыша этот звук, понимали, что нашли ещё одного мертвого телёнка.

Для откорма привезли овсяную муку грубого помола. Тут и пастухи «отъелись» . Подростки отсеивали её и пекли лепёшки, которые продирали кишки. Отруби вымачивали и заваривали овсяной кисель. Счастливые дни наступили тогда, когда пришла пора кастрировать подросших бычков. В ведре отваривали в солёной воде бычьи яйца, было очень вкусно. Если читатель обратил внимание, фразу : “Было очень вкусно,-”я повторяю достаточно часто, п.ч. она часто звучала в рассказах моей мамы и моей любимой тётушки. Из всех трудностей той поры голод был на первом месте. Однажды, уже в 1990-е годы по весне мама подобрала в огороде несколько потерянных осенью перемёрзших картофелин и решила продемонстрировать внуку и мне, как это было вкусно. Она замесила их как хорошие драники– с яйцами, мукой, поджарила на растительном масле. На сковороде лежали чёрные, вонючие, крошащиеся лепёшки, откусив уголок, мама сморщилась и выплюнула. Молодому голодному желудку даже драники из гниловатой картошки казались вкуснейшей едой.

В 5-ый класс Тайга пошла в 1943году в 15-летнем возрасте, его надо было окончить, п.ч. на любые районные курсы принимали только с пятью классами образования. Ближайшая семилетняя школа была на Центральной усадьбе Балайского свиносовхоза. Жила, снимая угол в бараке у семьи Шкистум, состоявшей из матери, двух сыновей-подростков , дочери и малыша лет 3-4. Младшего сына мать продолжала кормить грудью, чтобы он хоть как-то был сыт. Мальчик уже стеснялся этого, но есть хотелось. Женщина работала дояркой и иногда в потайном кармане телогрейки приносила плоскую бутылочку , куда вмещался один стакан молока, предназначавшийся малышу. Но рядом были другие голодные дети, поэтому молоко не пил никто. Пекли на горячей плите лепёшки из мороженой гнилой картошки(Тайга называла их ландорики) и быстро обмакивали в вылитое в высокую кружку молоко. На горячем «ландорике» молоко мгновенно высыхало, и лепёшка становилась блестящей и казалась очень вкусной.

На Старой Мельнице

В 1944 году пятиклассное образование дало Тайге возможность получить должность ученика пчеловода и начать работать на колхозной пасеке недалеко от деревни под названием Старая Мельница. Сюда к ней переехала и Зелма. Проработав помощником пчеловода сезон, осенью 1945 года Тайга окончила 6-месячные курсы пчеловодов при Рыбинском сельхозтехникуме. Дорога от Старой Мельницы до села Рыбного была такой: 3километра до Центральной усадьбы, ещё 3 километра до железнодорожной станции Балай. Поезда шли без права продажи билетов гражданскому населению, но военные эшелоны иногда останавливались , только и ждущие этого люди успевали заскочить в тамбур. Ехать до Уяра на таком поезде надо было около 4-х часов. Воинские части перебрасывали на войну с Японией. Поезд иногда останавливался , и солдаты спрыгивали справить нужду, тогда девчонки не знали, куда девать глаза. От Уяра до села Рыбное около 16-и километров шли пешком, часто по очереди пятясь спиной вперед, чтобы вовремя заметить идущую попутку и успеть проголосовать. В общежитии техникума жили голодно. Хлеба по карточкам не выдавали, порой, по нескольку дней. В такие дни перебивались крадеными овощами. Ходили воровать их на колхозные поля. Каждая комната отвечала за добычу своего вида, Тайгина была ответственна за капусту, её ещё надо было незаметно принести. Придумали разрезать кочаны надвое и заталкивать половинки в лифчики. Вечером после такого похода всё валилось в одну кучу, варилось и поедалось. Зато, когда получали хлебный паек за несколько дней, то продавали его на базарчике и здесь же покупали варенец и ржаной пирог с начинкой из свёклы и калины. Очень хотелось сладкого! Второй после еды проблемой была скудость, а то и вовсе отсутствие одежды. Юбка из брезента, которая у неё была, шуршала при ходьбе , заламывалась и однажды на таком заломе сломалась. Пришлось в очередной приезд в Уяр идти в Каменку к Альвине, которая сама ткала себе и детям на одежду, просить кусок самопряденой материи. Основой её были нитки №10 защитного цвета, а уток— такая же самопряденая нить из овечьей шерсти.

На пасеке, где , стала работать Тайга, было около ста семей , полагался помощник и сторож. Вот на эту должность и устроилась Зелма. Пасека принадлежала Балайскому свиносовхозу и находилась километрах в 3-4 от центральной усадьбы. Выселки в один дом и назывались Старой Мельницей. Главный пчеловод -совхозный агроном Николай Григорьевич Попов- наезжал лишь изредка, больше Зелму здесь никто не видел и не пытался уволить. На Старой Мельнице в полной мере проявилось её умение выжить, созданное ею хозяйство было аналогично острову Робинзона Крузо(правда, без его изобилия). В избушке не было ничего, кроме стен. Найдя где-то топор, она сама сколотила топчаны для спанья. Из березового полена выжгла ступу, в которой толкли ячмень и коноплю. Весной развели кроликов, посадили клубнику , картошку и другую огородину, завели гусей. Кролики поначалу жили в клетке, потом Зелма выпустила их на вольную жизнь, и они ,обосновавшись под сараем, выходили оттуда редко. Вернее, они терялись в зелёных летних зарослях . Поймать их было невозможно, поэтому Зелма отстреливала их из ружья. Ещё в Москве она сдала норматив «Ворошиловский стрелок». Клубнику и мясо не ели, из кроличьего пуха Зелма вязала шапочки—все это Тайга продавала на рынке в Балае, деньги копили на покупку козы, очень хотелось молока и чего-то сладкого. Мёда ни Тайга , ни Зелма не видели. В сезон приезжала бригада из нескольких человек, мед выкачивали и увозили все фляги. Из посаженной сахарной свёклы Зелма сварила подобие патоки, в которой проварила нарезанную кубиками тыкву, обваляла липкие кусочки в маке и подсушила– это были конфеты. Дело было долгое, трудоёмкое, выход готового продукта мал, но результат радовал. Как сторож она относилась к делу очень ответственно, летом спала на крыше омшаника и не сомневаясь стреляла на шорох, стараясь не допустить воровства. В таком поведении был резон– однажды при обходе пасеки она нашла в кустах разграбленный ночью улей. Зимой к пасеке приходили волки, воровали кур, один раз утащили даже собаку. Зелма приоткрывала дверь и палила в ночь. В зимнее время пчеловод становился в совхозе разнорабочим. Чаще всего посылали работать на лесозаготовках и на сопровождение грузовиков. Когда совхозный грузовик шёл в Уяр, а дороги были переметены и не было трактора, то в кузов сажали нескольких девочек-подростков на случай, если грузовик нужно будет выталкивать из заноса. Из-за плохой еды, отсутствия теплой одежды и простуд Тайгу одолели чирьи. Они вскакивали в очень неудобных местах и долго не проходили. Особенно плохо заживали на лопатках и плечах, где их постоянно касалась одежда. Зелма закрывала эти места железной миской и прибинтовывала её к телу, так с миской Тайга ехала на работу. Считалось удачей , когда по разнарядке тебя посылали в так называемую «зону», т.е. на склады ,где хранилось зерно, конопля, горох, картофель, веять и лопатить зерно, перебирать картошку, делать на крупорушке крупу. Там можно было поесть печеной картошки. Пшеницу, горох и коноплю жарили на лопате. А уходя с «зоны», старались унести что-то в потайном месте– за подпоротой подкладкой телогрейки или в валенках. Дома коноплю жарили, толкли и посыпали вареную картошку– было очень вкусно!


А.Яковлев

Живя на Старой Мельнице, спустя 6 лет после своего отъезда из Москвы, о котором она никого не поставила в известность, Зелма написала пробные письма своим друзьям по «Мосгеоразведке». Дружеские отношения с женой врага народа могла серьезнейшим образом отразиться на их судьбе. Несмотря ни на что Бадаев и Яковлев вступают в переписку с Зелмой, рассказывают о перипетиях своей судьбы, узнают подробности жизни «своего друга Зелички».


Э .Ермолено

Эмилия Ермоленко ведёт себя более осторожно. Как можно понять из письма Александра Яковлева, она раньше других получила письмо от Зелмы, но ни обратного адреса, ни подробностей Яковлев не мог от неё добиться и узнал всё, получив весточку сам. От Эмилии сохранилось только одно письмо с объяснением, что это Яковлев посадил её рядом с собой , велев писать ответ. Как бы там ни было, но друзья собрали довольно крупную по тем временам сумму и отправили Зелме по почте. Денег она не получила, а узнала про это только в 1956 году, будучи в Москве. Видимо, покорыстовался кто-то из работников почты, резонно решив, что жена врага народа не посмеет предъявить претензий.

В Москве

Из времени пребывания в Москве с бабушкой, я , тогда 6-летняя девочка, запомнила один эпизод: я уже уложена спать в маленькой комнатке квартиры Абрамовых. Завтра нам уезжать, с Зелмой пришли проститься друзья. Бабушка Зелма заходит в спаленку проверить меня, за ней заходит Эмилия и со словами : «Зелечка! Прости меня!»- становится перед ней на колени. За что просила прощения Эмилия? За то, что её обошло всё то, что обрушилось на Яна, Зелму и их дочерей, на семью Ларозе и Рахиль Пистрак, Сергея Канделаки, Иду Эглит и Владимира Минтика? «Милая, милая Эмилия,»- только и сказала тогда бабушка. Про истинную цель этой поездки я узнала значительно позже, тогда бабушка говорила, что едет показать мне Кремль. Начиная с 1953 года она списывается с оставшимися в живых и выпущенными на свободу, в августе 1957 года они договариваются о встрече, которая и происходит.

Хождения по инстанциям

Зелма, приехавшая в Москву ещё в начале 1956года , к этому времени сумела добиться реабилитации для Яна и восстановления в партии для себя. Живя у Розы и Александра Абрамовых (друзей юности), она каждый день, как на службу, шла обходить кабинеты и высиживать в очередях. Сохранилась её записная книжка с отметкам и подведением итогов: от заявления на имя Руденко, поданного 1 февраля 1956 года до получения 11 июля постановления о реабилитации она прошла через 43 посещения кабинетов различных инстанций. Чтобы получить справку о смерти Яна—через 23 посещения с 28апреля по14 декабря этого же года. По всей видимости, Зелма подала заявление на пересмотр дела и реабилитацию Иды Эглит (кроме неё это было некому сделать) , в её записной книжке есть пометка : «Ида умерла 4 июня 1942года, реабилитирована 4 августа 1956года». Про смерть Иды ей дали ложные сведения, арестованная 10 декабря, 3 февраля 1938 года она была расстреляна( по данным расстрельных списков Бутовского полигона). Судя по протоколам допросов из «Уголовного дела» Яна Петерсона Ида Эглит была расстреляна 24 января 1938 года, её муж Владимир (Валдемар) Минтик - днем позже.


«Родной» дом Руты и Тайги. Фото сделаны Тайгой в 1970-е годы.
На обороте снимков написано: “Между нашим домом и соседним разросся сквер”

Попытка вернуть квартиру

В этот же приезд Зелма попыталась вернуть себе жильё. Комната № 371 в доме по адресу 1-ая Дубровская улица, корпус 9 имела размер в 18 с половиной квадратных метров(у молодого инженера хватило денег только на такую площадь). Дом был кооперативный, и Ян , на вопрос Руты, почему он так много работает, часто отвечал , что деньги нужны на выплату взносов. Как помнила Рута, отец говорил, что осталось выплатить меньшую часть долга. В «Уголовном деле »Яна Петерсона хранится ещё одно заявление Зелмы на имя Генерального прокурора СССР Руденко с просьбой разыскать и немедленно вернуть ей изъятые при обыске документы: паспорт Яна, его Диплом выпускника Бауманки, профсоюзный билет, облигации ,а главное, что имело сейчас для неё и её дочерей жизненно важное значение,- ордер на квартиру и билет пайщика жилкооперации, который доказывал сумму погашения долга за квартиру. Ничего этого ей не нашли и права на жильё не вернули. В «Уголовном деле» есть акт изъятия документов, где числятся только паспорт и военный билет. Всё остальное ( в «Уголовном деле» оно называется «личные документы и разная переписка») не сохранилось. Среди того, что небрежно названо «разной перепиской» были письма брата из Австралии с обратным адресом, который был безвозвратно утерян, как и родственная связь. Кто-то покорыстовался денежным переводом бесправной жены врага народа, кто-то денежными облигациями и наполовину оплаченной кооперативной квартирой , присвоив ордер на неё и право вселения, а кто-то - телом её выросшей красивой рыжеволосой дочери.

Про орден Ленина

Этот эпизод рассказывала мне моя мама Рута. Пройдя выучку лаборантом и помощником мастера на заводах в Старой Деревне и Тюхтете, в 1948 году она была назначена на самостоятельную должность мастера на Чулымский маслозавод. Завод был одним из самых старых в Новосёловском районе, с изношенным оборудованием, гнилым зданием ,и Руту послали именно сюда как бы в негласную отместку. Освоившись в технологии производства молочной продукции, она начала говорить , что, по её мнению, делается неправильно и неразумно . Расчёт был таков: получив самостоятельность, самонадеянная Петерсон быстро сядет в лужу , п.ч. работать на разваливающемся заводе было трудно вообще, а качественно-невозможно. Я не буду рассказывать технологических и поведенческих тонкостей , которые она сразу ввела , но во все годы её пребывания там в должности мастера завод выпускал масло только высшего сорта, причем, не допуская потерь. Посмотреть, как наладила работу новый мастер приезжал управляющий трестом «Маслопром» Сергиенко. Как рассказывала Рута, опыт её работы был обобщен и опубликован в какой-то брошюре , но она этого издания не имела, а я пока не могу его обнаружить. Сергиенко привёз и выдал ей целую пачку небольших листочков бумаги, на которых (как сейчас в конфетных коробках) был написан сорт и название масла , завод и имя мастера-изготовителя. Но Зелма строго-настрого запретила ей вкладывать их в ящики с маслом. Объяснение было простым– а вдруг? А вдруг ящик прогрызут крысы, а вдруг где-то кто-то отполовинит содержимое, а вдруг…, а вдруг… Кто будет виноват во всех случаях? Тут и имя вредителя есть– Петерсон Рута—дочь врага народа мстит за своего отца. Так она ни разу и не воспользовалась вкладышами. В 1951 или 52годах(Рута со временем запамятовала это) она была представлена к награждению орденом Ленина, но представление не было утверждено все по той же причине—невозможности наградить дочь врага народа ,и предназначавшийся ей орден “ ушел “ к другому мастеру другого завода. Зато бдительный контроль районных служб Рута ощущала постоянно. На завод еженедельно приезжал из Новосёлово сотрудник милиции(мама называла его имя, я же вовремя не записала и, конечно, забыла) с проверкой работы дочери врага народа Петерсон. Начинал он обычно так: «Ну что, едим масло?», а заканчивалась его «проверка» тем, что он прямо говорил : «Ложись!», объясняя дальше, что дочери врага народа надо искупать свою вину. Дальше мама замолкала, и я ни разу не посмела попросить её окончить рассказ.


Рута в 1950 году

В последний раз угроза расправы над ней как дочерью врага народа нависла летом 1954 года. Чулымский маслозавод к тому времени закрыли, и мастера Петерсон перевели на подобный завод в Анаш. Там она проработала неполный год , пока на заводе не случился пожар.

Завод загорелся ночью, вокруг были ёмкости, полные воды, но так как сторож ушел спать домой, то жители ближайших домов , разбуженные пожаром, прибежали , когда огонь уже бушевал вовсю. Судебное заседание в Новоселово проводили 3 раза. Следствие, даже не утрудившись разбором происшествия, сразу назвало виновного—дочь врага народа Р.Петерсон, которая ,якобы, скрывая недостачу, совершила поджог. Спасла Руту её профессиональная обязательность и добросовестность. Пожар случился 2 или 3, по-моему, августа, а 1августа она , по заведенному на всех подобных заводах порядку «снимала остатки»,т.е. провела подсчет всей имеющейся в наличии материальной части , зафиксировала это в Акте и сдала его технологу, который в свою очередь подписал документ, подтверждающий отсутствие недостачи в работе мастера. Уголовное дело на неё заведено не было, несколько раз она была вызвана как свидетель и вскоре, не дожидаясь окончания следствия, уехала из Анаша, решив больше никогда не возвращаться на работу в молочную промышленность. Это решение поддержал отслуживший 7 лет в морском флоте и вернувшийся в то время домой её муж

Встречи и круг общения

Где бы Рута ни жила, круг общения её сам собой складывался из депортированных и сосланных. Какие имена она только ни называла в своих рассказах! К сожалению( я часто оговариваюсь так),я не записала всех имён и подробностей встреч, кроме одной. А это были интересные воспоминания про несломленных и не утративших свое благородное лицо людей.


И.А.Рейфегерст

Ей пришлось встречаться со знаменитым тогда немецким врачом Гергенредером, дружить с заместителем председателя Верховного Совета немецкой АССР Иваном Андреевичем Рейфегерстом и его супругой, быть свидетелем того, как приходили ссыльным денежные переводы от знаменитой певицы Ирмы Яунземс. Невольно прикоснувшаяся к этому кругу общения, она сама, отзывчивая и сердечная по натуре, увидела в этих людях бездну доброты и желания помочь всем, что было в их силах. При подавляющей неграмотности населения главной помощью, которую могли оказать высланные, было написание писем , прошений и заявлений. Про то , как это было важно для жителей сибирских сёл, хорошо говорит такой известный мне эпизод. Эмма Андреевна Яунземс (жена высланного крупного латышского землевладельца) прочитала однажды своей квартирной хозяйке письмо мужа с фронта и по её просьбе стала писать ответ под её диктовку. Хозяйка диктовала заученно, после слов приветствия шла традиционная фраза : «Во первых строках своего письма сообщаю, что мы все живы и здоровы, чего и Вам желаю», а далее перечисление имен родственников, которые шлют привет. Эмма Андреевна записала всё это , а потом спросила женщину, почему она продиктовала письмо «про ничто», ведь можно было описать их реальное житьё-бытьё, и предложила сделать это, все картины жизни семьи фронтовика разворачивались перед её глазами. Когда она прочитала готовое письмо на передовую, хозяйка оторопела, п.ч. не представляла, что можно писать так. Выхватив из рук Эммы Андреевны листок, она побежала по улице, стуча в окна таких же жён фронтовиков, как она, и всем рассказывала о письме. Нечего и говорить, что поток просителей к Эмме Андреевне не иссякал до конца войны. Этот эпизод имел место быть на Чулымском маслозаводе, где в 1948году начала работать Рута Петерсон. Сама она тоже помогала ,как могла там, где нужна была хорошая грамотность. Когда Рута работала в Тюхтете , к ней домой пришла гречанка лет 55-60.У неё закончился срок действия паспорта и нужно было написать заявление в посольство Греции об этом и желании принять Российское гражданство. Её паспорт гражданки Эллинского государства Деспины Амонатовны Маврофриди был напечатан на большом плотном листе бумаги. По-русски она говорила с сильным акцентом, рассказала, что сын её находится в трудармии. Рута написала ей все требуемые заявления и обращения, и та ушла. А через несколько дней с подобной же просьбой к ней явилась целая группа депортированных греков. Пришлось несколько дней составлять заявления и заполнять анкеты. Мама рассказывала, что благодарные греки просили сказать, чем они могут заплатить за помощь. Как можно было взять что-то с обездоленных людей?

Как сложились судьбы

Заканчивая историю о том, как «чёрный ворон переехал» несколько жизней близких мне людей, перескочу через годы и расскажу, как сложились судьбы далее. Зелма Карловна Петерсон умерла в возрасте 59 лет от болезни сердца. Она добилась реабилитации Яна, восстановления в партии для себя.

Она получала персональную пенсию, ей было положено бесплатное курортное лечение, её принимали в Почётные пионеры и приглашали на сборы поделиться воспоминаниями. Сама она не приняла ни одного приглашения, и тогда пионеры, ведомые активной пионервожатой или учительницей пришли к ней сами. Они что-то спрашивали, она что-то отвечала и всё время улыбалась. Так как меня ,в то время ученицу 3 класса, оттеснили, то я не слышала ни вопросов, ни ответов. Ночью у неё случился сильнейший приступ, я бы даже сказала, припадок, напоминавший эпилепсию, Она билась и кричала, ртом шла пена. Тайга сходила в школу на следующий день и попросила больше пионеров не присылать. Ничто не проходит даром!


Рута и Тайга в 2003 году 

Так получилось, что профессиональная жизнь её дочери Руты до конца была связана с молочной промышленностью, а именно с Балахтинским масло - сырзаводом, где она работала и главным ,и простым бухгалтером вплоть до осени 2000года. Тайга после затопления Красноярским водохранилищем посёлка центральной усадьбы совхоза «Овцевод», где она тогда жила, вместе с семьёй уехала в Латвию. Работала в системе общепита одного из городов главным бухгалтером. Обе они были необыкновенно ответственны и добросовестны в работе, неоднократно награждаемы и поощряемы за неё. Не получив никакого другого образования, кроме незаконченной даже семилетней школы, обе они «добрали» его самообразованием. Мама нашли себя в садоводстве, огородничестве и цветоводстве—здесь она была «профессором» : испытывали сорта, ставили опыты, оставили после себя тома фенологических записей, которыми я пользуюсь сейчас. Тайга увлекалась фотографией и творчеством А.С.Пушкина.. Она объездила все места, связанные с его жизнью(я участвовала в некоторых её паломничествах), коллекционировала редкие издания поэта, была знатоком его биографии, собрала несколько альбомов публикаций и иллюстраций. Ежегодный отпуск они проводили ,по очереди приезжая друг к другу, и когда я говорила маме, чтобы она как-нибудь подумала о санаторном лечении, она всегда отвечала: «Нет, я лучше к Тайгушке!» Тяжёлые испытания, выпавшие на их долю в детстве , отрочестве и юности, они смогли вынести только благодаря тому, что держались друг друга и , не ждя, не веря , не прося ничего ни у кого ,надеялись только друг на друга и сами на себя.

Лопатина Нина Георгиевна
п. Балахта, 2010год