Норильский Мемориал. Вып. 3. Октябрь 1996
– Когда объявили войну, я, студентка немецкого госпединститута в г.Энгельсе, была на сельхозработах в колхозе. Вернулись все в город, а вскоре началось выселение немцев, и опустели немецкие деревни, как, спустя годы, чернобыльские...
В телячьих вагонах нас отправили сначала в Алма-Ату, затем в Красноярск. Я не просто немка, я дочь врага народа – отец был арестован и расстрелян в 1937 году.
...Она искренне считает, что ее воспоминания никому не нужны, никого уже не могут взволновать судьбы тысяч людей, чьи пути пересеклись в Норильске
Мне же очень хочется, чтобы эта на редкость разумная и сильная женщина оказалась в этом посыле неправа, – не должен Норильск забывать свои истоки, а Софья Яковлевна Динер – одна из тех участников и свидетелей послевоенного норильского бытия (сначала сокрытого, теперь многими забытого), кого уже, к сожалению, можно перечесть по пальцам.
– Помню, отец долечивался в больнице и на октябрьские праздники отпросился домой. Мама, как всегда, к празднику напекла пирогов и навела немыслимую чистоту. Помню, как обрадовалась, придя домой и застав там неожиданно папу. А ночью пришли из НКВД, все перевернули вверх дном, отца увели, и больше мы его не видели.
Лишь спустя долгие годы, в 1963-м, она добилась справки из Москвы о реабилитации Динера Якова Давыдовича и даже выхлопотала для матери пенсию за нею в 40 рублей.
– Случилось все из-за моего деда. У него был брат, который еще в начале 20-х уехал в Америку и неплохо обосновался в Чикаго. Как раз в 1937-м деда стало разыскивать инюрколлегия – брат оставил ему страховку и еще какие-то средства. Но Москва почему-то дала официальный ответ, что деда нет в живых. Пришлось отцу похлопотать...
Что из этого вышло, вы уже знаете. Правда, дед Софьи Яковлевны с тех самых пор и даже немного во время войны получал пенсию из Америки. В 1941 году он среди других немцев был вывезен в Минусинск, где умер, не дождавшись конца войны. Как-то, отправившись уже с двумя дочерьми вверх по Енисею, Софья Яковлевна встретилась случайно с его падчерицей, та и рассказала о судьбе деда.
– В Шарыпово, куда попала вначале, проработала секретарем-счетоводом, учителем в школе, и снова попала в списки НКВД – отбирали людей поздоровее и помоложе, чтобы отправить на Север ловить рыбу. Так я оказалась на «Марии Ульяновой». Работали в Туруханске, Верхне-Имбатске, а на станках по пути встречали родственников, знакомых, бывших соседей. В Курейке пробыла до 1944-го. Дальше трудармия – женские и мужские бараки на реке Амбарной. Мы, спецпереселенцы обслуживали норильскую железную дорогу. Каждый месяц – на отметку в комендатуру.
Наверное, Софье Яковлевне повезло, что попала она в Норильск, а не на мыс Входной, как ее подруга Альма Дорн…
– Альма с ужасом вспоминала, как их, женщин и детей (мужчины все были в трудармии) привезли пароходом на мыс и высадили на пустынный берег... Строили землянки, вылавливали из еще не совсем замерзшего Енисея бревна, чтобы соорудить подобие жилья. А каждый день кто-нибудь умирал, и складывали трупы в обледеневшие штабеля...
Альме Дорн в последствии тоже повезло – ей помог А.П.Завенягин, вызвал в Норильск, и проработала она долгие годы медсестрой в гинекологии, что была на углу Севастопольской и Кирова... Умерла Альбина Ивановна четыре года назад.
– 1 июля 1946 года закончилась моя трудармия, и я устроилась на работу в управление дороги. Помню, в этот день умер Калинин, так «радевший» за немецкий народ.
К тому времени я была уже замужем. Муж мой – Николай Францевич Принц – чех по национальности, в Норильск попал во время войны из Одесской области. В ноябре 1946-го у нас родилась первая дочь Лена. Брак мы не регистрировали, так как не было паспортов ни у меня, ни у мужа. Но когда родилась Лена, муж добился, и на основании справок нас расписали в 1947 году в Дудинском ЗАГСе. А паспорта мы поручили лишь в 1953 году.
Жили на конбазе в старом городе, там был небольшой поселок – подразделение ЖКУ. Вокруг одни зэки, при любой возможности, как могли, подкармливали их, мы вроде были в лучшем положении, хотя, в сущности, какая разница – такие же подневольные.
В 1957 году получили двухкомнатную на Комсомольской, 18. К тому времени уже и Таня родилась...
Судьбу ли, Бога благодарить за то, что свела меня с людьми, которые, несмотря на унижения, оставались гордыми и независимыми от обстоятельств, призрачных ценностей, людьми, одним словом.
Несправедливости хватало с лихвой. Доходило до полного абсурда. Был, например, среди нас, спецпереселенцев, грузин с немецким именем и фамилией, которые ему дали в детдоме, – все в те годы бредили Шмидтом, вот и дали грузинскому мальчику фамилию Шмидт. Кто ж мог предположить, чем это ему обернется...
Начальником грузопассажирской службы был у нас долгое время Яков Григорьевич Гилельс, брат того самого Гилельса. За что уж он оказался в Норильске, не знаю, да и какая, собственно, разница, но прожил здесь до самой старости, лишь в конце жизни переехал в Минводы.
А какие люди строили, допустим, хлорно-кобальтовый – академики, а национальностей просто не счесть и греки, и финны, евреи, немцы, поляки, литовцы, латыши, эстонцы...
Судьбы искореженные, а души удивительные, не было в них злости на весь белый свет.
Памятник, говорите... Нет, уже поздно, а впрочем, Норильск, как таковой, и есть памятник...
Л.Шуляк
«Норильский мемориал», выпуск 3-й, октябрь, 1996 г.
Издатель: правление Норильской организации Всесоюзного общества «Мемориал» и
Музей истории освоения и развития Норильского промышленного района.