Женщины Горлага

Светлана Жирлицина, многопрофильная гимназия, 10б, 1993 г.

Моя работа посвящена женщинам Горного лагеря в Норильске. Ведь им было намного тяжелее переживать все тяготы лагерной жизни, чем мужчинам. Вообще о женщинах, бывших в заключении, написано очень мало. Материалы для своей работы я брала в музее г.Норильска, а также из воспоминаний бывших заключенных Горлага. Я попыталась приоткрыть завесу неизвестного и неисследованного в жизни женщин-заключенных.

В Горлаге было 6 крупных лагерных отделений, 5 – мужских и одно, 6-е л/о, – женское. По подсчетам, женщин в 6-м л/о было более 4 тысяч, в том числе, примерно, 500 каторжанок. Постатейный состав женщин не был разнообразен, все они были названы политическими преступниками. Бытовичек (осужденных за административные трудовые повинности) и уголовниц в 6-м л/о практически не было. Женщины работали на строительстве города, производстве кирпича, добыче глины... ежедневный непосильный труд в течение 10-12 часов и двухчасовой дороги домой истощали женский организм, тело и то, что в женщине есть женского.

Филомена Каралюте-Микеленене (бывшая узница Горлага в 1950-1953 гг.), вспоминает:

«В Норильске хлеба давали больше, чем в Тайшетлаге (Иркутская область), но работать на кирпичном заводе я не смогла – жары не выдерживала, падала без сознания, температура поднималась... очень тяжело было работать в глинотаялке: принимать тяжелые вагоны, снимать мерзлую глину, переворачивать, высушивать и сбрасывать. Потом комиссия меня с этой работы сняла и повели меня копать котлованы и коллекторы».

У Иоанны Улинаускайте (заключенной Горлага в 1950-1954 гг.) работа была не легче: 19-летней девушке пришлось выгружать цемент в Дудинке. Она вспоминает: «...Я не могла унести мешок – падала под его тяжестью. Я уже кашляла кровью, цемент застрял в немытых волосах, из глаз сочилось что-то вроде сукровицы... Потом нас водили копать грунт, выравнивать площадку для какого-то строительства...»

В Норильске женский лагерь находился возле старого кирпичного завода (район ул.Лауреатов, Павлова, Кирова). По воспоминаниям Улинаускайте: «...У каждой из нас был свой номер. На спине – большой, на юбке и нижнем белье нужно было вышивать, а для верхней одежды давали готовые номера, причем на бушлате нужно было вырезать дыру до ваты и сверху пришить номер. Даже на фотокарточке нужно было писать номер.

В бараках жили по 4 бригады, в каждой бригаде по 25 человек, 50 человек в одном конце барака и 50 в другом. Посередине – бочки с водой, 2-3 тазика, 4 ведра – всегда, чтобы помыться, стояли в очереди. Но никогда не было шума, ссор. Удивительно, почему мы могли обходиться без ссор после 12-часовой работы, тем более – люди различных национальностей: русские, украинки, немки, литовки, и никогда не ругались. А вода для мытья холодная-холодная...»

Отношение охраны к заключенным женщинам было плохим, они не имели никаких прав. Описание отношения охранников и надзирателей к заключенным дает Иоанна Улинаускайте:

«Солдаты относились к нам сначала очень плохо, могли с вахты прямо загнать в болото, приказать: «садись!» – и мы потом целый день должны были работать мокрые. Но иной смотрит-смотрит и начинает вопросы задавать: сколько уже сидишь, сколько тебе дали, и тут удивляется: неужели в пятнадцать лет посадили? Что же ты такого сделала при немцах? Им начальники говорили, что мы все – «немецкие проститутки», что «советских солдат травили» и т.п., но в Норильске было мало хороших солдат, относились к нам плохо, особенно перед восстанием 1953 года».

До разделения лагерей мужчинам и женщинам общаться было легче, мужчины пытались в работе помочь женщинам. Когда же их разделили, то все равно ни охрана, ни запреты начальства не могли запретить любить: они были не в силах прекратить общение женщин с мужчинами и, тем не менее, любовь в лагере существовала: страшная, светлая и прекрасная. Иоанна Улинаускайте вспоминает: «...в соседнем лагере, в пятом мужском, у всех нас были мужчины, с которыми мы переписывались. А в письмах и в любви клялись, и писали «целую», хотя чаще всего мы даже издали не видели друг друга. Я однажды увидела «своего» – переписывались мы с ним три года. Одна девочка у нас умела очень точно и далеко бросать камешек с запиской. И вот как-то весной мы копали коллектор, а мужчины работали на стройке, за забором, довольно далеко от нас, – и я его увидела! Кричать, даже громко говорить нельзя было, – увидит и услышит охрана. Я показала на его руки: «почему без перчаток или варежек? холодно еще...», а он тоже жестом ответил: «нету, потерял или утащил кто-то». А я получила недавно посылку из дома, у меня были перчатки, я попросила эту девочку, привязав перчатки к камню, перекинуть ему. Она бросила. Он надел на руки перчатки, и показывал, как ему в них тепло и как он мне благодарен...»

Во время восстания 1953 г., после смерти Сталина, женщины требовали приезда московской комиссии для пересмотра дел. Примерно на 10-й день голодовки комиссия прибыла в 6-ю зону Горлага. О приезде комиссии вспоминает Иоанна Улинаускайте: «...приехала московская комиссия, мы вынесли в зону столы, накрыли простынями, они сели, генералы (Кузнецов, полковник МГБ, начальник лагеря и начальство из Норильска) и наши, человек 10, по другую сторону стола. Кто-то из женщин зачитал наши требования: 1) в воскресенье отдыхать; 2) 8-часовой рабочий день; 3) снять номера, решетки, не закрывать бараки ночью; 4) писать пись¬ма в неограниченном количестве; 5) чтобы не били, не стреляли и не было репрессий после забастовки».

И действительно, после забастовки с женщинами стали обращаться лучше, они свободно ходили по зоне, номера сорвали в день отъезда московской комиссии. Женщины вышли на работу, но... недели две спустя, тихо, без шума, подъехала машина, солдат было много, они входили в бараки и за ноги стягивали с нар женщин, что сидели за столом переговоров с генералами, их увезли... и вновь началась забастовка, причиной которой послужил арест участниц переговоров.

Расправа над зачинщицами была жестокой, но и на этом не кончились мучения женщин. Самое страшное было после. Всех вывели за зону в тундру, разделили на группы по 20 человек – и в этот момент решалась их судьба: обратно в зону или в БУР (барак усиленного режима). В БУР отправили организаторов и членов забастовочного комитета. Всего их было 25 человек. Большинство просидело около месяца в БУРе, затем их отправили баржей в Красноярск, а оттуда в Мордовию. А тогда, в ночь разгрома лагеря, впереди была неизвестность, лаготделение вели в тундру. Но их не расстреляли, а прогнали по тундре, вернули в зону и заперли в барак, рассчитанный на 50 человек, хотя их было не менее 200.

Иоанна Улинаускайте так описывает этот кошмар: «...раны наши кровоточили, руки поломанные опухли, волосы и одежда были в крови. Но не было ни врачей, ни лекарств, ни бинтов, ни перевязки, мы рвали на себе одежду – вместо бинтов. О нас словно забыли. Мы стучали в запертые двери, но никто не открыл. Через два дня запах крови превратился в невыносимую вонь. Нам приносили только хлеб. Через неделю нас отвели в какой-то небольшой лагерь. Нас там опять закрыли».

Дни расправы были страшными. Чего только не вытерпели женщины за этот срок. Только в 1954 г. вышел указ об амнистии тем, кто был арестован несовершеннолетними. Многие уехали, дела только начали пересматривать, освободили большинство.

Многое пережили женщины в ГУЛАГе, сколько истерзанных судеб, изорванных душ, искалеченных жизней на совести Советской власти! Жизнь и молодость, проведенные в клетке, останутся навсегда в их памяти, и исправить ничего в истории нельзя. ГУЛАГ останется черным пятном позора в истории Родины, а Горлаг несмываемым пятном позора нашего города. И я хочу, чтобы как можно больше людей узнали об этом «прошлом», ради того, чтобы это никогда не повторилось.

Коллектив художественной самодеятельности 6-го лаготделения Горлага. Начало 1950-х

Норильский мемориал 4, октябрь 1998 г.
Издание Музея истории освоения и развития НПР и Норильского общества «Мемориал»

На оглавление