Фрагмент из воспоминаний неизвестного

Хоть я и мужчина, но и мое сердце ущемило, и приступила обида, когда я вспомнил житье моего свояка Семена Политовича. Он был смирный, исполнительный работник. Несколько лет прожил в семье у отца и только после Германской войны, когда собрались сыновья домой, а отец остался с двумя младшими сынами жить в новом, только что отстроенном доме, сыну Семену отдали старый домик, несколько голов скота и амбарчик с хлебом. Но прожил он так без года один месяц. Революция все перевернула к верху дном, все изменилось, и так и не пришлось пожить так, как хотелось. Многие из крестьян бросили свои дома и переехали в города, поступили на работы в государственные учреждения, стали строить дороги, заводы. А мой свояк сидел в своей деревне Телеутской и досиделся до того, что в 1930 году его посадили в тюрьму, а скот и хлеб забрали и поделили бедноте. Весной всем зажиточным семьям приказали собираться и в день выехать из своего дома на новое жительство. И нескольким семьям, в том числе и свояка Семена, приказали взять с собой одежду, обувь и сухарей сумку, сколько можно унести. Но при таком деле много не возьмешь. Посадили их на подводы, взяли они мешки с продуктами, надели одежды на себя и пошли из собственного дома на чистое поле или в дремучие леса. Далее пишу со слов, переданных моей свояченицей Финоньей Клементьевной (Корниловой) Ильиной: “Семена взяли еще осенью 1930 года, сидели они в городе Камне, а весной 1931 года собрали семьи, и с первыми пароходами началась погрузка живого товара. Из деревни Телеутской довезли до города и выгрузили в степи – не доехали до города километров 5-ть. Тут начали строить себе палатки. У кого что было: половики, верхняя одежда - все натянули на шалаши. У молодых женщин дети кричат, мерзнут. А что делать? И не убежишь, кругом солдаты с винтовками. Кто побежит – стрелять будут, а смерти все мы боимся и потому переносили всякие оскорбления и даже удары, но все же не смерть. Это все божеское Испытание за наше великое Прегрешение.

И вот стоим около самого города, а в город не пускают. Просидели тут 12 дней под открытым небом. Весной ветра, ночью холодно, огня нет. Наконец-то, дали приказание собираться и садиться на подводы. Их собрали со всех деревень помаленьку. Набралась одна тысяча семейств, а с детьми – три-четыре тысячи. Привезли нас к берегу, из тюрьмы пригнали мужчин, кто остался живой, и скомандовали разойтись по своим семьям и погружать багаж на баржу. Насадили полную. А на ней сырость, холодно, но за ветром и дождь не поливает. А когда садились, была перекличка.

Плыли по реке Оби вниз к Ледовитому океану, довезли нас до тайги и выбросили из баржи на берег ночью. Темно, ничего не видно, с одной стороны вода весенняя поднимается, того и гляди, что потопит, снесет, а с другой стороны берега крутой обрыв. Люди кричат, карабкаются, как бы вылезти. Тысячи людей, ужасно, что творилось в эту несчастную ночь. Едва дождались рассвета, а потом вылезли и все остальные на берег, перетащили вещички кто что имел. Лесу так много навалилось, что шагнуть некуда. Охранники выдали пилы на бригаду, и давай лес пилить. Годный скатывали в штабеля, а мелкий и вершины сучьев – в костры. Так постепенно отстроили бригадами себе бараки, а которые посильнее, те построили избушки для своей семьи.

Тут смерть стала косить людей от голода. Хлеба дают мало и то только на рабочего 400 гр. в сутки тому, кто выполняет норму, а кто не выполняет, тому совсем не дают хлеба. А если рабочий заболеет, то вся семья вовсе голодная. Ищут хоть что-нибудь – траву, мох, кору. Кто что придумает, тот то и ест. В кишках от этого еще больше разводятся болезни, и люди целыми семьями вымирают. А куда пойдешь, кому скажешь. Моему свояку, как видно, тоже смерть пришла безвременно. Еще бы надо пожить, но силы истощались день ото дня, месяц от месяца. Хоть и ходил на ногах, а все слабел и слабел и через год стал чувствовать себя хуже. Упадок силы, упадок духа, жизнь прекращается. Которые поздоровее, помоложе, те летом еще разбежались, кто куда мог, а пришла зима и в бараке уже народу никого, только одна семья Семена. Из трех человек все из барака разбежались в разные стороны, а Семену бежать некуда. Больной, едва ноги передвигает. Но до последнего ходил мой старичок на работу – починял рабочим обувь. Зиму почти прожили, а к весне он умер…”