Воспоминания о ссылке в Никулино

Помню и вижу этот кошмар всю жизнь

Наш тяжелый, изнурительный путь в ссыпку я вспоминала в детстве, а теперь, в старости, вспоминаю еще чаще.

В один из июньских дней 1931 года в нашем селе поднялась суматоха, старшие бегали по двору усадьбы, о чем-то спрашивая друг друга, что-то советуя друг другу. Папы не было дома, мама, беременная, в тяжелом состоянии, едва ходила, слушая дедушку, плача и утирая слезы фартуком.

В ограду въехало две подводы. Сгрузили скорбный скарб, что разрешили руководившие выселением люди взять с собой: два сундука с одеждой, мешок зимней обуви одиннадцати членов семьи, бронзовый луженый котел (он и сейчас у меня как реликвия детства), латку – жаровню по-нынешнему, латунный таз, самовар и кое-что другое. В посуду из березовой коры – бересты, как называли ее в те времена, то есть в туясья, кабичины, положили разрешенные продукты.

Вывезли из двора... Почти все шли пешком за подводами, а их вытянулась километровая вереница. Голосили оставшиеся в селе и уезжавшие в неизвестность. Провожать родным не разрешили. Дедушка Савва по очереди подсаживал на подводы уставших: старенькую бабушку Клаву, на восьмом месяце беременности маму, тетю Лелю – покормить младенца четырех месяцев Гришу, младших моих сестер Тамару и Полю. Мы же с братом Ильюшей шли рядом с телегами, держась за предметы на телегах или за юбки сидящих мамы и бабушки.

Так мы были "довезены" до города Нерчинска. Нас поместили в какое-то пристанционное здание у железнодорожного вокзала. С большим нежеланием разрешили нашим родным подойти к нам, накормить чем-нибудь детей. Старшая мамина сестра Агаша жила тогда в Нерчинске, в монастыре. Она пришла и – хорошо помню – кормила нас, успокаивала маму, перекрещивая всех по-христиански. Тетя Павла приехала из Шилки. Они обе просили маму отдать им на воспитание кого-нибудь из детей. Но ни мама, ни другие женщины детей не оставили ни мате¬рям своим, ни сестрам. Повезли нас дальше в неизвестность...

Да, через некоторое время погрузили нас в вагоны, какие использовались в те времена для перевозки грузов, и повезли.
"Доставили" в Красноярск на станцию Злобино – ее название резало всем уши. Здесь стоял невыносимый стон и плач и больших, и маленьких, которых заперли в грязных и сырых помещениях на станции. Помню и вижу этот кошмар всю жизнь, особенно муки мамы, которая мужественно держалась, крепилась перед нами, приговаривая: "Ничего, потерпим, доедем"... "Где-то нас высадят на землю, а она...", – поддерживал ее и нас дедушка Савва.

Теперь, погрузив скарб ссылаемых на найденные подводы, "повезли" нас в речной порт. Не видела я, кого подвозили на телегах. Но и сейчас перед глазами наше шествие от станции до вокзала: шеренга семьи в составе бабушки, которая несла в руках еду для малышей, тети Лели с сыном на руках, мамы с Полей и самоваром на руках. За правый угол ее подола держится и что-то несет брат Ильюша, за левый подол юбки держусь я, тоже что-то неся. Сестра Тамара шла небольшое расстояние сама, держась за меня, а потом ее нес дедушка, которому приходилось и следить за подводами, везущими наши пожитки. Дядя Лева сопровождал вместе с другими мужчинами эти подводы.

Через некоторое время – после короткого сна, что разрешили нам, – я увидела свою семью в третьем классе парохода "Мария Ульянова". Мы, дети старшего возраста, сидели на верхней полке. На нижней – мама и бабушка. Дедушка охранял багаж скорбный... Но ничего из этой охраны путнего не вышло. Уже на пристани в Красноярске не оказалось бабушкиного сундука, а при выгрузке в Никулино – нашего "крапивного" мешка с обувью. Так мы остались совсем голыми и разутыми. Обиднее всего было то, что обокрали нас такие же несчастные, высланные вместе с нами в неизвестность. Позже нам писали земляки, на ком видели нашу обувь в Игарке.

Вот таким запомнился наш путь в Никулино. Здесь я выросла. В Енисейске получила образование учителя. Работала. И после войны, в 1946 году, мы – учителя и медработники, дети спецпереселенцев, репрессированных из Забайкалья, – решили совершить путешествие в обратном направлении. На том же пароходе "Мария Ульянова" доехали из Никулино до Красноярска. И дошли – именно дошли – до станции Злобино. Там в то время жили наши земляки, призванные в годы войны в трудармию.

Морально трудным был этот путь – и сейчас-то сердце сжимается от мысленного его повторения, шаг за шагом... Но мы шли. И шли гордо – выросли все сильными, стойкими людьми и уже имели заслуги перед народом, потому что служили ему и Родине в годы войны. Потому что ни в чем и никогда не чувствовали себя перед ними виноватыми, хотя и унижали нас, "кулацких детей", многие. Потому что были молодыми и уверенными в том, что и дальше в жизни выстоим. Нам надо было пройти этот путь, чтобы все вспомнить и запомнить. И простить?

Наталия Городнова-Комогорцева,
дочь реабилитированного Никиты Саввича Комогорцева,
родом из с.Зюльзя

 Семья Н.С. и Н.Е. Комогорцевых (сидят крайние) незадолго до выселения из с.Зюльзя Нерчинского района

На оглавление