Норильский Мемориал. Вып. 3. Октябрь 1996
Не
могу забыть желтые маки: куда ни пойду, напоминают о себе. Быть может, если
рассказать о них, скорее исчезнут. По желанию можно только вспомнить, а вот
забыть – увы! – не получается.
Доктор Баев дважды признавал меня больным, когда я уже выздоровел. В третий
раз не удалось, и меня увезли из Норильска-второго, где были люди, к которым я
привык, которых уважал, и край, которым любовался – и полюбил бы, если
свободным охотником, путешественником или геологом приехал сюда, на эту землю,
напоминающую лунный пейзаж из тусклого желтого металла. Сюда, где зарождается
ветер, и нетронутая, незапятнанная пелена зеленых и серебристых облаков
провожает его колыбель на юг, и органные трубы ветра, излучающие северное
сияние, возникают и исчезают беззвучно или с таким звуком, что нам не слышен.
Пришлось мне разлучиться и с поэтом, чье имя укрыли незабудки и фиалки, а
вместо имени в моей памяти остались лишь отрывки его стихов.
Если бы я был свободен,
моя любовь принадлежала бы тебе,
Север.
Я просто влюбился бы в тебя...
Но я – заключенный и клокочу
от ненависти...
И снятся мне
пологие холмы моей родины
и листья ее виноградников,
что краснеют,
коль первый мороз их коснется...
Здесь краснеет лишь снег,
когда солнце коснется его
и тотчас скроется снова...
Потому что мы здесь,
и это краска стыда
всего мира...*
__________________________________
«Желтые маки», рассказ. В сб. Й.Лендел. «Незабудки». М., «Известия», 1990 г.,
стр.150
Он был едва ли не первым из зарубежных писателей, открыто заговорившим языком художественной литературы о жертвах сталинских репрессий, о многонациональном составе лагерников и поселенцев.
Рассказ «Желтые маки», как и рассказы «Все ближе и ближе», «Незабудки» и другие, о Норильском лагере, в котором Йожеф Лендел провел несколько лет. Его судьба как осколок сверкающего огромного зеркала, отражавшего жизнь армии людей, непоколебимо веривших в коммунистические идеалы. Осколок зеркала, в одночасье разбитого ужасом тюремного и лагерного существования, зачерненного страхом всей оставшейся жизни.
В августе этого года исполнилось 100 лет со дня рождения Й.Лендела в венгерском городе Марцали. Революционная атмосфера первой мировой войны сделала его активным членом Венгерской компартии, участником революции 1919 года. После поражения Венгерской Советской Республики он эмигрировал в Австрию, затем в Берлин, с 30-го года жил в Москве.
36 лет вне Родины. 25 лет жизни – в СССР, из них почти 17 – годы Советского Гулага.
Дочь Татьяна передала музею ксерокопию письма Й.Лендела жене из Норильска. Письмо, отправленное 15 июня 1939 г., он получил 8 января 1940 года. «От твоей заботы мне стало легко и весело на душе, хочется еще жить и увидеть тебя». Он заботливо расспрашивает о каждом члене семьи, занятиях жены. Шутит, что курит «исключительно махорку, т.к. дорогие папиросы не в моде». Просит жену не посылать ему предметы не первой необходимости, а лучше купить детям бантики, краски, игрушки. И почти в конце письма слова: «Хочется еще много-много писать о суровости и также красоте здешней природы».
О суровости и красоте Таймыра напишет еще в своих книгах, а вот к людям, с кем довелось познакомиться и выживать в Норильлаге, будет возвращаться в «Записных книжках», узнавая об их послелагерной жизни. И о других тоже. О тех, от которых зависела жизнь людей.
Ничего выдуманного. Это принцип, которому следует автор. Нам же, читая рассказы и дневниковые заметки, особенно интересно встречать имена Баева, Козырева, дополнять свои сведения о Норильлаге.
«Баев Александр Александрович, который у меня в «Незабудках» фигурирует под
своим собственным именем. Он сделал заявление в ТАСС об экспериментах
американских биохимиков, и оно цитируется сегодня в «Непсабадшаг». И так я
узнал, что в этом году Баев открыл структуру одной из нуклеиновых кислот, и что
до сих пор в мире была известна структура только четырех нуклеиновых кислот.
Итак, очень даже может быть, что это мой Баев, который был первым сотрудником академика Баха, великого физиолога, прежде чем попасть в Норильск. (А там, после Норильска второго он стал директором большой норильской поликлиники, под его началом было больше 40 «вольных» врачей и только его одного по вечерам охранники конвоировали в лагерь спать...)
Так вот, это Баев! О Козыреве я уже давно знаю, что он открыл две новые звезды в крымской обсерватории...
Козырев раньше был директором большой пултавской (Пулковской? Т.Л.) обсерватории, а потом вместе со мной грузил бревна в вагоны в Дудинке и между делом объяснял нам «тайны» возникновения северного сияния. Потом в Дудинке он руководил лабораторией, которая занималась проблемой вечной мерзлоты (и взял туда к себе Жака Росси),
Как хорошо, что они живы!..
...Умер Благой Семенович Попов.
Друг, товарищ, чистый человек. Я в «С начала до конца» в меру своих скромных сил
поставил ему памятник.
Сталин был параноиком Брежнев слишком глуп, чтобы быть сумасшедшим.
Я знаю Завенягина как начальника Норильска. Он был человечен, хорошо кормил; если он приходил на какое-то рабочее место, к нему мог подойти каждый и мог без свидетелей-охранников сказать ему все, что хотел. Одного охранника, который связал зека и пинал его ногами, осудили на 1,5 года тюрьмы в Норильске.
...Врачи заключенные прекрасно лечили людей, но были и лучшие лекарства, которые непросто было достать даже в Москве. Прекрасные инженеры в никелевых шахтах и на обогатительных фабриках, в угольных шахтах, в электромастерских, прекрасно работали. КПД норильской электростанции был самым высоким в Союзе. Представляется, что это был отличный человек в своем умном гуманизме.
Надо написать небольшую статью о Завенягине, об этом гении дрессуры рабов.
В Норильске я видел тысячи солдат, доставленных туда с финской войны как изменники родины. (С них только в Дудинке срывали погоны, помещали их отдельно, и там они получали приговор. Например, одного солдата русские бросили при отступлении раненым, он потерял обе ноги, пришел в себя в финском госпитале, И потом я видел финских военнопленных, которые умирали от туберкулеза, когда газеты уже давно писали о полном обмене пленными. И это было уже в лагере под Канском, где работал санитаром)».
Йожеф Лендел прожил 79 лет. И эта большая жизнь раскладывается по вехам:
В 1896 – родился;
в 1915 – опубликовал первые стихи;
в 1919 – эмигрировал из Венгрии;
в 1930 – приехал в СССР;
с 1932 – публиковался в эмиграционных венгерских изданиях;
в 1938 – арестован по политическим мотивам;
в 1939 – этап по Енисею в Дудинку;
в 1943 – перевод из третьего л/о Норильлага в Канский лагерь;
в 1946 – ссылка в Александров Владимирской обл.;
в 1949 – повторный арест, этап к берегам Енисея дер.Макарово;
в 1954 – освобождение из ссылки;
в 1955 – реабилитация, возвращение в Венгрию;
в 50-60 гг. – издание рассказа «Ведун», повести «От начала и до конца» –
лагерный цикл произведений;
в 1968 – подавлено восстание в Чехословакии. Й.Лендел запишет «Я больше не
считаю себя членом партии!»;
в 1970 – подведение итога прожитому, «Записные книжки», «Я пишу то, в чем
убежден...».
Он фатально страшился февраля. Почти в один и тот же день в разные годы в феврале умерли отец и мать, в феврале арестован венгерской полицией, в феврале арест берлинской полицией, арест НКВД тоже 21 февраля 1938 года.
«Я часто бываю болен в феврале и часто испытываю страх».
Пережив тревожный февраль 1975 года, Й.Лендел умер в солнечном июле. На Родине.
Почта «Мемориала»
Будапешт, 6 октября 1996 г.
Из письма Татьяны Лендел – Л.Печерской
Дорогая Лилия Григорьевна!
Прошу извинить, что я с таким опозданием отвечаю на Ваше любезное письмо от 24
июня. Я с опозданием получила его, так как была в июне-июле в Москве (оно пришло
через несколько дней после моего отъезда). Обидно, что мы разминулись в Москве.
Я думала позвонить Э.М.Зингеру, который, вероятно, знал о Вашем пребывании в
Москве, но из-за всяких дел и обязательств так и не выбрала момент, чтобы
позвонить. Жаль! Мне было бы очень приятно повидаться с Вами. Вернулась я
накануне 100-летия отца, которое прошло почти незамеченным, но, тем не менее, к
нему пришлось готовиться.
Посылаю
Вам копии двух публикаций. В первой (Пал Е.Фехер: Документы к творческой
биографии. К столетию со дня рождения Йожефа Лендела, "Nepszabadsag", 3 августа
1996 г.) публикуются выдержки из собственноручных показаний отца (от 8 сентября
1938 г.) и письмо Суслову от 3 апреля 1954 г. с просьбой о пересмотре дела и
возвращении на родину. Эти документы, а также некоторые другие я получила в
январе 1994 г., когда знакомилась со следственным делом отца (об этом я Вам
писала в свое время). Этим публикациям предшествует вступительная часть, в
которой напоминаются некоторые факты биографии (известные читателям газеты),
указывается на источник публикуемых документов, а также говорится о связи
судьбы и творчества: «Кто возьмет смелость утверждать, что эти документы –
произведения литературы? Но кто может отрицать, что эти документы послужили
источником «вдохновения» одного из крупнейших творческих достижений венгерской
литературы. Хотя музы эти отнюдь не походили на классических богинь античности.
Маленков, Суслов, следователь Маркусов в роли муз? Вот гротескные ухмылки
истории и литературы нашего столетия». Для Вашего музея, конечно, наибольший
интерес представляет иллюстрация. Это рисунок, сделанный Жаком Росси в сентябре
1964 г., когда он гостил у отца (я тоже тогда впервые была в Будапеште). Мы
вчетвером: Жак, отец, его жена Ольга Сергеевна и я, пили чай, и Жак (как
известно, он прекрасный рисовальщик) сделал этот набросок на крышке конфетной
коробки. О.С. хотела ее выбросить, а я сохранила. Я хотела, чтобы в газете
написали о Росси и его книгах (в Венгрии, к сожалению, об этом еще не писали), и
поэтому приготовила рисунок вместе с изданиями Справочника Росси и рецензиями.
Автор проявил большой интерес, обещал написать статью, но пока ничего не сделал.
А для юбилейной публикации в газете я предназначала фотографии, которые я
получила из дела: три фотографии при арестах (одну 1938 г. и две 1948 г.), а
также проездной билет с фотографией (Берлин, 1927 г.), который был приложен к
делу в качестве вещественного доказательства. Но они предпочли рисунок, по
видимому, из-за простоты воспроизведения...
Л.Печерская
«Норильский мемориал», выпуск 3-й, октябрь, 1996 г.
Издатель: правление Норильской организации Всесоюзного общества «Мемориал» и
Музей истории освоения и развития Норильского промышленного района.