После окончания Педагогического института во Владикавказе Д.Б. Красовский (1908–1938) жил какое-то время в Москве, работал в МГУ, а в 1933 или 34 году его пригласили в Красноярский Пединститут. Видимо, это был талантливый, прирожденный зоолог. Мама рассказывала, что он начал ездить в экспедиции чуть ли не с 14 лет. До сих пор в Биологическом музее при МГУ есть тушки, собранные им во время экспедиций на Северном Кавказе в 1924–30 годах. Я нашла в Интернете его работы: "Материалы к познанию млекопитающих Горной Ингушии" (Владикавказ, 1930), "Материалы к познанию фауны наземных позвоночных Рутульского кантона Дагестанской АССР" (1932) и, совместно с коллегой С.С. Туровым – Очерк фауны Присулакского заповедника (1937). В последние годы жизни он занимался птицами и рыбами, обитающими в Красноярском крае.

В Красноярск с Красовским приехала жена, Ментова Галли Николаевна, со своей мамой, Ментовой Клавдией Александровной.
Клавдия Александровна (1982–1960), воспитанница Смольного института, после смерти мужа в 1918 году стала работать корректором, долгое время проработала в газете "Дагестанская правда" в Махачкале. Приехав в Красноярск, устроилась в "Красноярскую правду", где и произошел эпизод, описанный К.Ф. Поповым. (В ее служебной деятельности была еще одна "страшная политическая ошибка" – в середине 20-х годов, когда она не заметила, что перепутаны сноски – подписи фотографий племенных быков и руководителей районов, где эти быки были выращены.)

Моя мама, Ментова Галли Николаевна (1910–1992), окончила Бакинскую консерваторию в классе профессора Пресмана, соученика Рахманинова. Приехав в Красноярск, стала работать в радиокомитете (просматривая красноярские газеты того времени, где печатались программы радио, я не раз встретила ее фамилию). Кроме того, мама часто ездила с мужем в экспедиции, а потом поступила в Красноярский Пединститут и год или два изучала зоологию. Посылаю фотографию, где она на занятии препарирует лягушку (мама в первом ряду справа) – может быть, Вам будет интересна обстановка институтской аудитории (ок. 1936 г.)

Время, проведенное в Красноярске до ареста, мама вспоминала с любовью. Там они обрели хороших друзей. Часто собирались у профессора Клячина (он увлекался цветами, и у него росли изумительные розы) и музицировали. У них образовалось трио: Николай Константинович Клячин играл на скрипке, Вячеслав Петрович Косованов – на виолончели, мама – на рояле. Когда они начинали играть, кошка профессора Клячина – Кикета, прыгала на стул, ей ставили пюпитр, и она начинала "дирижировать" – мама пишет, что никогда в жизни не видела ничего подобного… (После того как Николая Константиновича увели, кошка взбесилась: три дня сидела на шкафу, и никто не мог ее оттуда выманить, а потом бросилась со шкафа на жену профессора.) Из маминых воспоминаний: "Пишу, и мучительно вспоминаю, как на допросах требовали, чтобы я рассказала, чем мы занимались вечерами на квартире профессора Клячина. Я отвечала, что занимались музыкой. Верить не хотели..."

За Красовским пришли 2 июля 1937 года, когда он вернулся с выпускного вечера. Мама пишет: "Вынесла впечатление, что это были совершенно безграмотные люди. Достаточно сказать, что, когда начался обыск, они бросились к пианино и с криком "Вот они, враги народа!" схватили портреты Рахманинова и Шопена и фотографию Матвея Леонтьевича Пресмана. Стали пересматривать библиотеку, нашли книгу Асеева издания 33 года и портрет Колчака…" Еще мама рассказывала, что им удалось спрятать пистолет – памятную вещь, не помню, кем подаренную Д.Б. На следующий день маме с верной домработницей, которая у них жила, удалось выбросить этот пистолет в Енисей. Уходя, Красовский произнес слова, которые, наверное, говорили тогда миллионы других: "Не волнуйся, это какая-то ошибка, я скоро вернусь…"

Мама была на седьмом месяце беременности. Мой брат, Борис Дмитриевич Красовский (1937–1992) родился 29 сентября. Красовский мечтал о сыне, и мама долгое время, невзирая на морозы, закутывала малыша и ходила под окнами тюрьмы, надеясь, что муж увидит ее с ребенком. С большим трудом ей удалось устроиться на работу в какой-то ресторан – она играла там в оркестре до позднего вечера, а когда выходила, почти каждый раз ее ждал воронок, чтобы увезти на допрос. Требовали, чтобы она подписала, что Красовский руководил антиправительственным заговором, был английским шпионом. Из следователей мама помнила фамилию Степанова. Труднее всего, рассказывала она, было тогда, когда ей говорили, что Красовский находится в соседнем помещении, и, если она подпишет, им тут же разрешат свидание и облегчат его участь. И еще – когда они видели, что ее блузка становится мокрой от молока, и говорили "подпиши, вон твой враженок сидит голодный…" Но все-таки ее не посадили. "Меня выгоняли уже под утро: выбрасывали в снег мой паспорт, а потом выталкивали меня" – пишет она. Мама считала, что ее не арестовали именно потому, что она так ничего и не подписала. Она говорила, что тех жен, которые подписали, скоро посадили.
Через года полтора маму взяли в Новосибирский джаз (она всю жизнь была благодарна руководителю, который принял ее на работу, невзирая на графу "жена врага народа"), и они уехали из Красноярска.

В 1947 году, когда прошли "десять лет без права переписки", мама с братом отправились в Москву, к Берии. На прием к нему было попасть не так сложно – нужно было только собрать определенную сумму на взятку. Они поднатужились и собрали эти деньги (помогла и мама Красовского, у которой сидела еще и дочь – 10 лет провела в лагерях). Берия погладил брата по голове и сказал: "Твой папа скоро вернется…" Мама с братом вышли от него как на крыльях и всегда описывали этот день как счастливейший в их жизни.

К 1950 году мама поняла, что ждать больше нечего, и вышла замуж за моего отца, который ухаживал за ней еще с 44-го года.