Как цепко память сердца вобрала…
К моменту высыпки из Забайкалья на берега Енисея в 1931 году мне исполнилось двенадцать лет. Я хорошо помню, как все происходило. Пришли во двор три человека, объявили маме, что за не сдачу сельхозпродуктов все будет конфисковано. Тут же открыли хозяйственные постройки, выгнали весь скот. Мы все плакали. Нам подали подводу и приказали грузиться. Что можно было погрузить на одну телегу на 13 человек? Помню, что мама брала в основном продукты. Может, благодаря этому мы и остались в живых после массовых заболеваний в Красноярске.
К моменту высыпки отец и два старших брата были уже арестованы. Забрали их ночью. Отца по ст.58-11 УК РСФСР приговорили к расстрелу. Приговор привели в исполнение 18 февраля 1931 года. Отец до революции был волостным старшиной, грамотный, разбирался во многих вопросах. Семья наша насчитывала 17 человек. Хозяйство было крепким. Все делали своими руками. Разводили и пчел. Ульи в момент "раскулачивания" свезли в общий двор вместе с сельхозинвентарем. Остались пустыми два наших дома...
Вслед за подводой мы пришли на станцию Шилка. Погрузили нас в крытые вагоны для скота с единственным зарешеченным окном. И застучали колеса по рельсам.
В Красноярске нас поселили в бараки. Теснота – не ступить ногой. Жили мы в них долго. Начались болезни, остригли всех "под Котовского". Плач по умершим не смолкал. Наконец пешком погнали до затона, посадили на пароход "Мария Ульянова" и 17 июля высадили на левый берег Енисея в районе деревни Никулино.
Кому-то удалось поселиться на квартиры. Но основная масса переселенцев начала строить шалаши. Драли кору с деревьев и строили из нее. Так жили до заморозков. Только к их наступлению наши мужчины, в основном, старики да подростки, смогли построить бараки, в которых поселились по нескольку семей.
Надо было жить, и мама определила меня в няньки.
Наши земляки работали в тайге на лесозаготовках. С первой ссыльной весной мы вздохнули с облегчением – началась привычная для крестьян работа в огородах. Будет урожай – выживем. Да, мы пережили все – и голод, и холод. Многих не дождались из тюрем. Приехавшим из них к семьям были несказанно рады.
Я все никак не могу понять – кому было плохо от нашего крепкого хозяйства в Забайкалье? Наемных работников мы не держали. Все было на плечах семьи. Жили и работали большой семейной бригадой. Были, конечно, и излишки сельхозпродуктов. Но они обменивались или продавались – на пользу другим людям. Мы были сыты, одеты. Что стало после "раскулачивания"? Разорение хозяйства, необработанная земля, потом – голод...
Мне часто снится мое ссыльное детство. Память хранит и годы, прожитые в отцовском доме, на родине. Знаю, в Никулино теперь стоит памятник нашим родителям, всем, кто был привезен сюда на вымирание. Спасибо землякам, что не забыли тех, кто страдал на суровой енисейской земле.
Татьяна Золотухина,
г.Енисейск,
19 марта 1996 года