Двадцать восьмое августа 1941 года – трагическая дата в судьбе немцев Поволжья! В этот день Президиум Верховного Совета СССР принял указ о их массовом переселении в Сибирь и Казахстан. Народ, завербованный еще Екатериной II для освоения заволжских степей и защиты восточных территорий империи от набегов кочевников и превративший солончаковые степи в цветущие сады, а все Поволжье – в одну из основных житниц страны, поддержавший советскую власть в тяжелые годы гражданской войны и хозяйственной разрухи и создавший в своей республике первые коммуны, теперь признавался потенциальным врагом страны и лишался всего, что создано было упорным трудом нескольких его поколений.

Не берусь судить о необходимости этого шага. Шла война, немецко-фашистские армии рвались к Волге, и нельзя было исключить, что они и на этот раз не прибегнут к высадке десанта. Поражает другое – неправдоподобный, клеветнический характер приведенных в указе мотивов переселения. Где, спрашивается, могли скрываться те десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые, как говорилось в указе, готовы были по сигналу, данному из Германии, произвести взрывы в районах, заселённых немцами Поволжья. Ведь все мужчины и большинство женщин, не имевших малолетних детей, были мобилизованы в трудармию. В немецких сёлах, как и в русских, оставались в основном старики и дети. К тому же все население республики было под неусыпным контролем органов государственной безопасности.

Указ был секретным, предназначенным главным образом его исполнителям. Самим выселяемым в большинстве случаев его только пересказывали, останавливаясь зачастую лишь на процедуре выселения, в которой многое поражало. Выселяли только немцев, поголовно всех – от только что родившихся младенцев до умирающих от дряхлости стариков. Исключение делалось только в отношении семей, возглавляемых русскими. На сборы давалось 24 часа. Брать с собой разрешали не более 50 кг личного имущества на одного переселенца. Куда везли и на какой срок, не сообщали.

Растерянные, обескураженные, не понимающие, что происходит и что делать, метались люди по своим домам и подворьям, собирая и снова бросая бесполезные теперь вещи, резали гусей, уток, кур, понимая, что ни продать заготовленное мясо, ни взять его с собой они уже не смогут. У многих не было или почти не было наличных денег, а занять их у соседей или родственников, даже самых близких, было теперь невозможно. .

Отправляли переселенцев, как заключенных, товарными составами под усиленной охраной. Ехали медленно, часто и подолгу стояли в тупиках, пропуская военные эшелоны. По прибытии переселенцев распределяли по деревням небольшими группами. Что за немцев «пригнали», никто не знал, но ребятишки кричали: «Фашистов привезли, фашистов!»

Благоустроенные, ухоженные немецкие деревни и села Поволжья опустели. В хлевах мычали не доеные коровы, блеяли некормленые овцы, а по ночам, тоскуя по хозяевам, выли собаки. Через несколько дней в эти места хлынули толпы беженцев с Запада. Им надо было что-то есть, чем-то топить печи. И вырубались сады, забивался скот, растаскивалась утварь, поля зарастали сорняками. Республика немцев Поволжья перестала существовать.

Государство не ограничилось выселением немцев и уничтожением республики как административной и хозяйственной единицы. 19 мая 1942 года вышел дополнительный указ, требовавший переименования районов и населённых пунктов республики, уничтожения в ее библиотеках всех немецких книг, газет, журналов, карт, альбомов. Прошлое стиралось из памяти людей.

Дальнейшая судьба переселенцев, особенно тех, кого вывезли в низовья Енисея и других текущих на север сибирских рек, складывалась очень тяжело. Высаженные на пустынные, часто безлюдные, берега, переселенцы, в основном женщины, дети и старики, вынуждены были строить землянки, заготавливать дрова, бороться с холодом и голодом. Кроме того, народ, традиционно занимавшийся земледелием, теперь вынужден был осваивать рыбный промысел. Без надлежащей одежды и обуви, на голодном пайке, без медицинской помощи многие из них погибали, особенно старики и дети.

Через 8 лет этот крестный путь пришлось повторить дорогому и близкому мне человеку – моей жене. Отбывавшая вместе со мной свой лагерный срок и освободившаяся на три года раньше меня, она была направлена на поселение как раз в низовья Енисея. Для нее этот путь осложнялся тем, что была она на последнем месяце беременности. Сначала жаркая, зловонная духота товарного вагона, ещё хранящего запахи перевозимого скота, затем баржа, трюм, теснота, но хотя бы не так душно. В Туруханск привезли в двадцатых числах августа. Там привезённых «разбирали» председатели рыболовецких колхозов, как когда-то рабов, разве что не проверяли зубы и не щупали мышцы. Ее никто брать не хотел, и появилась надежда, что оставят в Туруханске, где хотя бы есть роддом. Но ее отвезли в Селиваниху – становище (или, как говорят на севере, «станок») в двух километрах вниз по Енисею. Землянки, несколько покосившихся изб, контора. Работать направили в бригаду огородников на прополку моркови. Жить определили в семью местного рыбака. Его жена – немка, из тех, которых в 1942 году разбросали по берегам Енисея. В семье трое маленьких ребятишек, с характерными для северных народностей чертами лица. От матери им достались только светло-голубые глаза. Они целыми днями пропадали на Енисее, встречая лодки с уловом и поедая трепещущую в руках рыбу.

Место ей выделили в коридорчике, отделяющем землянку, в которой жила семья, от внешнего мира, наполненного гнусом. Ночью хозяева с детьми прятались от него под пологом, а в прихожей ставили дымокур и она задыхалась от дыма. По утрам бригадир, недовольный тем, что ему в бригаду подсунули беременную женщину, гнал ее на работу, где она, ползая по грядкам, прореживала морковь.

В конце второй недели в порыве отчаяния решила она свести счеты с жизнью. Незадолго до окончания рабочего дня ушла на берег Енисея. Присела на перевернутую вверх дном лодку. У самых ног плескалась свинцово-тяжёлая вода Енисея. За спиной сохли растянутые на жердях сети. И ни души… Только с криком проносились чайки да где-то вдали грызлись собаки.

Она знала, что здесь берег круто уходит в воду. Один шаг – и всё! Полное освобождение от всего этого ужаса! Она давно была готова к такому шагу. Мешала только мысль о нём: имеет ли она право отнять у него жизнь? Подумала и тут же спохватилась: «Что-то давно его не слышно! Ведь обычно он так часто и так сильно «бушевал», особенно когда она нервничала. А сегодня! Испуганная, стала прислушиваться! Минута, другая. Никаких признаков жизни. Она пошевелилась, ожидая привычного ответного движения. Но его не было. Суеверный страх охватил её. Как она могла допустить такие мысли. А что если Бог наказал её и отнял ребенка?! Она вскочила и как безумная бросилась в поселок к людям. И в этот момент он зашевелился!

Невероятная слабость охватила её, ноги подкосились, и она, пошатнувшись и не находя опору, опустилась на песчаный берег. Здесь и нашла её хозяйка, обеспокоенная долгим отсутствием квартирантки. Отвела ее домой, напоила чаем и укрыла своим одеялом. На рассвете начались схватки. Хозяйка отвела её на берег, усадила в лодку и, взявшись за бечеву, по-бурлацки дотащила роженицу до Туруханска.

Я приехал к жене и сыну через три года, где был определен на поселение, разделив тем самым участь своего народа.

Первые годы ссылки в глубине души многие переселенцы надеялись, что по окончании войны им разрешат вернуться на Волгу. Однако этим надеждам не суждено было сбыться. Более того, летом 1948 года был принят указ, закреплявший всех переселенцев на выделенных территориях навечно. За самовольный выезд за пределы резервации указ грозил двадцатью годами заключения.

Ветер перемен поселенцы почувствовали только с наступлением хрущевской «оттепели», да и то не сразу. Сначала освободили уголовников, и только в декабре 1955 года появился Указ Президиума Верховного Совета СССР «О снятии ограничений в правовом положении с немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении». Из указа следовало, что снятие с учета и освобождение из-под административного надзора органов МВД производится только из соображений целесообразности. Ни о какой реабилитации народа в нем не говорилось. Более того, во втором пункте указа спецпоселенцы предупреждались, что снятие с них ограничений не влечёт за собой возвращения их имущества, конфискованного при выселении, и что они не имеют права возвращаться в места, из которых были выселены в 1941 году.

Этот указ, как и указы 1941 и 1948 годов, был принят без права опубликования в печати. По-видимому, правительство считало, что советские граждане не должны знать, что в СССР многие народы репрессированы по национальному признаку. Ведь это в корне противоречило официальной политике страны и Всеобщей Декларации прав человека, провозглашённой Генеральной Ассамблеей ООН, к которой Советский Союз присоединился ещё в 1948 году.

То, что обвинения, выдвинутые против лиц немецкой национальности, проживавших в Поволжье, были необоснованными, Президиум Верховного Совета СССР признал только в 1964 году в специальном указе от 28.8.64

С того времени прошло много лет. Страну сотрясали политические события невиданной силы. Разрушалась скреплявшая её и рассчитанная, казалось, на века идеология, менялся политический строй. Разваливалась лишенная предпринимательского духа экономика. Начала распадаться и сама великая империя.

В этих условиях, под полной завесой молчания, началось массовое возвращение репрессированных при Сталине чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкар, калмыков, курдов, крымских татар на их историческую родину. Будучи реабилитированными, они двинулись из мест, в которые были высланы навечно, к своей родной земле. Что несли они в сердцах своих и сколько поколений должно теперь смениться, чтобы утихла боль от всего ими пережитого?!

Советские немцы вновь оказались в особом положении: им так и не удалось восстановить свой прежний статус и вернуться в родные места – Поволжье. Даже Б. Н. Ельцин, которого средства массовой информации старательно изображали великим демократом, отвечая на запрос одной из газет о возможности восстановления республики, усмехнувшись, ответил, что, дескать, можем им выделить бывший испытательный полигон в Капустином Яру на Нижней Волге – пусть очистят его от осколков мин, снарядов, от мазута и солярки и обживают…

После болезненного распада Союза в суверенных среднеазиатских республиках немцы были поставлены в условия, вынуждающие их покидать эти страны. Продав за бесценок свои дома и имущество, устремились они на Запад. Постепенно в этот процесс оказались вовлеченными и сотни тысяч немцев России.

А жаль! Вряд ли Россия от этого выиграет. В условиях устойчивого демографического спада она теряет не только сотни тысяч трудолюбивых и ответственных работников, но и народ, усвоивший и русский язык, и великую русскую культуру.

И не надо думать, что выезжающие немцы руководствуются только материальными соображениями. Большую если не решающую роль играют незаживающие раны, нанесенные им недальновидной национальной политикой государства.

Публикуется по HTTPS://mayro1765.narod.ru/index/0-3