Разгул беззакония убивает и тех, кто вроде бы ещё не тронут, кто по-прежнему на свободе. И они тоже уже живут не в той степени, в которой должен быть жив по-настоящему живой человек.
Газета «Известия».

Постановление ЦК КПСС от 17 января 1989 года, о дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий имевших место 1930-40 гг. Приобрело большое политическое значение . (Имеется в виду Указ Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. "О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30—40-х и начала 50-х годов")

Прошло более 50 лет с тех страшных 1937-38 гг. Молодое поколение о тех событиях знают только понаслышке. Стоит ли ворошить прошлое? Да стоит, главное потому, что знание прошлого преподает новому поколению отнюдь не бесполезные уроки. От этих знаний зависит продвижение вперед, торжество справедливости, избавление от страшных трагедий, чтобы они никогда не повторялись.

На ХIX Всесоюзной партийной конференции прозвучали слова: «Восстановление справедливости по отношению к жертвам беззакония политический нравственный долг" . Жертвам беззакония возвращаются их добрые имена. (М.С. Горбачева на XIX партийной конференции 1 июля 1988 г.: «...»
http://soveticus5.narod.ru/455/soxix106.htm#350 (в стенограммах нет). )

Я один из тех многих жертв, чудом оставшихся в живых, пройдя через страшные пытки и унижения беззакония сталинщины. Но пытали меня конкретные из исполнители этой страшной вакханалии – палачи-садисты.

Объявляю их имена для будущего суда народа: это были Зам. Начальника 4-го отдела Днепропетровского НКВД, Березовский (ныне проживает в гор. Ленинграде, Васильевский остров. Угол Большого проспекта и III Линии. Следователи этого отдела Гудзенко и Коробов. Остальных исполнителей "допроса с пристрастием" не запоминал.

Итак, начну рассказывать все по порядку. После демобилизации из 46-го Ашхабадского погранотряда, где я был с комсомольским, а затем партийным работником, меня рекомендовали, а затем утвердили 15 декабря 1936 г., на должность инструктора Днепропетровского горкома КП Украины, где я с большим интересом и желанием вникал в работу и свои обязанности выполнял всегда добросовестно.

Но пришлось работать мне не долго. 16 мая 1938 г. ночью меня арестовали. Всю дорогу, пока меня везли в управление НКВД, я думал [о том] в чем я провинился перед партией и моим народом.

Родился я в 1911 г. в г. Ромны Сумской области . В семье было 14 детей, я был 13-й. Отец был партийный, умер от побоев деникинцев, мать - инвалид у нее была высохшая левая рука. Жили мы голодно, болели тифом, [нам] помогали как могли старшие дети, но у них уже были свои семьи. И вот однажды я сел на буфера товарного поезда и уехал искать счастье.

Оказался в Харькове, милиция меня подобрала и отправила в детский приют. Через месяц я оказался в Днепропетровске (в то время Екатеринослав) . Милиция меня опять подобрала и помогла мне разыскать родного брата. Ну брат, по профессии кузнец, был то время безработным, семья шесть человек - жили впроголодь.

Мне повезло, устроил меня брат подручным кузницу по договору 10 руб. в месяц. Работал я с 6 утра до 6-8 вечера. Не только работал, но и нянчил детей хозяина кузнецы.

В октябре 1925 г. в Екатеринослав приезжал всенародный староста Петровский Григорий Иванович (Петровский Григорий Иванович (1878-1938). Возглавлял народный комиссариат внутренних дел РСФСР (1917—1918), являлся председателем Всеукраинского революционного комитета (1919—1920), одновременно Всеукраинского ЦИК (1919—1938) и ЦИК СССР (1922—1938).). Я пошел, по совету старого коммуниста (соседа) Краснова, к нему на прием. Принимал он в вестибюле гостиницы «Маяк», которая находилась на проспекте Карла Маркса, возле кинотеатра «Коминтерн» (Дата постройки - ? С 1912(3) года кинотеатр назывался «Колизей», с 1920-го переименовали в «Коминтерн», а в годы немецкой оккупации — «Thalia». Осенью 1943-го здание сильно пострадало. Но именно этот кинотеатр восстановили самым первым после освобождения города. С 1945 года он получил название «Победа». В начале 1970-х здание «Победы» закрыли на ремонт. В конце 1970-х кинотеатр сгорел, а в 1982 году на его месте построили здание нынешнего городского совета Днепра.) . Григорий Иванович выслушал меня и позвонил заведующему юной секции Биржи труда Волкову, просил его устроить меня на работу. Мне шел тогда 14-й год.
И вот я уже рабочий человек, какая это была гордость и вместе с тем радость. Приняли меня на работу в Нижнеднепровский костеобрабатывающий и суперфосфатный завод учеником, а затем слесарем. Вступил в Комсомол в декабре 1925 года. Стал принимать активное участие в общественной жизни завода. Вечерами учился на рабфаке при горном институте (Возможно, имеется в виду Екатеринославский горный институт Императора Петра Великого. Сегодня Национальный технический университет «Днепровская политехника»).

В 1928-1929 годы избирался секретарем комсомольской ячейки, а в 1930 году меня избрали освобожденным председателем завкома профсоюза. В 1931 году я вступил в КПСС. На Всеукраинском съезде профсоюза резинохимической промышленности в августе 1931 году, был избран членом президиума, как представитель ЦК Комсомола Украины.
Много ездил по районам Днепропетровской области по организации колхозов как уполномоченный ЦК Комсомола Украины.

В сентябре 1933 года был призван в армию и направлен как коммунист в спецотряд маневренной группы 46-го Ашхабадского погранотряда. За годы службы в 1933-1936 гг. моя погранкнижка была заполнена благодарностями от командирования, политуправления отряда за отличные несения службы, за задержание контрабандистов, за активное участие в партийно-политической работе.

Являлся членом Ашхабадского Горкома Комсомола от воинского гарнизона. Награждался почетными грамотами ЦК Комсомола Туркмении за шефство над Шелкомотальной фабрикой (Сегодня Ашхабадская шелкомотальная фабрика имени героя Туркменистана Гурбансолтан Эдже. ) и Стеклозавода (Ашхабадский механизированный стекольный завод имени Калинина. Построен в 1930-ые, во время войны объединился с эвакуированным в Ашхабад Киевским стекло-термосным заводом (с 1960-го - Киевский завод художественного стекла). Разрушен в ночь на 6 октября 1948 года, когда в Ашхабаде произошло землетрясение.).

Демобилизовался в сентябре 1936 г. и вернулся в Днепропетровск. Вот так протекали мои годы молодости. Я их называю самыми счастливыми в моей жизни.

Женился, стал отцом в 26 лет. Какая это радость стать отцом и иметь семью. Но счастье длилось недолго.

Итак, ночью 16 мая 1938 г. за мной приехали «на черном вороне» - так в то время народ называл закрытую и зарешеченную автомашину, в которой перевозили арестованных.

Обыск в комнате длился с 2-х часов ночи до 6-ти утра. Распороли даже детский матрас 6-ти месячной дочери. Конфисковали наши нехитрые пожитки, изъяли мои документы, фотографии, письма родных и близких. В горкоме партии у меня в столе забрали список старых партизан-коммунистов, который мне поручил составить старый большевик, активный участник революционных событий Екатеринослава Тов. Лантух - начальник клуба «Осоавиаима» (Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству (сокращнно Осоавиахим, ОАХ) — советская общественно-политическая оборонная организация, существовавшая в 1927—1948 годы, предшественник ДОСААФа. ) для оказания им помощи. Тот список оказался для НКВД дополнительной «уликой», как список диверсанткой-террористической группы.

Привезли меня под утро в НКВД и завели к следователю. Не успел я переступить порог, как получаю очень сильный удар от замначальника четвертого отдела Березовского, от которого было выбито 3 передних зуба.

Вот так меня встретили.

Затем меня окровавленного повели в подвальное помещение, где я провел стоя 4 суток. Давали два раза в день 100 – 150 грамм хлеба и 5-6 шт. [комен?]. Вот так началось самое страшное для меня, моей семьи и родных.

Шесть месяцев меня пытали, страшно пытали, пытались добиться от меня признания несуществующей вины.

Я выдержал все изуверские способы выбивания «признаний». Светили мне в глаза киловатной электролампой, что глаза слепило; пытали меня в «горилке» (это камера обогреваемая горячими трубами центрального отопления). В эту камеру вталкивают столько полураздетых людей, которые стояли вплотную друг другу, посредине камеры стояла параша, но к ней в случае надобности не было возможности добраться.

Все люди стояли мокрые, грязные, [стоял] стон, страшный крик и плачь. Кто не выдерживал, кричал - долго кричал: «Я подпишу», - [этого человека] вытаскивали веревкой через окошко, вделанное в двери (дверь не открывалась). В дверях его уже ждал следователь и давал несчастному протокол допроса.

[Тот подписывает его, даже не вникнув в его содержание, затем подписавшего обливают холодной водой, приводят в чувство и ведут уже готовую жертву в коридор, а затем уже в камеру. Итак, это «гетто» продолжается целый день. Кто выдерживает 3-5 дневную парилку тот действительно герой, но такое только 10-15% могут выдержать.

Инсценировка расстрела.

Дважды возили меня на расстрел. Подвергающегося этой пытке одевали на голову мешок и завозили в закрытой машине далеко за город. Там выводили из машины и вели в овраг, где стояли военные с оружием и овчарками, ходил опрашивал нас человек в белом халате, подвергали пытке и затем везли обратно в камеру-одиночку или камеру «смерти». Одну из этих местностей я узнал по доносившемуся запаху родного Суперфосфатного завода, где удобрение делают из костей животных и вокруг распространяется «аромат» [удобрения]. В этом месте были пески, так называемые Нижнеднепровские «Кучегуры», около завода Карла-Либкнехта. (Алешковские пески, Нижнеднепровские пески (укр. Олешківські піски) — песчаный массив, расположенный на территории Украины в 30 км к востоку от города Херсон. Алешковские пески являются самым крупным песчаным массивом на территории Украины. Состоят из дюни песчаных бугров высотой около 5 метров (местные жители называют их «кучугурами»), и редкой псаммофитной растительности.)

Не могу забыть такую пытку: в одну из ночей меня из камеры «смерти» повели в кабинет следователя Гудзенко. Там находились 8-10 подростков, вероятно стажеры. Я только глянул на их лица, мне стало как никогда страшно. Лица деревянные, глаза волчьи, физиономии садистов.

Меня положили на стулья

[16]
посередине кабинета. Они издевались надо мной поочередно. Били палками по животу, заталкивали палки в задний проход, выкручивали мне суставы, плевали в лицо, а затем устроили «игру» - линейками били по голым ягодицам. Вот где я в 26 лет остался без зубов, с поломанным носом, глухим на всю жизнь.

На четвертый день меня бросили в какую-то камеру (бывшая туалетная) на цементный пол. Сколько я там пролежал, я не помнил. Обо мне очевидно, вспоминали, когда палач Березовский поинтересовался итогами обработки меня своими учениками. Три милиционера притащил меня к нему в кабинет. Березовский встретил меня ласково, жалостно, спросил – кто это тебя так изуродовал? «Безобразие». Насильно меня посадил в кресло, Березовский поставил свою ногу мне на колено, пододвинул папку и сказал: «На дурак, подпиши. Все равно подпишешь иначе тебя убьют как «собаку». Тут же мне принесли тарелку очень жирного супа и городскую булку. Я отказался есть, но мне насильно влили в рот 6 или 8 ложек супа. Березовский ушел, а меня затащили в угол, обставили стульями, чтобы я не свалился.

Прошло некоторое время, я почувствовал резь в животе, стало тошнить, началась рвота, а затем понос.

Прошусь в туалетную - меня не ведут, на мой истерический крик явился сам Березовский и вслед за ним человек 25-30 следователей и стажеры, поставили меня по середине кабинета, опустили мои испачканные в результате поноса уже давно рванные брюки и трут, а Березовский говорит присутствующим: «Посмотрите на этого обосранного инструктора горкома партии. Отведите и бросьте его в туалетную». Какое нужно иметь сердце, чтобы выдержать такое изуверство, применили «психологическую» пытку.

Я еще не нал, что моя жена и 9-ти месячная дочь были арестованы. От нее требовали, чтобы она отказалась от меня, от мужа как «врага народа», она этого не делала. Как всегда, в 2-3 часа ночи меня тащили на допрос, собственно говоря, допрашивать было нечего, я ни в чем не виноват.

Следователи уже давно, возможно даже до ареста, готовили протоколы фальшивки и добивались у несчастной жертвы подписи, ведь они тоже соревновались кто больше и лучше обработает подследственных, невинных людей, они за это получали ордена.

Так вот, меня тащили на очередной допрос, но почему-то совершенно другим коридором и тут я увидел свою жену, которая держала на руках плачущую дочь […] прислонившись к […].

Жена, увидев меня в таком виде, упала с ребенком в обморок.

В эту ночь меня на показ окровавленного выводили 4 раза в коридор, а жена все лежала, очевидно без сознания, рядом ползала и плакала дочь – моя малютка.

Вот тут, в эту ночь сдали мое сердце и нервы, меня заставили подписать много страниц, которые я не читал и не мог читать. Это была самая страшная ночь – сам подписал себе приговор. Дальше я ничего не помнил. Очнулся в камере на койке, где был матрас, набитый соломой, голый в грязных трусах.

Через несколько дней нас отвезли в общественную баню на ([?] ул.), нас помыли, обстригли, переодели во что попало. После бани нас повезли обратно и поместили меня в камеру с арестованным по фамилии Александров, бывшим инженером запорожской электростанции, его уже тоже сумели обработать.

Меня уже какое-то время не трогали, и я мог спокойно обдумать свое положение. Я не виноват, но подписал на себя ложные показания.

Я объявил голодовку и потребовал прокурора. На третий день в мою камер вошел человек, представил удостоверение заместителя областного прокурора. Он выслушал меня, написал протокол. Я рассказал ему весь процесс следствия, просил его разобраться и меня за неимением доказательств, а также вины – освободить.

Протокол на 12 листах я подписал. Зам. прокурора пообещал во всем разобраться, просил меня принимать пищу, и пообещал в течение 15 дней, когда я поправлюсь, что придет, чтобы сделали переследствие в его присутствии. Дней через 20 меня повели снова в кабинет следователя Коробова, и я обратил во внимание, что в коридоре стоит тот самый зам. обл. прокурора, но уже арестованный.

С меня потребовали, чтобы я сознался и подписал протокол допроса о том, что я его (зам. прокурора) знаю, как члена контрреволюционной организации. До утра меня опять пытали, но я такой протокол не подписал.

Через некоторое время меня, как всегда ночью, привели к Березовскому. Разговор был долгий, грубый, запугивающий. Он сказал, что мне предстоит суд, и чтобы я искренне рассказал на суде о своих связях с контрреволюционной организацией, раскаялся в своей вине. Тогда суд учтет мои чистосердечные признания и сможет даже помиловать и освободить.

Суд состоялся через 15 дней 26 октября 1938 года. Судила меня и многих других таких как я Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР под председательством Орлова.

Суд длился примерно три минуты. На вопрос судьи, признаю ли я себя виновным, я ответил – НЕТ и отказался от своих подписей, так как меня физическими методами заставили подписать протокол допроса. Я еще не успел договорить как меня уже схватили под руки и вывели из зала Суда. Через 2 часа меня снова завели в зал суда и зачитали мне приговор 10 лет тюремного заключения и 5 лет лишения политических и гражданских прав, как активного члена троцкистской организации по статье 54, пункт – 8 (Украинского кодекса), короче [как] «террориста». Но на этом еще не все кончилось. После суда меня завели в кабинет следователя где Гудзенко и Коробов страшно били меня за то, что я их подставил и отказался на суде от своих показаний и подписей. Не помню как я оказался в тюрьме, в камере находилось человек 150-200 осужденных, все сидят и лежат валетом.

Через 10 дней нас отправили в гор. Орел, в орловскую тюрьму жесточайшего режима, которая размещалась в крепости. Переодели нас в тюремную одежду, костюмы коричневого цвета с черными нашивками на груди и на коленях, фуражки того же цвета и рабочие ботинки без шнурков и портянок. Разместили в камерах по 4 человека, койки прикреплены замками к стене, две внизу и две в верху. Их отмыкают в 10 часов вечера после ежедневного обыска перед сном. В углу камеры стояла параша, посредине камеры стол примерно один метр на 40 сантиметров,две скамейки по сторонам стала шириной в 20 сантиметров.

Нам надлежало весь день сидеть за столом не вертухаться смотреть [на] волчок, разговаривать, дремать нельзя, спать на спине, а глаза в направлении волчка, за нарушение карается карцером. Прогулок не было. При обыске заглядывали и проверяли даже задний проход.

Через 3 месяца нас отправили во Владимир. Тюрьма размещалась в бывшей школе. Камеры на 20 человек. Железные койки, баландой кормили три раза в день, прогулка 15 мин. Ежедневная. Днем после обеда разрешалось полежать 15-20 минут. Это уже не тюрьма, а санаторий. Нас подготавливали к тяжелой работе на шахтах в Норильске.

10 июня 1939 года из Владимира повезли нас на вокзал, погрузили в товарные вагоны как скот. Только через 12 дней мы узнали, что нас привезли в Красноярск. Из Красноярска везли нас по Енисею в Дудинку, в трюмах спали на голых трехъярусных нарах. После енисейского порта до самой Дудинки 10 дней горячей пищи не давали, немного кормили и 2 раза в день по 0,5 литра теплой воды, хлеба 300 грам. Каждый второй болел поносом, дизентерией.

Многие живыми не доехали к месту назначения. Моими спутниками были Давид Киашвили секретарь ЦК Комсомола Грузии, врач – хирург - Кафталодзе, Илья Змелевский наш земляк пианист по профессии. В Дудинке нас рассортировали по состоянию здоровья. Комиссия меня определила во вторую рабочую группу на сортировку угля от пород. Затем нас перевели в Норильск. Здесь я познакомился с главным механиком шахты 13/15 им. Шмидта Корниленко, тоже заключённый, бывший главный механик треста «Донбассантрацит». Он по документам узнал, что я слесарь, кузнец, кровельщика, газосварщик водородом. По его ходатайству, меня определили в шахматную мастерскую по ремонту оборудования.

Для прибывших, браки ещё не были построены. Мы сами устанавливали большие брезентовые палатки на территории шахты, обкладывали снаружи досками и застилали опилками и мелким угрём. В таком бараке размещались 120 – 150 человек.

Для отопления и ободрения бараков поставили посередине 3-бочки-печки с трубами на улицу. Все проживающие в браке приходя с работы должны принести кусок угля 10 – 12 килограмм, иначе [дневальный] в барак не пускал. В мастерской кроме меня работали Майоров Константин Иванович инженер гор. Туапсе. Шкуренко Иван Агафонович бывший главный энергетик Неженской электростанции. Емец Василий мастер Николаевской судостроительной верфи. Мой земляк Днепропетровец Климович Григорий.

Никакой связи или переписки с родственниками не было, отсутствовало радио, газеты, книжки.

О начале войны мы узнали через 10 дней. Нас загнали в барак и не выпускали даже в столовую. Только через 10 дней приехал к нам сам начальник Норильского горнорудного комбината Завенягин, нас построили, и он объявил: «Братцы идёт война. Нужно лучше работать во имя Родины, ваших семей, детей. Закончится война зачтётся вам всем ударный труд».

Рабочий день длился в шахте 10 часов, а на рудных работах 12 часов.

Выходной день один раз в месяц и то не для отдыха, а для дезинфекции, для переброски заключённых из одного барака в другой, не давая им ужиться. Это был день страшных мук, целый день на морозе со своим матрасом и одеялом.

В бараках нашими постоянными спутниками были клопы, вши, белые крысы. В бараке находились люди разных смен, приходит с работы, одежда и валенки влажные (постоянная температура в шахте минус 6 – 8°) обставляют печки для просушки, а вентиляции никакой.

Чтобы сохранить тепло в бараке, снег с брезентовой крыши не сбрасывали.

На вторых нарах спят в шапках. Утром голову вытащила шапка осталась примерзли к брезенту. Начинается перекличка, нас фамилии не называют, по номеру.

Назвали твой номер надо откликнуться «есть». Мой номер был 18164. Затем ввели в столовую и строим на работу. Заявление на отправку на фронт не принимали, вы «враги народа».

Моя ударная работа не была источником моего благосостояния. Работал я бесплатно, был молод, не забывал сердцем, что я коммунист, выполнял нормы на 120 – 140 %. Это норма на 25 % больше, чем у вольнонаёмного. Мои рационализаторские предложения по реконструкции американских победитовых коронок, реконструкции бурильных штанг и шахтёрских ламп, намного повысили производительность труда бурильщиков. Всё это потдверждается характеристика Норильского комбината в Полтавский обком партии.

Я работал во имя победы, расцвета и могущество своей Родины. Хотя считался «врагом народа», ну душой и сердцем был коммунистом.

Кстати, меня исключили из рядов КПСС лишь в 1945 году, случайно узнав из моего нелегального заявления в ЦК КПСС на имя Сталина, где я просил разобраться, писал, что я перед партией и своим народом чист, а отреагировали исключением меня из партии. Так я находился 8 лет в заключении как «враг народа» будучи членом КПСС.

Однажды меня привлекли к ремонту импортного вакуум-аппарата, в котором образовалась трещина в потолочном соединении. Аппарат не работал. Приглашенные специалисты из Красноярска (вольнонаемные) не сумели отремонтировать аппарат, который должен был изготовлять  аммонал. Шахтам и рудникам угрожал срыв плановых заданий.

Я по чувству долга коммуниста после недавно перенесенной операции желудка, отбитого на следствии двое суток работал на высоте 4х метров привязанный веревками, ликвидировал аварию. Начальник Норильского комбината Завенягин и оперуполномоченный приезжали через каждые 3-4 часа проверять как проходит ремонт. Оперуполномоченный обещал если я не ликвидирую аварию, то добавит мне за саботаж еще 10 лет.

Моими помощниками были Любченко Володя сын бывшего председателя Совета Министров Украины.

В основном на шахте работали честные и преданные коммунисты, оклеветанные и растоптанные следственной машиной НКВД.

Я горжусь своими товарищами по несчастью которые работали на благо Родины бесплатно, несмотря на голод, холод, цингу, обморожения и самые страшные унижения человеческого достоинства, каждый надеялся и ожидал торжество ленинской правды.

Все, что я пережил на следствии и увидел в заключении не опишешь. Люди умирали как мухи от пыток – страшных пыток, сходили с ума, кончали в шахте самоубийством. Я познал предсмертные мгновения камеры смерти. Короче стал на всю жизнь инвалидом.

Каждый из Вас в мыслях должен представлять себя жертвой сталинского террора, тогда станет ярым врагом произвола, беззакония, доносительства, жестокости. Вот тогда может развиваться демократия, культура, гласность и правовое государство.

После ХХ Съезда Коммунистической партии 1956 года, я отправил заявление на имя Секретаря ЦК КПСС тов. Хрущева. Долго ждал ответа. В августе 1957 г. был вызван в Военную прокуратуру Союза ССР. А в сентябре 1957г. Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР 19 сентября 1937 г. Приговор Военной Коллегии от 26 октября 1938 г. отменен и дело за отсутствием состава преступления прекращено.

Справка от 11 октября 1957 г. №4Н-08960/57.
Председательствующий судебного состава Военной Коллегии Верховного Суда СССР Полковник юстиции / Цырлинский /

В ноябре 1957 г. меня вывезли в Полтавский Обком КП Украины (тогда я проживал в Полтаве). Оформили документы и Обкомом партии в соответствии с присланной характеристикой Норильским комбинатом, восстановили в партии со стажем 1931 года.

XIX партийная конференция снова заставила меня собраться силами, найти справедливость, правду, к своей Ленинской партии. О восстановлении исторической справедливости, полной реабилитации всех невинно репрессированных, увековечения их памяти.

Член КПСС – ветеран партии с 1931 года, персональный пенсионер местного значения Мальц Ю.М. […] мая 1989 г.

Военная Коллегия Верховного суда Союза ССР
11 октября 1957 г.

№4н-08960/57
Москва, ул. Ворошилова дом 13

Копия
СПРАВКА

Дело по обвинению Мальца Юди Марковичи до ареста 18 мая 1938 года, работавшего инструктором Днепропетровского горкома партии, пересмотрено Военной Коллегией Верховного Суда СССР 19 сентября 1957 года.

Приговор Военной Коллегии от 26 октября 138 г. в отношении Мальца Юди Марковича по вновь открывшимся обстоятельствам отменен и дело за отсутствием состава преступления прекращено.

Председательствующий Судебного состава Военной Коллегии Верховного Суда СССР Полковник юстиции / Цырлинский /