1937

О, горчит тридцать седьмой, черный для большевиков! Берия сошел с ума у меня на родине, а в Москве сбесился вождь — размахались саблями. На щадят не только взрослых — малых деток не щадят. Если до сих пор Куру пили и хотелось пить, то теперь к реке прильнет пить Лаврентий-кровопий, кровь у берегов течет, никакая ко вода.

Звали Сталина вождем, славословили, молились, он же всех готов убить — друга близкого и брата. Уничтожил лучший люд, истребил соратников. Кто остался — еле жив — прописал на Севере. Что за доля а том краю, где конём собака служит, где олень копытит снег — только мох здесь и растет.

Ночью ночь и день, как ночь, зимы— каждая, как три, очевидец тому я, Натрошвили Илья. Нескончаема пурга, всё мертвит холодный ветер, но сравнить ничто нельзя с черным словом в этом даете. Мне ж досталось, как другим, слово враг. Кого! Народа! То есть матери, отца, сына, дочери соседей. Будто проклял я жену, горы, Грузию, отчизну! Будто предал я траву, солнце, хлеб, вино, надежды.

Так оговорить меня, бедняка, бойца солдата! Нет святее для меня той борьбы, которой жил. той, которой я когда то и служил, и дорожил. Плач - горючими слезами., только стыдно - вдруг увидят. Не хватает, чтоб грузина обвинили в малодушье!

Если сон сомкнет глаза, сразу вижу райский край, за столом семья моя и друзья, и я, Илья. Если веки разомкнешь, сразу пропадает сон. Неужели смерть моя так кому-нибудь нужна!

...За идею мне обидно, что Иосиф растоптал. Что ты сделал, Джугашвили Сталин, ты убийцей стал! Догораю как лучина. Гасну — искра от костра.

Если я народа врат,
Сталину — ура! Да здра
Если я народу друг.
Палачу придет каюк.

Тбилиси, 1988.

Вольный перевод с грузинского Л. Анатольева и А. Габуния.

ОТ АВТОРА. Написано в 1343 году л век тральной больнице Норильлага, где долго лежал с воспалением легких. И, Н.

Илья Натрошвили

Оглавление