Михаил Перевозчиков. Староверы. (фрагменты из книги)

---

Памяти невинных жертв России

"Итак, не бойтесь их: ибо нет ничего сокровенного,
что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано".
Новый завет

За минувшие три столетия, как среди верующих на Руси объявился раскол, менялись эпохи и рушились царства, чередовались войны, малые и большие, возникали и распадались всякие партии, а раскольники-старообрядцы, гонимые церковниками и властями, ради своих обычаев и канонов, чему поклонялись отцы и деды, шли в огонь и на дыбу, тяготы и лишения стойко переносили с неугасимой верой в Христа и заветы апостолов.

Они и по нашему времени, заполошному и куражливому, чаще всего кровавому, прошли с достоинством.

Завидное постоянство!

Преследуемые еще с XVII века патриархом Никоном, они так и не приняли новый устав православной церкви, воспротивились насилию государственной религии. И суть не в том, что отвергли сияющую мишуру церковных обрядов или молитву "кукишем". Главное - всегда отстаивали свободу исповедания, честь и достоинство. Именно этот смысл выразил В.Суриков в картине "Боярыня Морозова"; даже в цепях она ратует за двуперстие, символ неукротимой веры. Вот где проявился русский характер! Отвергая официальную церковь и произвол всяких властей, раскольники искали уединения, лишь бы жить независимо, по своей вере, пусть даже за рубежом или в Сибири, где до сих пор не признают иконы и книги никониан, норовят быть в стороне от праздного люда, кормятся только своим трудом, что выращивают или дает природа. И по-прежнему отвергают любое насилие, если что-то противоречит канонам старинной веры.

О сущности самого раскола мало кто знает, даже наставники, от личности и авторитета которых, по сути, возникли и крепли в общинах разные толки или согласия, вроде поморского и часовенного, самокрешенцев, филлиповцев, духоборов и многих других, хотя в общем-то староверы издавна разделились на два течения, поповщину и беспоповщину.

Раскол и старообрядцы - нетронутая целина российской истории, она ждет своих пахарей. Взять хотя бы самосожжение. По архивным данным, в XVII-XVIII веках самосожжению подвергли себя более 20 тысяч старообрядцев. Чудовищно! Именно они сжигались в домах вместе с детьми, шли в огонь не только фанатики; добровольно сгорали целыми поселениями, особенно в годы "антихриста" - Петра I. Отчаявшись, тем самым они выражали последний в жизни протест и проклятье тяжкому произволу церковных и светских властей; только надежда на лучший, потусторонний мир избавляла от преследований и поборов, от горестного бытия. Не случайно в своих доношениях из Тобольска в те годы митрополит Антоний подчеркивал, что самосожжение - это протест против введения двойного оклада и что старообрядцы категорически отказываются платить как этот подушный налог, так и присоединяться к православной церкви. Оно и понятно. Кроме двойного налога раскольникам запрещались любые общественные богослужения, хранение дониконовских икон и книг, передача основ своей веры даже внутри семьи. За совращение хотя бы одного человека в старообрядчество виновный рассматривался как расколоучитель, за что подвергался телесным наказаниям и каторге.

Всяческие запреты и принуждения вызывали не только протест, но и подлоги, сделки с совестью. Ради детей имущие староверы, кто не таился от мира, вынужденно шли на контакт с церковниками и местной знатью, откупались взятками. Иначе любая староверческая семья фактически оказывалась вне закона. Например, по церковному обряду разрешалось венчать староверов только после их обращения в православие; старообрядческий брак, как неугодный богу, жестоко наказывался. Мало того, старообрядцы не имели права занимать никаких административных и командных постов, будь хоть семи пядей во лбу, обязывались носить особое платье, что унижало, делало их посмешищем. Да еще крепостной гнет помещиков, от чего и бежали крестьяне из центральных губерний России, как беглые, чаще всего опять попадая в зависимость от новых хозяев - Демидовых, Строгановых, других.

Насилие никогда не было рычагом добрых дел, что подтвердили события в Таре, как политический бунт староверов, о чём мало кто знает. Как и о том, что Василий Никитич Татищев, автор "Истории Российской", будучи начальником урало-сибирского горно-заводского округа, впервые применил к староверам "выгонку"; по его команде карательные экспедиции охотились за людьми, сожгли десятки тайных скитов и келий, от монастырей и заимок оставили только пепел.

Что касается Тары, расположенной на Иртыше, в мае 1722 года весь городок вместе с казачьим гарнизоном и сельской округой отказался от присяги на верность императору. В первую очередь это выразилось в протестах как рядовых горожан-староверов, так и расколоучителей, не приемлющих ни Синод, ни Сенат, ни "Петра-антихриста". Кстати, это крупное политическое выступление сибирских старообрядцев случилось как раз 17 мая, когда в Петербурге был принят указ Синода о нарушении тайны исповеди, согласно которому священники обязывались сообщать властям полученные на исповеди сведения, тем самым были нарушены древние правила в отношениях между духовными пастырями и прихожанами.

Месть аппарата русской империи против восставших была такова, что поразились даже недруги государства, кто после казни стрельцов в общем-то не удивлялся кровавым мерам Петра Великого. Более тысячи тарцев были допрошены при жесточайших пытках, многие колесованы и четвертованы, сотни кнутом биты, сосланы на каторжные работы. На многие годы от страшного тарского розыска будто вымерла вся округа, о чем в истории государства почти не отмечено. Зато - факт: события в Таре отозвались появлением староверческих скитов-монастырей по самым таежным лесам и горам Урала, притокам Оби, Енисея, Лены, по Забайкалью и вдоль Амура.

Вот и суди, кто осваивал новые земли Сибири, под каким крестом люди вынужденно искали сказочное Беловодье и Белогорье.

Кто же они, эти таежные люди?

Как правило, все они бородатые, что старики, что парни, никто из мужчин не бреется, и вовсе не потому, лишь бы выделиться, как некоторые пижоны, борода - атрибут многих таежников: зимой спасает от стужи, не надо кутать лицо, летом от гнуса и комаров. Что касается староверов, их бороды - лик человека, по образу и подобию схожий с господом богом, еще - как символ памяти пострадавших, кого в давние времена преследовали за бороды.

Представляете, в какой век уходит традиция? Староверы вообще чтут старину, что касается христианской веры: отмечают престольные праздники, соблюдают посты и моления, обязательно крестят детей, хотя церковь по-прежнему не признают. Запреты и нравы диктует жизнь, облеченная верой в бога, в загробный мир, иначе ничто не удержит от слабостей и порока. Взять курево. Мы знаем, что табак - это яд, и все-таки травимся, нет с малолетства твердого убеждения и культуры, чем подрываем свое здоровье. По их вере, всякий запрет от бога, в том числе и курево, нарушил - бог лишает здоровья. Потеряешь здоровье, считай, в тайге уже не добытчик, семье не помощник. Кому нужен слабый да хворый? Да и то: табак, как наркотик, отражается на потомственных генах родителей, о чем наши предки если не знали, то догадывались.

Или вот. Православная вера издавна отвергает аборты, иначе женщина-мать теряет здоровье. В староверческих семьях аборты - великий грех; рожают сколько даст бог, только бы прокормить. Понятно, если орава, едоков десять, в нашем обществе одним заработком не проживешь, нужен побочный промысел. Это одна из причин, почему староверы предпочитают нетронутые места, где еще водится зверь, дичь, рыба, есть ягоды и грибы. Ну и, конечно, своя огородина, овощи и картофель, мелкая живность, корова.

Мне с малолетства пришлось с ними общаться, и режет слух, когда по незнанию, что ли, о них говорят всякую ересь, зовут кержаками. По словарю Даля, "кержак" - скупой человек, "жидомор", вроде кличка, как, скажем, "хохол", "кацап", "жид" или сибирские прозвища: "чалдон", "гуран", "сельдюк"...

Выселенцы и беглые старообрядцы с реки Керженец Нижегородской губернии, откуда пошла кличка "кержак", действительно, были самые фанатичные в вере и скрытные в жизни, что утверждают многие литераторы, но - свидетельствую: в глухих деревушках на Ангаре, Бирюсе, Кети, Чулыме, Дубчесе или по Енисею никто из них не отказал мне в ночлеге, не было так, чтобы не пригласили к столу; разве порой упреждали, дескать, не обессудьте, у нас только хлеб, редька да квас. Значит, ты угодил в пятницу или в среду, на постный день. В другие же дни, кроме постов, они угощают всем, что есть, мясным и молочным, только не брезгуй. А ведь по сей день бытует в народе, мол, кержаки пить не дадут, умри - не накормят.

По городам и в райцентрах скорее окажешься без приюта или голодным, нежели в староверческих поселениях. Правда, некоторые старики без нужды в гости не позовут, тем более, если "табашник", не покажут икон и книги, не напоят из своих кружек; для посторонних держат посуду мирскую. Этот запрет скорее всего объясняется бытом: живут на отшибе, кто заболей - врачебной помощи близко нет. Ну и оберегают себя от случайной заразы, ведь по таежным скитам, бывало, вспыхивали эпидемии, вымирали целыми семьями.

Взять тех же Лыковых, обнаруженных в верховьях реки Абакан, что берет начало в горных Саянах, куда в свое время они скрылись от коллективизации. Не общаясь с миром, пусть в нужде, но эта семья все-таки приспособилась к суровым условиям бытия, пока сенсация об их жизни (документальная повесть В.Пескова "Таежный тупик", опубликованная в газете "Комсомольская правда") не привлекла к таежникам сотни туристов. Результат любопытства трагичен: отшельники, не имеющие иммунитета, заразились обычным гриппом, от чего скончались два взрослых сына, затем глава семьи, до контакта с чужими людьми не подверженные никаким болезням.

"Не навреди!" - это касается не только врачей.

В этой связи мне близок водораздел между Обью и Енисеем. По здешним местам еще в начале XVII века первопроходцы с Оби угодили на Кеть и, двигаясь на восток, против течения вышли на Маковский волок, поставили зимовье (старинное нынче село Маковское), откуда перебрались к Енисею, где и возник Енисейский острог, сегодняшний Енисейск. Вспомните Аввакума: неистовый протопоп здесь бывал, оставил незабываемый след: именно на Кети обнаружены первые таежные скиты-монастыри.

В конце прошлого века единоверцы Аввакума оказались свидетелями таежной стройки, сулившей немалую выгоду енисейским купцам. По междуречью Кеть-Кас начали рыть канал, через систему озер и шлюзов соединивший Обь с Енисеем. Староверы, кого потревожила стройка, скрылись глубже в тайгу, по соседним притокам. Вскоре, однако, готовый канал заглох, что связано с появлением Транссибирской железной дороги, по Кети и Касу остались редкие деревушки: Александровский шлюз, Луговатка, Лосиноборск, Айдара, Ворожейка, другие. Но мало кто знал о скитах-монастырях, возникших по отдаленным притокам Каса и Сыма, впадающих в Енисей. Места болотистые, глухие, из-за отсутствия ягельных пастбищ и множества гнуса сюда не заглядывали даже кочующие тунгусы. Правда, охотники из коренных деревень изредка сталкивались с незнакомыми бородачами, кое-кто с ними общался, только помалкивал: неосторожное слово могло обернуться бедой. В тридцатые годы они уже знали, что, встревоженные раскулачиванием, из Нарымской и Калыванской тайги на Енисей потянулись старообрядцы; так называемые станки заполнялись всяческим людом, начиналась коллективизация...

После гражданской войны страну еще лихорадило от разрухи, срочно требовалась валюта и выход на мировой рынок. Чем могла торговать с зарубежными странами обездоленная Россия? Только природным богатством, в первую очередь - лесом. Где больше всего дармового леса? Конечно, в Сибири. "Даешь лес!" - под таким лозунгом сюда хлынули безработные, следом - спецпоселенцы, кого везли и вели под конвоем. Тысячи пахарей, силком оторванные от земли и своих хозяйств, вынужденно оказались на берегах Оби, Енисея, Лены, по их притокам. Великое переселение! Енисейский тракт, например, по которому гнали на север кулацкие семьи, таит по обочинам сотни безвестных могил, каторжный путь усыпан костями; не выдерживая тяжкой дороги, в первую очередь умирали дети и старики...

Или так. Остановится баржа, до отказа набитая спецпоселенцами, десяток-другой семей высадят на безлюдный берег - устраивайся, живи, если выживешь. Ни хлеба, ни варева, ни крыши над головой. Ютились по шалашам и рыли землянки, гибли от холода-голода, от цинги. Зато возникали лесхозы и леспромхозы, строились заводы и комбинаты, местных и пришлых людей спешно грудили по колхозам, впридачу - так называемый СИБУЛОН, сибирское управление лагерей особого назначения, без чего не обошлись многие новостройки.

Устная летопись стариков-очевидцев давно просится в книгу.

Мой отец, бывший балтийский моряк с эсминца "Гавриил", не менее памятный мне, чем крейсер "Аврора", после гражданской войны рубил лес и водил плоты по Вятке, Каме и Волге. В двадцать восьмом году в числе ста опытных лоцманов, приглашенных на Енисей концерном "Комсевморпуть", сколотил в Енисейске артель, около двадцати семей спецпоселенцев выехали на подводах в неведомый Туруханский край. Конец пути обозначен так: где сыщется многолетний запас строевого леса, годного за рубеж, там прокладывать лесосеки, готовить плоты, ставить жилье. А кто знает - где? По Енисею таежные берега безлюдны, жилой станок от станка на десятки верст, чем дальше на Север, тем больше в обозе обмороженных и больных. Одеты, обуты кто как, стужа - под пятьдесят градусов. Случалось, от первого же удара по стылому дереву, чтобы свалить его для костра, топор разлетался вдребезги: металл не выдерживал холодов, лопались даже гужи. А как терпели дети и старики?..

Почти за семьсот километров севернее Красноярска, где ныне большое село Ярцево, местные старожилы посоветовали глянуть нетронутый лес вдоль рек Сыма и Каса, поблизости впадающие в Енисей. Охотники уверяли, что спелые сосны тут на подбор, запасы - неисчислимы. Из тайги как раз появились тунгусы, и отец со старейшиной рода на двух оленьих упряжках объехал не только боры, но и выбрал незатопляемый крутояр для жилья, бывшее стойбище. Вскоре на этом месте срубили первый барак, конюшню, баню, ну и, особо не мудрствуя, так как здесь Енисей круто отталкивается от высокого берега, образуя кривун, поселок назвали Кривляк, откуда уже в тридцатом году, как лоцман, отец увел первый плот-караван в строящуюся тогда Игарку.

Оглядываясь на детство, с крутого таежного берега, где разместился Кривляк, вижу заснеженный Енисей, шириной до трех километров, меж торосов угадывается зимник-дорога, обставленная вешками-елочками, слышу порой тревожные голоса моих сверстников: "Урки!.. Ведут сибулонцев!.." Значит, по зимнику со стороны Енисейска подходит очередной этап заключенных. Редкие женщины, кто вместе с нами оказывался на угоре, при виде печальной колонны, похожей на темную гусеницу, замирали в скорбном молчании. За поселком в тайге был лагерь, у болота вырытые землянки-бараки, огражденные вышками и колючей проволокой, и наши родители знали, что из прибывших в зону никто уже не вернется. Никто! Кроме охраны.

Мы, еще несмышленыши, на этапы реагировали по-своему: с интересом следили и ждали, когда партию заключенных, прежде чем уводить в тайгу, загонят в банный барак, завьюженный чуть не до крыши, где озлобленные люди, как правило, между собой затевали драку, уголовные с политическими. Мы ждали момент, пока не взорвется одно или сразу два из трех окон, откуда вместе со стеклами, паром и дикими воплями прямо в сугроб выбрасывались оголенные люди, ошпаренные кипятком. Случалось, на снегу копошилась груда кричащих тел, к ним подбегали охранники, распинывали и расталкивали прикладами, волокли в предбанник...

Зимой никаких развлечений для нас почти не было. Ни клуба, ни радио, ни электричества, начальная школа открылась только в тридцать четвертом году. Зато летом - раздолье: ягода и грибы, рыбалка, охота; глухари и тетерева, помнится, расхаживали меж домов и по крышам. А вот в тайгу поодиночке ходить мы боялись, особенно по болотам, где натыкались на человеческие скелеты. Из лагеря сибулонцы бежали, однако, как заявлял комендант поселка, никто из них не выбрался из болот. Пойманных и провинившихся летом привязывали к деревьям на съедение комарам, зимой, тоже связанных, обливали водой, замораживали до смерти... До конца дней не забыть отцовские слезы, когда, возвращаясь из леса, его, большого и здорового человека, испытавшего ужас гражданской войны, трясло от рыданий, скорее всего - от бессилия чем-либо помочь обездоленным людям, гибнущим на тяжком лесоповале. Мама, ныне покойная, часто рассказывала, как в те страшные годы бывшие офицеры, князья, да и вообще люди дворянских званий, отчаявшись от изнурительного труда, издевательства и болезней, просто ложились под падающие деревья, спиленные сотоварищами по несчастью, гибли разом по нескольку человек.

После исчезновения лагеря мы навещали обвалившиеся землянки, однако не смели в них заглянуть; казалось, там затаилась смерть. По осени, как только мороз сковывал лужи, нас манил чистый и ровный лед окрестных болот (отныне эти болота зовут "сибулонскими"). На Енисее не покатаешься, в октябре он еще не замерз, а тут, бывало, летишь на коньках, от скорости замирает дух, стоит глянуть под ноги - жуть: на дне подо льдом мелькают кости и черепа, будто попал на кладбище...

Господи, сколько их там полегло!

Без могил и крестов.

Кто они и откуда?..

Мимолетная встреча с одним из них памятна на всю жизнь.

Это случилось на пятом году моего рождения, где-то в марте. С другом детства Федором Бондаренко (ныне пенсионер, живет в Красноярске) мы катались по крутолобому взвозу, до блеска утрамбованному полозьями, причем от кузни сворачивали к сугробам бани, иначе санки не сдержишь, вынесет на Енисей. Наш дом стоял на краю угора, и мне показалось, что на крыльце замаячила мама, будто бы наблюдает за мной. Желая как-то выделиться перед ней, мол, крутизны не боюсь, по взвозу я вылетел за поворот и, ослепленный сквозящим ветром, устремился вниз, не заметив, как возле проруби остановился только что подошедший этап заключенных. Санки несли прямо на них, затормозил метрах в пятидесяти. И не успел что-то сообразить, от колонны донесся радостный вскрик, навстречу бросился человек с вытянутыми руками. Лицо в куржаке, подбородок и шея под серой тряпкой, вроде вафельного полотенца, намерзли сосульки, похожие на белесую клочковатую бороду. Он бежал прямо ко мне, что-то крича и маяча, слова глушил хрупкий наст, а следом и как-то сбоку его настигал конвойный солдат. Шинель длинная, чуть не до пят, буденовка с нашивной звездой, в руках наготове винтовка, поблескивал штык. Он тоже что-то кричал, разевая рот, видимо, требовал остановиться, и тут меня пронзил страх, вырвался явно не детский крик, услышанный на угоре...

Кто знает, что побудило выскочить из колонны этого заключенного: возможно, вспомнил своих детей, может быть, обезумел... Обличья не помню, а вот момент, как охранник в буденовке со звездой пронзил его штыком со спины и кончик мелькнул ниже груди, зажатый руками, - эта жуткая сцена врезалась на всю жизнь.

Тогда почти месяц метался в бреду, исчез голос, мама уже оплакала, не надеясь, что выживу. Выходила староверка-монашенка: отец привез из таежного скита. Отпоила какими-то травами, шептала молитвы. А еще, как зарубка на память, осекся и стал хриплым мой голос, врачи говорят: надорваны голосовые связки. Ладно бы только голос. А вот как избавиться от видения, иногда вижу во сне: тот человек, пронзенный штыком, оседает передо мной на колени, пытается что-то сказать, из орбит выпирают глаза... Ужас! Всякий раз даже во сне перехватывает дыхание. Может быть, так у многих, кого напугали с детства?..

Мое поколение пугано-перепугано, судьбы оттачивались нуждой и зависимостью от человека с ружьем и куска хлеба, от барской подачки до окрика "низ-зя!". А в школьные годы горше всего угнетала несправедливость, когда родителей наших клеймили "врагами народа".

Зимой как прораб отец отвечал за вырубку-вывозку леса, организовывал новые плотбища, береговые склады-площадки, куда свозят бревна; в поисках лесосек бывал на водоразделе меж Енисеем и Обью. Именно там, откуда берутся истоки Сыма и Каса, от староверов, живущих в таежных заимках, он узнавал, в каких условиях формируются эти притоки, какой уровень вод ждать по весне. Это важно, очень! Не зная хотя бы примерных сроков, когда вскрываются реки, готовые сплотки бревен могут обсохнуть по берегам и в заводях, насмарку пойдет весь зимний труд; лес не поступит в Игарку или Дудинку. Однако таких срывов не было, что подтверждают ныне глубокие старики, свидетели тех событий, кто вместе с нами выжил в голодную зиму тридцать третьего года.

Помнится, по обмерзшим помойкам люди выдалбливали картофельную шелуху и рыбные косточки, ели всякую дрянь, лишь бы набить живот; от истощения падали и замерзали на улице, умирали по избам. Мама, тогда еще молодая, пальцами вытаскивала изо рта на вид здоровые зубы, с горькой улыбкой вставляла их обратно на свое место. Цинга! У нас с братом тоже шатались зубы и кровоточили десны. К пайковой муке и отрубям, выделяемых граммов по сто, подмешивали толченую кору, опилки, хвою. Казалось, до обещанного обоза, отправленного за продовольствием в Енисейск, вряд ли кто доживет. Вот и представьте, с какой надеждой ждали отца и его друзей, двух Иванов, Шамова и Козлова, они отправились за помощью к староверам.

Их возвращения не забыть. Холодное утро, туман, вдруг с высокого берега крики: "Едут!.. Обоз!..". Со стороны Сыма, где проходила дорога-зимник, приближался обоз, но вместо коней, ожидаемых из Енисейска, пришли олени с гружеными нартами, целый аргиш. В тайге, оказывается, мужики повстречали знакомых тунгусов, те выделили двенадцать упряжек; по бездорожью, когда снег выше пояса, запряженные в сани лошади не прошли бы, выручили олени. Между жителями поселка разделили мешков десять муки и гороха, кадушку брусники, битую дичь, орехи кедровые, стылый хлеб. Отец, помню, с обмороженными щеками, обросший, занес в избу берестяной туес с медом и, чуть не в обхват, каравай черного хлеба, гостинец от "божьих людей". На ржаном ломте домашнего хлеба впервые тогда попробовал я вкус таежного меда. Разве такое забудешь?..

Тоже январским днем, только 37-го года, в поселок приехали трое, печально известная "тройка". Искали виновных, кто заразил лошадей, скорее всего гибнущих от бескормицы и холодов. Лошади - единственный транспорт, срывался план вывозки леса. Скорый суд вершился на месте, главное - наказать! Заодно с ветеринаром и бывшим священником, работающим в пекарне, отца обвинили в сговоре с "контрэлементами", то бишь со староверами; они якобы оставлены еще Колчаком как шпионы и диверсанты...

Подоплека этого обвинения скрыта в неприязни между нашей семьей и уполномоченным ГПУ. Фамилию позабыл, помню обличье: молодой, чернявый, опоясан крест накрест ремнями. Девушек-спецпоселенок, как правило, он "допрашивал" по ночам; рассказывали: стариков и подростков ставил босыми ногами на тонкие ножки перевернутой табуретки и, угрожая наганом, требовал золото и драгоценности. Его жилье и контора были за стеной в нашем доме. Случалось, что по ночам оттуда охали и стонали, причем угадывались те дни, когда отец находился в отъезде. Мать не выдерживала и стучала в стенку, требуя прекратить издевательства, бывало - врывалась к нему и, конечно, выражений не выбирала. А кого бояться? Вольные люди, мы же не спецпоселенцы.

Затем он исчез, отозвали куда-то, и вот оказался в числе приехавшей "тройки"; добра от него не ждали...

Горькая участь не миновала и староверов. Пока организовывались колхозы и леспромхозы, было совсем не до них, не доходили руки. Перед войной, в сороковом году, в верховьях Сыма геологи наткнулись на скиты-монастыри, мужские и женские. Сенсация! Однако съездить туда не просто, дорог - никаких, глухая тайга. Сейчас вертолетом бы час-полтора, тогда - только на лодках да вьючные лошади. Представители Ярцевского района, на чьей территории оказались скиты, к таежным отшельникам добирались неделю. Председатель райисполкома, заведующий райзо, начальник милиции и сотрудник НКВД. Приехали, осмотрелись и ахнули. В тайге пашни и сенокосы, пасеки, лошади, скот, мельница, кузня; растет картофель и всякая овощ, зреет озимая рожь, гречиха, горох, по делянкам - лен, конопля, из чего сами же ткут одежду...

Было чему дивиться. Бородачи один к одному, словно спелые грузди, кровь с молоком. Никто не пьет и не курит, семьи огромные, каждый житель - себе хозяин.

Видимо, памятуя, что всякая власть от бога, среди верующих нашлись добровольные проводники, указали по всей округе заимки, где кто живет. Представители власти затеяли речь о колхозе, их слушали да помалкивали; выяснилось потом, что здесь были и те, кто скрылся от раскулачивания, как Лыковы. И все-таки, вспоминали позднее, убеди их надежным словом, возможно, община бы добровольно стала артелью или колхозом, но партийцы спешили, дошло до угроз. Раз так - реакция однозначна: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Наскочила коса на камень! Не сговорились, а вскоре - война.

В первый год староверов в армию не призывали, в сорок втором - всеобщая мобилизация. Решалась судьба, быть или не быть России, вышел указ, что за вину родителей дети не отвечают, и русские люди, несмотря на заповедь "не убий", отозвались на защиту Отечества. Однако, кроме солдат, требовались рабочие руки, и местные власти решили пополнить колхозы и леспромхозы семьями староверов. Переселение началось силком. Кому хочется покидать насиженные места? Тут они корчевали, распахивали тайгу, каждый клочок земли окроплен потом. Неужто бросать дома и хозяйство, нажитое годами? Ради чего? Слышали, что в колхозе и богу-то не помолишься, не дадут, и работают там задарма даже по воскресеньям, чуть ли не из-под палки. Барщина! От ярма когда-то бежали - и снова в ярмо?..

Отвергая насилие, оставшиеся мужики, забирая жен и детей, начали прятаться по глухим углам. "Ах, так!" - возмутились мужи, облеченные властью, кто "забронировался" от фронта. На поиски бросили ярцевскую милицию, комсомольский актив. Объявленные вне закона как дезертиры, беглецы прятались средь болот, в непроходимых местах; отыскать их не просто, это же следопыты. Для устрашения, чтобы явились с повинной, средь оставшихся брали заложников, выжигали заимки, причем жилые дома сгорали вместе с домашним скарбом. Мало того, зимой на мороз выгоняли женщин и ребятишек, уничтожались древние книги, иконы, старинная утварь. Трагедия! А защиты нет, отцы и старшие братья воюют по всем фронтам. Здесь тоже фронт, твердило начальство, и, опьяненные властью над беззащитными людьми, милиционеры и комсомольцы сжигали дома даже тех стариков, у кого воевали по два, три и четыре сына. На разбирались, приказ есть приказ.

Чем не каратели?!

Помню по Ярцеву, где сиротскую долю мы пережили в годы войны, старообрядцев, кто оказался в камерах при милиции, уже почему-то остриженных и безбородых, группами и в одиночку порой водили в баню. В этот час под окриками охраны всяк прохожий спешил укрыться домой, улица враз пустела. Из окон мы наблюдали, как хмуро сутулились мужики, на вид ничем не приметные, только однажды выделился один: рослый, плечистый и бородатый, он шагал с гордо вскинутой головой, вроде как независимый от конвоя. Говорили: это ихний вожак-наставник, уже обреченный к расстрелу...

Страшные факты покоятся в тайных архивах, пока мало кому доступных. Знаю одно: чудом каким-то в сорок третьем году весть о таежной трагедии просочилась в Москву, якобы ходоки-старообрядцы были в Кремле у Калинина. В Ярцево нагрянула следственная комиссия, штрафниками на фронт отправили председателя райисполкома, заведующего райзо, начальника милиции.

Районным властям дали понять: вседозволенность наказуема!

На местах бесправие и жестокость порождала сама система, заложенная в управлении государством, превращая народ в покорную массу. Кто противился сталинскому режиму, те исчезали по тюрьмам и лагерям, лучшие, смелые в первую очередь погибали на фронте, будь это в годы гражданской войны или Отечественной. Откуда взять мудрое руководство, особенно по глубинкам? Вчерашний рабочий или колхозник с грехом пополам закончит пять-семь школьных классов, по тем временам - грамотей! Хотя ни знания, ни культуры, зато - партийный билет! Вот и командовали партийцы, отрабатывая должности и привилегии, вершили судьбы людей. Так и со староверами. Остатки их семей, где уцелели кормильцы, оберегая веру и независимость, с Каса и Сыма тайно бежали на Кеть и Чулым, укрылись по берегам Чуны и Оны, перебрались на Ангару и Кан, даже в Хакасию и Туву. Но большинство подались на север, в самую глухомань эвенкийской и туруханской тайги, осели по Дубчесу, Елогую, обеим Тунгускам - "Угрюм-реке" и Подкаменной...

По всему Енисейскому Северу!

Александр Солженицын в "Архипелаге ГУЛАГ" напомнил еще об одной енисейской трагедии, привожу дословно (журнал "Новый мир" № 11 за 1989 г.).

"Староверы! - вечно гонимые, вечно ссыльные, - вот кто на три столетия раньше разгадал проклятую суть Начальства! В 1950 году летел самолет над просторами Подкаменной Тунгуски. А после войны летная школа сильно усовершилась, и доглядел старательный летчик, что двадцать лет до него не видели: обиталище какое-то неизвестное в тайге. Засек. Доложил. Глухо было, далеко, но для МВД невозможного нет, и через полгода добрались туда. Оказалось, это - яруевские старообрядцы. Когда началась великая желанная Чума, то бишь коллективизация, они от этого добра ушли глубоко в тайгу, всей деревней. И жили, не высовываясь, лишь старосту одного отпускали в Яруево за солью, рыболовной и охотничьей металлической снастью да железками к инструменту, остальное делали сами все, а вместо денег, должно быть, снаряжался староста шкурками. Управясь с делами, он, как следимый преступник, изникал с базара оглядчиво. И так выиграли яруевские староверы двадцать лет жизни! - двадцать лет свободной человеческой жизни между зверей вместо двадцати лет колхозного уныния. Все они были в домотканой одежде, в самодельных брюках, и выделялись могутностью.

Так вот этих гнусных дезертиров с колхозного фронта всех теперь арестовали и влепили им статью... ну как бы вы думали, какую?.. За связь с мировой буржуазией? Вредительство? Нет, 58-10, антисоветскую агитацию (?!?!) и 58-11, организацию (многие из них попали потом в джезказганскую группу Степлага, откуда и известно)".

Упомянутые "яруевские" старообрядцы или "Яруево" - это Ярцево, здешнему жителю угадать не трудно: в названии бывшего районного центра изменена всего одна буква. Автор "ошибся", видимо, не случайно, чтобы не наводить на след оставшихся родственников.

Далее Солженицын пишет: "А в 1946 году еще других староверов, из какого-то забытого глухого монастыря, выбитых штурмом нашими доблестными войсками (уже с минометами, уже с опытом Отечественной войны), сплавляли на плотах по Енисею. Неукротимые пленники - те же при Сталине великом, что и при Петре великом! - прыгали с плотов в енисейскую воду, и автоматчики наши достреливали их там".

Вот - опять для меня загадка.

Дело в том, что сразу после войны наша семья выехала из Ярцево, дальнейших событий не знаю; в конце сороковых - начале пятидесятых годов плавал радистом на пароходе "Молотов". Этот двухтрубный буксир, с прежним названием "Кооператор", выделялся на Енисее самым мощным гудком. В большую весеннюю воду, к примеру, когда позволяла осадка, "Молотов" поднимался до Красноярска, и в городе по гудку его узнавали от Ладейского переката, за двадцать пять километров.

По северным плесам мы развозили всяческий груз, работали в основном Енисейск-Дудинка, часто - до Ермаково. Тут, в районе Курейки, где отбывал туруханскую ссылку Сталин, сформировалась промбаза печально известной стройки под номером "503" - "мертвая" нынче дорога Салехард-Игарка. Каждый год с весны и до поздней осени водили сюда огромные связки из лихтеров и барж, груженных шпалами, рельсами, строительным оборудованием. И полные трюмы зэков - тысячи заключенных! Секретные караваны шли под конвоем, шифровалась связь по эфиру, порой борта ощетинивались тупорылыми пулеметами. К баржам и лихтерам, конечно, не подпускали, особенно по ночам, чуть что - автоматные очереди, но мы изредка наблюдали, как невидимых людей кормили завтраком или ужином, не поймешь. Открывались трюмы, через люки бросали вниз мешки сухарей, будто скотине, ведрами лили воду, черпали из-за бортов. Охрану не волновало, кому что досталось, пленники сутками плыли голодными, человек с ружьем - царь и бог.

Раньше, как правило, из Енисейска и Красноярска на баржах и лихтерах "Кооператор" забрасывал рыбаков в низовье реки, до Диксона, в Карское море. Потом в числе других пароходов буксир передали Норильскому комбинату, подчиненному МВД. Норилькомбинат - государство в государстве: свои рудники и заводы, разнообразный транспорт, флот, пристани и порты, совхозы... Ну и рабочая сила из лагерей. Неисчислима! - сколь надо, столько и будет. Да еще за сытный паек нанимали специалистов-вольняшек, вроде меня. И даже на пароходе у нас постоянно торчал прикомандированный старшина-эмвэдэшник. Команда формировалась наполовину из зэков - кочегары, матросы, масленщики, - кому оставалось до воли месяцев пять или шесть. Ну и, видать, экономя, чтобы из лагерей Норильска или Дудинки не отправлять дорогостоящими самолетами, освобождали их в конце навигации в Енисейске или Подтесово, где зимовал наш пароход.

До весны освобождался и старшина, возвращаясь на свою службу, а летом часами шлялся по палубе, маясь от безделья, или мозолил глаза в радиорубке, будто из интереса, хотя мы знали - следит за каждым. От него-то и слышал однажды, якобы конвоировал из тайги каких-то святых людей, монахов с монашками. По молодости тогда - мимо ушей, чужие судьбы особо не волновали, теперь - захотел бы, да не узнать. Ау, старшина, если жив, отзовись и напомни: в каком году конвоировал старцев? Может быть, на плотах в сорок шестом?..

В годы войны ярцевские события произошли на моей памяти, но Солженицын, ссылаясь на очевидцев, рассказывает о "яруевской" драме пятидесятых годов. Загадка! И вот, будучи прошлым летом на озере Плахинском, куда стремятся теперь сотни людей, жаждущих исцеления, встретил охотника-старовера из енисейской тайги, оказалось - свидетель послевоенной драмы единоверцев. Об этом - скорбная повесть, Но прежде - про озеро, где пленники сталинского ГУЛАГа, отшельники-староверы, кто вышел из лагерей, тоже потом залечивали телесные и душевные раны.

В 65-м году, оказавшись на Бирюсе, вытекающей из Иркутской области (близ Красноярска есть еще одна Бирюса), по журналистским делам пришлось задержаться в селе Плахино, куда в разные времена ссылали "политику". До революции, например, жил здесь соратник Ленина Пятницкий, спустя сорок лет - известный поэт Белоруссии Якуб Колас. Речь не об этом. Ночуя в семье охотника Прохоренко, хозяин попотчевал кружкой озерной воды, заметил: дескать, "живая вода", вылечивает от сорока болезней. Заинтриговал! Ну и как человек верного слова вызвался показать хваленое озеро. В годы войны его тяжко ранило под Сталинградом, долгие месяцы возили по разным госпиталям, перенес несколько операций. В конце концов врачи обрекли: не жилец! Да и сам чувствовал, умирать выпросился домой, вернулся с помощью медсестры. А здесь подросшие за войну сыновья и племянники вьючной тропой увезли на целебное озеро, оставили при досмотре никулинского старовера. Сами-то при колхозе, враз не отпросишься, страда за страдой, изредка навещала только жена. А к осени, чему удивились даже сельчане, Федор Филиппович пешим пришел домой, мало того - приволок мешок карасей, пуда четыре. Разве не чудо?..

Прохоренко - ровесник века, в прошлом году исполнилось девяносто лет. Еще бодрый, подводят лишь ноги, дескать, на озеро не ходок, а тогда - как лось! Помнится, до крутолобого берега против течения мы с полчаса выгребались на лодке, затем, еле угадывая тропу, карабкались через хребет. Вокруг тайга, вековые сосны да кедры, по распадкам сплошные ягодники - черники, брусники, комаров - туча! Пока выбрались к озеру, мои уши, вздувшиеся от комариных укусов, напоминали пельмени, зудились лицо и руки. "Прой-де-ет, мигом!" - успокаивал Федор Филиппович, обнадеживая, мол, стоит раз окунуться, все болячки - долой, испытано.

Местные пацаны, оказывается, с малолетства избавлялись на озере от "цыпок" и лишаев, лечили чесотку - экземы, родители - боли в желудках, "прострелы" - радикулиты, всякие кожные язвы. Целебна не только вода, но и морога, чем заполнено озеро, морога - это сапропель.

Сапропель в переводе с греческого означает гнилостный ил, в нем сохраняются многие элементы отгнивших растений и насекомых, богатых фосфором, калием и азотом, также - микроэлементы: молибден, бор, кобальт, хром, йод, барий, другие. Сейчас, после анализов, исследователи утверждают, что в здешней мороге присутствует чуть не вся таблица Менделеева. А при наличии углеводов, растительных масел и витаминов D1, B1 и В12 плахинский сапропель можно использовать как стимулятор роста крупных животных, свиней и птиц.

Каждую осень жируют здесь тысячи перелетных птиц. Корма хватает, много гальянов, мелких рыбешек, вкусные караси. Поэтому не случайно, прежде чем уходить в тайгу, осенью два-три дня охотники жили на озере и откармливали собак свежей рыбой с морогой, после чего лайки приобретали особую чуткость в поисках белок и дичи, безбоязно шли на любого зверя. Мало того, в голодные годы плахинцы добавляли морогу в хлеб и стряпали из нее лепешки, откармливали мелкую живность. А еще замечено: если озерным илом удобрить гряды, всякая овощ растет как на опаре, огородные урожаи вдвое-втрое выше обычных.

Это ли не резерв для плодородия истощенных почв?!

Природа заложила в озеро богатейшую кладовую. По окружности водоем около двенадцати километров, толщина сапропеля пока не выяснена. Мы связывали две жердины, в зыбкую массу ила они погружались беспрепятственно почти до десяти метров. Особенность еще в том, что в глуби происходит какой-то биологический процесс, масса увеличивается. Кое-где сапропель выпирает уже наружу, образуя заросшие островки, поэтому слой воды неглубок, метр-полтора, в теплые дни прогревается мигом. Здесь не утонешь, может купаться любой, даже не умея плавать. Не зря стремятся сюда сотни семей, прихватывая ребятишек, озеро - как бассейн и помога, дети избавляются от диатеза.

Сохранилась легенда, что в давние времена здесь обитал шаман, посреди озера возвышался языческий деревянный бог. За пользование водой и морогой кочующие тунгусы ему поклонялись, одаривали идола и шамана всяческими украшениями и мехами. Видимо, было за что!

Мой проводник рассказал такой эпизод. Как-то по осени, скрадывая у берега перелетных гусей, почти рядом увидел сохатого, зверь-великан вышел из леса. Морда в крови, на боку рваная рана, избитые ноги. В октябре гон, борьба за лосих, и он, видать, уступил сопернику в поединке. Или напал медведь. Лось жадно и долго пил, потом забрел в глубину и, отфыркиваясь, погрузился в морогу, торчала лишь рогатая голова. Без нужды разве полез бы в студеную воду? Лечиться пришел, понятно. Будь на таежной тропе, это же верные двадцать пудов свежего мяса - добыча! - от выстрела не ушел бы, но тут на калечного зверя не поднялись руки... Живая вода обрастает легендами, озеро - чудо! Это чудо ошеломило меня еще четверть века назад. Помню, вечером искупался, а утром, на удивление, напрочь исчезли следы комариных укусов, кожа стала мягкой и эластичной, мозолей и ссадин - как не бывало! За одну ночь. Не сдержался тогда, обо всем рассказал в газете "Красноярский рабочий", на озеро хлынули жаждущие исцеления. Где-то уже через год старик Прохоренко мне написал с укором, сохранились дословные строчки: "Семеныч, да что ты наделал, нет продыху, будят меня по ночам, просют и требуют многие отвести на озеро, показывают статью..."

Поздние его письма звучали тревогой уже за озеро. Былая тропочка превратилась в дорогу, по диким распадкам бульдозерами пробили кратчайший путь и, переплавляясь за Бирюсу, прямо к озеру добираются на своих машинах; что ни год - больше и больше.

Зная из писем, чаще по слухам, что староверы по-прежнему навещают озеро, после "Архипелага ГУЛАГ" возникла надежда: вдруг, может, встречу кого-то из стариков!.. Да вообще захотелось глянуть на озеро, увидеться с Прохоренко, возникла причина: центральное телевидение одобрило съемку документального фильма. Сценарий готов, начало не выдумано, факт: сохранилась бутылка с чудо-водой, наполовину испробованной друзьями, однако остатки не потеряли ни вкус, ни цвет, нет никакого запаха. Любая вода испортилась бы давно, а эта стоит при обычной комнатной температуре с 1965 года. Четверть века! Да еще фотографии, память о странствиях по Бирюсе, что ни снимок - уже история. Ну и, конечно, живая натура, природа и люди, свежие впечатления.

Задумано - сделано. Однако на месте враз поубавилось оптимизма: озеро - не узнать! Тайга вокруг поредела, просматривается на километры. Жаждущие исцеления здесь обитают неделями, на кострах ежегодно сжигают до ста пятидесяти деревьев, лесник подсчитал. Да еще пожары: в жаркое лето от гроз, по небрежности, может быть, с умыслом. Плахинцы отторгают приезжих, соседству уже не рады, озеро погибает от нечистот. Еще бы! В разгар лета скапливается до тысячи человек, десятки машин, сотни палаток и шалашей. Табор! Всюду отбросы, магнитофоны с приемниками глушат не только говор - окрест распугали всех птиц. По утрам журавлиные крики уже не слышно, исчезли утиные выводки, как прежде - не порыбачишь...

За минувшие годы слух о живой воде просквозил всю страну, от Прибалтики до Курил; едут сюда избавиться от любых недугов, вплоть до псориаза и рака. Невзирая на трудности бытия - ни медиков здесь, ни торговой точки, ни связи, - люди пользуются водой и морогой почти наугад, всяк по себе. Главное, верят: врачи лечат - исцеляет только природа!

Обидно за местную власть, на жалобы "дикарей" ответы почти однозначны: да, озеро уникальное, строить курорт намечаем давно, однако нет средств. А в Красноярске меж тем литровая банка здешней мороги уже ценится до десяти рублей. Найдись предприимчивый человек с капиталом - озолотился бы! - самое место всесоюзному санаторию, но, увы, хозяина нет. Зато крепнет слух, мол, начальство договаривается с японцами продать озеро за миллион. А что! С такими деньгами сиди да блаженствуй...

Теперь представьте близ озера небольшую поляну, куда почти не доносится таборный шум. Приземистая палатка защитного цвета, натянутая меж сосен, у ствола аккуратный столик, сбитый из жердочек, на нем пишущая машинка "Люкс". А рядышком на пеньке - взлохмаченный бородач. Явно страдая, он зажал ладонями голову, покачиваясь, видать, что не рад белому свету; то ли с похмелья, может быть, очень болен. Одинок, неухожен, что-то бормочет. Разве мимо пройдешь?

- Бог в помощь!

Из-под лохматых бровей вскинулся вопрошающий взгляд, с поклоном ответил:

- Благодарствуйте.

- Что, голова?

- Ой, паря, не говори...

- Может, какое лекарство?

- Пробовал, не помогает...

- Не помешаю? - захотелось узнать, кто такой.

- Доброму человеку рад... - Взгляд потеплел, но в глазах - маята и боль, лихорадочный блеск. Больной, конечно!

- Может, давление?

- А-а, - отмахнулся.

- Ничего, если рядышком закурю?

- Ну, ежели просит душа...

Слово за словом мы как бы прощупывали друг друга, пока оба не назвались. Оказалось - заочно знакомы. Несколько лет назад читал его рукопись, отсылал утешительный отзыв-рецензию на сумбурные мысли, якобы лишь христианская крепкая вера может спасти Россию. Н. - старовер, пишет стихи и прозу о верующих, есть светские сочинения.

- Вот, - указал на машинку, - тащил за тысячу верст. Надеялся, поработаю, да бог, видать, против, еле сижу.

- Один? - обычно по одному староверы сюда не ездят.

- С сыном. Один бы и не добрался... Сын давеча убежал в Шиверу. Тама-ка друг у него, вместе служили в армии.

Шивера, староверческое поселение на Бирюсе, от озера километров тридцать.

- Худо мне, ночами не сплю. Невроз, говорят, холера пристала, бессоница. Почитай, год донимает, извелся. Вот и приехал на озеро, посоветовали. Да ничо, поди, не поможет, грешен... - Он неожиданно всхлипнул, брызнули слезы, закрылся руками. Ладони широкие, на узловатых пальцах темнеют подковки ногтей. Таежник! Такие чаще страдают от ревматизма, радикулитом, а тут - невроз. Видать, какое-то нервное потрясение; вроде бы ни с чего, и вдруг - слезы. Да и пальцы дрожат, на покатом лбу жилы набухли, залысины в жаркой испарине.

Не открывая лицо, он причитал о своем недуге, будто жаловался кому-то, а у меня возникла шальная мысль:

- Может, водочки, а? Иной раз помогает. Замер, глянул пытливо, уклончиво выдохнул:

- А что, может, действительно.

- Не согрешим?..

- Да ить какой грех, ежели в меру. Христос учит так: грешно беспричинное пьянство, а выпить на праздник али здоровья для - это не возбраняется, не-ет. Вино на здоровье, тако и монаси приемлют, да. У меня и рыбка найдется, чем закусить...

Глотнул из фляжки разок-другой, смотрю: порозовел, залучились глаза, ожил. Дружеское замечание, мол, пьет из чужой посуды, чего староверам нельзя, находчиво отпарировал:

- Я же перекрестился, мил человек, бесы мирские не тронут.

- А что, кроме мирских, есть еще какие-то бесы?

- О-о, бесы кругом, соблазн... На то и крест, чтоб не смущали, молитва.

- Значит, крест и молитва - как ограждения?

- Ну, коли веришь. Неверующему сам бог не поможет, сколь ни крестись. Так и всяка молитва...

Коснулись веры - откуда что и взялось! - обворожил красноречием. То ли фляжка подействовала, может, участие, потому как молча ему поддакивал, однако чего не отнять, того не отнять - начитан. Помнит целые выдержки из Евангелия, цитирует апостольские изречения от Луки, Марка, Матфея, Апокалипсис... Вот кому позавидовать нашим атеистам-пропагандистам!

- Вам бы проповеди читать.

- Было, сподобился.

- В церкви?

- Не сподобился. У нас свой устав, истинно христианский... - И, знать, не желая вдаваться в подробности, враз сменил тему:

- Хотите, прочту стихи?

- Конечно. Что-нибудь из последних.

- Мо-ожно... - Видать, стихи для него - стать особая: поднялся из-за стола, огладил седеющие виски, выдержал паузу. - Конь - это образ России, вот:

Добрый верный мой конь, напрягай! Напрягай же последние силы! Знай, под трясиной огонь... Выноси поскорее из этой трясины!..

Загораясь стихами, он наизусть читал еще и еще, поражая памятью, и не верилось, что ему пятьдесят восемь лет -столь энергично и страстно звучал одинокий голос. Не переслушаешь! А когда наметился к вечеру дождик и, спасаясь от назойливых комаров, залезли в его палаточку, прихватив со стола рукопись и машинку, доверительно рассказал о своей судьбе, что привело на озеро.

Его предки с Урала, на одном из заводов Демидова работали углежогами. Притесняемые как старообрядцы, целой общиной бежали оттуда в глухую тайгу Пермской губернии, жили среди пермяков и зырян, хозяйствовали. В конце прошлого века, опять же гонимые церковниками и начальством, перебрались на Обь, затем - Красноярский край, осели на берегу канала, соединившего Обь с Енисеем. Здесь и родился, воспитываясь в строгости и послушанию вере,в 1943 году на глазах милиционеры забрали отца и деда, сожгли иконы и книги, к чему он тянулся с детства.

Промаявшись без кормильцев, мать и старшие сестры вскоре ушли по Касу в глухой монастырь, скрываемый от властей, его забрал дядя, увез на далекую речку Дубчес, куда устремились многие единоверцы. Здесь, рассыпавшись по притокам, кормились охотой-рыбалкой да огородами, жили спокойно до марта 1951 года. А в тот памятный день с братаном они закрывали ловушки, заканчивался промысловый сезон. Вот и заметили чужих лыжников, молчаливой цепочкой те двигались меж деревьев; вел их с собакой ярцевский милиционер Бакулин, знакомый еще по Касу. Беда! Они растерялись: то ли бежать к своим, то ли выждать, надеялись - пройдут мимо. Не прошли! Вернулись назавтра, глядят: изба догорела, бревна еще дымят, снег кругом черный, поодаль жались под стогом сена тетка с детьми. Рядом коровы и овцы, тоже остались без крова. И без хозяина. Его увели силком, заставили тащить нарту с поклажей. Забрали запас сохатиного мяса и битую дичь, три пары лыж; вместо камусовых, широких и легких, подбитых оленьим мехом, взамен кинули узенькие голицы. Да строго-настрого пригрозили: никому ни слова!..

Даже сейчас, спустя почти сорок лет, у Н. дрогнул голос, машинально глотнул из фляжки.

- Обидно, о-о... Ни за что ни про что!..

Дальше - как детектив. Смекалки и силы не занимать, парни здоровые. Монатки с постелями, что не сгорело, быстренько перетаскали в таежную зимовьюху, километров за двадцать, где, промышляя зверя, случалось зимовать, попутно добыли сохатого, чтобы тетка с ребятишками не голодали, сами на третьи сутки скрытно выследили незнакомцев. Настигли под утро, возле костра, спящими. Наблюдая издали, за дымком под развесистой елью заметили часового с собакой, иначе бы подползли. Хотелось узнать, куда и зачем направляются эти люди, главное - вызволить дядю! Однако, таясь по-прежнему стороной, день за днем с горечью убеждались: помочь не могут. И с каждым днем крепла догадка: незнакомцы идут в сторону Томской области, приближаются к тайным скитам, мужским и женским; с тридцатых годов там живут божьи люди, правит службой отец Симеон. Надо бы упредить, да по молодости не знали, где расположены эти монастыри.

На заимках, куда заходил отряд, человек тридцать, пепелища оплакивали бабы с детьми, из охотников - никого! Все они, как и дядя, под охраной тянули груженые нарты, не смея без разрешения даже оправиться, чуть в сторону от лыжни - сразу окрик. И по ночам строгий догляд. Человек десять при автоматах, остальные - с винтовками да наганами; не подступишься, страшно. Видели, как вчетвером из берлоги выгнали медведицу - изрешетили! Заодно и собаку, угодила под очередь. Вот и нарвись!..

Дядя все-таки убежал. Позднее, спустя месяца полтора, уже по воде. Рассказывал - жуть! - всякий раз обливался слезами. Из шести обнаруженных скитов согнали монахов с монашками под запоры с охраной, стариц и старцев, около ста человек; обыски и допросы с пристрастием, кто откуда, нет ли оружия или золота. Зачем божьим людям оружие и драгоценности? Одеваются скромно, лишь бы прикрыть грешное тело, птиц и зверей не трогают, им мясное есть не положено, а молочное, что скапливается от коров, масло и творог употребляют в редкие праздники. Отрешились от мирских радостей, служат богу.

По скитам кормятся в основном рыбой да теми дарами земли, что отдает тайга, огородики с пашней. Не гневаются, по трудам и достаток. Хлеба хватает, еще придерживают запас, не выводится и картофель с капустой, репа и редька, другие овощи. Соли порой не бывает, так притерпелись, мыла давно не видели - пользуются золой в виде щелока, вместо свечей - лучина. Зато в лампадах всегда кедровое масло, дол-

гими вечерами зимой по кельям не утихают прялки и кросна; в перерывах между молитвами женщины ткут, шьют, вяжут, благо что своя шерсть, конопля и лен. Все свое, мужики поставили даже мельницу, срублена без единого гвоздика. Благословясь да с молитвой, чего ни коснись: ухаживают ли за скотиной, ладят ли что по хозяйству, посуду какую из бересты или дерева, рыбную снасть, а меж делами беседы о книгах, кому что любопытно из жизни святых апостолов и Христа, книг и икон в молельне - от пола до потолка!..

Пришельцы быстренько навели свой порядок. Рыская по округе в поисках тайных скитов, выявленных монахов с монашками согнали в тесные кельи, словно в тюрьму, мужчин и женщин отдельно, под неусыпный конвой. Молельни порушили, книги с иконами - на растопку; сухие, горят хорошо. Жгли у верующих на глазах, как бы доказывая, что бога нет и не может быть, иначе, дескать, при виде костров он бы враз наказал. "Накажет, - твердили старцы, не в силах что-либо изменить. - Господь всевидящ, помяните: он еще покарает..."

С наступлением оттепелей тайга становилась непроходимой и, вынужденно задерживаясь до весеннего половодья, более месяца орава безбожников питалась запасами божьих людей, прирезали даже овечек. Страшась, чтобы монашки не отравили, под строгим контролем их заставляли стряпать и печь, монахов - валить лес и вязать плоты; сами умели только командовать. И вот, когда в день отплытия пленников сгрудили по плотам и очалили, позади ярким огнем полыхнул монастырь, пламя кроваво заотсвечивало на воде. Печальный знак! С причитаниями верующие обреченно попадали на колени, знали: дальние скиты "антихристами" сожжены, горит последнее здесь пристанище...

- В этой сумятице дядя и убежал, - заключил рассказчик. - По затопленным тальникам выбрел на берег, тайга укрыла...

- А остальные?

- Их приплавили в Ворогово, там ожидало начальство. Кого куда, сортировка: одних в райцентр, других увезли в Красноярск.

- Судя по Солженицыну, в "Архипелаге ГУЛАГ" есть такой эпизод...

- Читал! Все так. Судили, правда, не всех, только тридцать три человека... Срок намотали каждому - не дай бог! -дело-то повернули как политическое, целый процесс... Знаю,

в вашем городе сохранился архив, там все дела. Да подступиться нельзя, не пускают.

- Пробовали?

-Ну.

- А дядя ваш - как, не тронули?

- Бог миловал...

Не испытывая судьбу, тем же летом, как и знакомые семьи, они тайно перебрались на Чуну, приток Ангары, no-соседству с единоверцами облюбовали таежный берег. Н. по-прежнему охотничал и рыбачил, окреп телом-духом, женился. И, как прежде, не расставаясь с книгами, по округе прослыл грамотеем, за что старики общины доверили читать проповеди, был наставником.

Тяжела эта ноша, о-ох, тяжела, признался теперь. Многим не по плечу, только скрывают. Вдумайтесь: духовный наставник! Это же просветитель и лекарь душ, учитель и проводник. Начетчикам проще. Отбарабанил готовый текст, ну и весь сказ, а тут - разумей, буди ответные мысли, ответствуй. Вот, собственно, от чего и возникли его сомнения в некоторых постулатах веры, душевный разлад. Как же так, рассуждал наедине и в беседах: по священным писаниям человеческое бытие - сплошной грех. Выходит, греши да отмаливайся? А для чего мудрость книг? В чем смысл самой жизни?..

В поисках истины, чаще летом, когда охотничать не сезон, он превращался в странника, гостил по Сибири в общинах различных толков; был на Урале, в местах своих предков, бродил по Казахстану, где тоже есть поселения единоверцев, встречался с ними в пермской тайге. И, возвращаясь с новыми впечатлениями, каждый раз в общине своей чувствовал отчуждение. Особенно хмурились старцы. Не нравилось им, что толкует по-своему некоторые каноны, тщится оспаривать даже заповеди старинных книг. Да и с женой разлад, хозяйство забросил, сыны вырастают без праведного наставления и догляда. Отлучить! - такой наставник не нужен. А он, терзаясь, как доказать свою правоту, обратился к творчеству, последние годы занят писательством. Так что, выходит, причина болезни - поиски истины, семейная драма...

Пока странствовал да отстаивал в спорах свои доказательства, сыновья меж тем выросли, отслужили в армии, в прошлйм году - скорбный итог: вместе с матерью отрешились от мира, оба ушли в монастырь. Жена оказалась сильнее духом, сумела внушить взрослым детям, что мир захватили антихристы и конец не за горами, спасение - только на службе богу! Да и сыны, хватившие в армии лиха, уже с материнским настроем: семейная жизнь их не прельщает, обречены на безбрачие. Красивые, кровь с молоком - господи!.. Значит, внуков ему не дождаться, век доживать бобылем. Почти в шестьдесят-то лет - каково?

- Что посеял, тем и кормлюсь... - вроде бы подытожил судьбу. - Не нами сказано, в святом Евангелии господь наставляет так: "Тот, кто оставит отца и мать, жену и детей, братьев и сестер, дом и имущество свое имени моего ради, тот сторицею примет и жизнь вечную наследует". О! Моим сыновьям, знать, така воля божья...

Далекий таежный скит нынче он. навестил, о сыновьях и жене тоскует. Было решил остаться, надеясь, что рано ли поздно, rio сыновья образумятся, уговорит, однако опять со старцами вышел спор. Они выставили условие, дескать, примем к себе, только дай зарок: отныне и навсегда бросишь свою писанину. Вдобавок за все грехи вынесли епитимию-наказание: в уединенной келье год отбивать поклоны, по тысяче в день. Шутка ли! Имей здоровье, поклоны осилил бы, пусть тысячу в день, беда - тяжко болен, при наклонах кружится голова.

- Вот и спровадили к озеру, дескать, лечись, усмири гордыню, подумай. Сына младшего отпустили до осени, пока не постригся в монахи. Досматривай-де за отцом, обиходь, ежели что...

Как чувствовал!

Напоследок, когда зашла речь о рукописи, над чем работает, сконфуженно тронул листы. Действительно, отпечатаны всего две страницы, остальное - стопка чистой бумаги.

- Нейдет, с мыслями не совладать...

Зато оживился, когда из хозяйственной сумки, видавшей виды, достал картонную папку, обернутую в целлофан, крест-накрест перетянутую резинкой.

- Тут, что касаемо божьих людей, кто пострадал в далекие годы. Накопилось по документику, помогли добрые люди. У меня ить знакомых полно, в разных чинах, когда-то •*• всех обеспечивал соболями... Было, чего уж греха таить! Зато помогали. Никому досель не показывал, мало ли что... Кому попадя не доверишься, мир изменчив. Тут копии приговора, предсмертное слово отца Симеона, есть адреса свидетелей, кто ходил на Дубчес с оружием, кто пострадал... Глянь опытным глазом, надеюсь, поможешь, как использовать, эти факты. Сам не смогу, сколь перепортил бумаги - нет! - чувствую: что-то не то...

Ночью его поразил инсульт, отнялся язык, лежал недвижим. На палаточку в стороне мало кто обращал внимание, до обеда никто из табора не подошел, не хватились. В суматохе пока отыскался врач (узнали случайно, что отдыхает на озере), затем уговаривал знакомого лесника, чтобы послать его в Шиверу за сыном, о папке забыл: вечером сунул в рюкзак, не на глазах. Да и что изменишь?..

По возвращении в Красноярск папку хотел отослать, пока то да се - горькая весть: сын отца домой не довез, в начале августа Н. скончался в районной больнице.

Вот и гадаю теперь: что на него повлияло в тот вечер?.. Выпил немного, граммов сто пятьдесят, от этого не умирают. Скорее всего, был на пределе, к тому же взвинтил себя воспоминаниями. Да и ночью, видать, накалился эмоциями, заново пережил всю печальную исповедь. Единоверцы отозвались так: наказал господь!..

Заветная папка осталась как завещание, память о давней трагедии, когда судьбы людские безжалостно перемалывали жернова сталинско-бериевского режима, независимо, будь это жертва или послушный палач.

Сохранившаяся переписка, чем дорожил покойный, сперва не тронула. Поклоны и пожелания от каких-то старцев, кто-то из них болеет, кто умер, другие уехали... Писано бережно и тактично на всяких клочках бумаги, чаще тетрадной, но явно малограмотными людьми. Да еще, как правило, на старославянском; корявые строчки с обилием древних слов трудно сразу понять и осмыслить. Это потом мелькнула догадка, что за "отцами" и "матерями" скрыты гражданские имена; "мать Феонея", к примеру, или "отец Киприян" - так наречен каждый затворник, кого накрыли монашеским саном. Скажем, бывший игумен-наставник таежных монастырей отец Симеон - это Симон Яковлевич Лаптев.

Среди документов пожелтевшая копия судебного приговора. Вот! Тридцать три человека. Имена и фамилии, кто где родился и жил. В чем обвиняются. Наказание. Боже, какая жестокость! "... 25 лет... 25 лет... 25 лет...". Да еще добавок, каждому по пять лет поражения избирательных прав, у всех конфисковано их имущество. За что?..

Не торопись, сдерживаю себя, они были покорны и терпеливы.

Захотелось узнать и сверить, насколько правдивы воспоминания Н., ведь наша зыбкая память с годами несовершенна. Первым делом решил постучаться по адресам, какие хозяин пометил крестиком, они подчеркнуты: Тюмень, Чита, Кемерово, Красноярск, города на Волге... Может, кто-нибудь отзовется? Заодно направил запрос в красноярские управления МВД и КГБ, просьба почти одинакова.

"Работая над романом "Чалдоны", где речь идет о первопроходцах Енисейского Севера, о ссыльных и староверах, очень хочется посмотреть документы из архива Вашего управления. В частности, что касается староверов, кто проживал в .бывшем Ярцевском районе в годы войны и позднее, когда по рекам Касу и Сыму сжигались дома и заимки, скиты-монастыри, что подтверждают ныне живущие старики, в том числе потерпевшие. Дайте мне возможность, познакомиться с материалами тех лет, чтобы осмыслить минувшее; в моем представлении рассказы свидетелей обретают картину таежной трагедии. •

14 августа 1990 г."

Где-то через неделю позвонили из МВД, в архиве материалов о староверах нет. Отозвалось КГБ: сотрудник вроде бы обнадежил, дескать, ждите официальный ответ. А с Волги меж тем неожиданно быстро откликнулся В.Н.Макаров, бывший солдат (далее письма и документы привожу дословно. - М.Ш.).

"Уважаемый Михаил Семенович!

Очень рад вашему письму. Мне самому хотелось знать всю правду о староверах далеких лет. Я писал об этом в Комитет государственной безопасности СССР. А из Красноярска прислали ответ за подписью начальника УКГБ. Вот содержание. "Описываемые Вами события действительно имели место в 1951 году. В это время в Ярцевском районе проводилась операция по розыску с целью последующего привлечения к уголовной ответственности дезертиров и лиц, совершивших уголовные преступления. По имеющимся данным, часть этих лиц укрывалась в старообрядческих монастырях. После завершения операции верующие из монастырей были переселены в пос.Ярцево. В результате осуществленных мер была оздоровлена обстановка в этом регионе, а население ограждено от преступных действий уголовного элемента".

Вот такой мне прислали ответ. Кроме меня здесь проживает еще Гусев Василий Васильевич, он был кодировщиком (шифровальщик - М.П.) в этой операции, стал инвалидом первой группы, отнялись ноги. Видимо, сказалось купание в ледяной воде речки Дубчес, которая впадает в р.Енисей, это было весной 1951 года. Еще с нами был Демичев Василий Иванович, тоже рождения 1927 года, где он живет - не знаю. Нас воинов было 15 человек во главе с капитаном Валовым. И вроде бы оперативных работников (из Красноярска и один из Ярцево) было не менее 15 человек. Все они были в штатском, какие у них звания - не могу сказать, но все они были офицеры. В этом письме описывать не буду о тех событиях. Если у вас есть возможность приехать, буду рад чем-то помочь. А если нет возможности приехать, то постараюсь описать. Сообщите, что вас интересует в первую очередь. Макаров Виктор Николаевич. 1 сентября 1990 г,"

Значит, в тайге проводилась целая операция. Раз уж участвовал шифровальщик, была и рация. Возможно, пулеметы и минометы. Не случайно ведь Солженицын пишет, что один из каких-то монастырей брали штурмом. Как Соловки, еще при Петре... Свою крепость в те времена тамошние монахи защищали отчаянно. Может, так и по Дубчесу? В годы войны, помнится, в Ярцево говорили, что по Касу видели отряд лыжников-красноармейцев. В маскхалатах, с винтовками и "максимом", с радиостанцией. Выходит, спустя шесть лет после войны снова охотились за дезертирами?..

Полетели на Волгу письма, теперь уже по двум адресам. Появилась надежда, может быть, откликнутся и другие, кто-то из староверов. Однако из Кемерово и Читы письма вернулись с пометкой "адресат выбыл". Тут уж мирись, время неумолимо: могли выехать, умереть, поменять квартиру-КГБ отмалчивалось. Зато Макаров с очередным ответом не задержался.

"... Очень уж много времени прошло, что помню - постараюсь описать. Призван я был в армию 1 декабря 1944 года. Служил в Западной Украине. В 1948 году нашу часть 3257 расформировали на два отдельных батальона. Один находился в Новосибирске, а этот, в котором служил я, перевели в Красноярск. Командир батальона был подполковник Якимов, нач.штаба капитан Валов. Батальон разбили по ротам, которые находились в разных городах: Канске, Ачинске и наша третья рота в г.Енисейске.

В марте месяце 1951 года наш год рождения готовился к демобилизации, но меня, Демичева В.И, и Гусева В.В., моих одногодков, задержали с демобилизацией до особого распоряжения, мы были лыжники-разрядники. Кроме нас троих • было еще трое, фамилий не помню, и прибыли 9 человек из других рот. Всего из нашей в/части было 15 человек, из них 13 солдат и 2 офицера, старший командир - капитан Валов.

Прибыли в Енисейск еще 15 человек, сотрудники государственной безопасности. Все они, видимо, из Красноярска. Общей операцией руководил офицер МГБ, звание не знаю.

В марте 1951 года в авиапорту г.Енисейска нас собрали и сказали, что будем выполнять особо важное задание. Выдали нам фуфайки, ватные штаны, шапки-ушанки, рукавицы. Продуктов на несколько дней: сухари, консервы, сахар. Оружие - винтовки и автоматы, полное снаряжение боеприпасов, словом, были вооружены до зубов. Оружие было зачехлено, была рация, Гусев В.В. был кодировщик, он шифровал радиограммы.

Из Енисейска на самолетах, их тогда звали "кукурузники", нас погрузили по 2 человека в самолет, перелетели в Ворогово. Там снабдили лыжами, каждому из солдат дали длинные узкие сани, их звали нартами. Погрузили в эти нарты выданные нам пожитки и перед самым походом сказали, что в глухой тайге далеко от населенных пунктов находятся люди, возможно, вооруженные, кем-то засланные противники Советской власти. И вот рано утром из Ворогово в .количестве 30 человек (один местный житель - оперативный работник МГБ из Ворогово, проводник) мы вышли на лыжах в тайгу. Каждого солдата запрягли в нарты тащить поклажу, как бурлаков. Все офицеры, а их было 17 человек, одетых в гражданское, шли налегке, у них только пистолеты. А все остальное, в том числе сухой паек, топоры, пилы, оружие, боеприпасы, рацию - все это тащили солдаты. В сутки мы проходили по тайге не более 10-15 км. Ночевали под открытым небом. Обычно спиливали сухое дерево, дожили бревно на бревно, под бревна клали сухие ветки. Таким образом разжигали костер, бревна горели медленно. Этот очаг звали нодьей. Около нодьи расстилали ветки от елок на снег, так и ночевали. Спать приходилось мало. В те дни стояли крепкие морозы, да еще выставляли посты, охраняли покой офицеров.

Хотя мы были закаленные парни, но все равно под от-; крытым небом в тайге на морозе было не по себе. Таким пут, тем мы добирались до места назначения примерно 18 суток., По пути в тайге встречали таежных людей, жили они в землянках, в домах и бараках. У них было много мяса из диких животных и птиц. Таежные люди из монастырей мясного ничего не ели, а эти имели большой запас копченого, свежего и соленого мяса, сохатого, медвежье, глухарей и куропаток.

Всех, кого мы встречали в тайге, забирали с собой, хотя им очень не хотелось идти с нами. Всех допрашивали офицеры МГБ. Жилища ихние сжигали тоже сотрудники МГБ.

По рыхлому снегу мы попеременно прокладывали лыжню, шли друг за другом. Помнится, когда подошла моя очередь идти последним, спускались с большой горы, все проехали благополучно, а я зацепился за что-то и угодил в рыхлый снег вниз головой, да еще придавило нартой. Сам выбраться никак не мог, торчали сверху только ноги с лыжами. Сколько был в таком положении - не помню, мои напарники уехали далеко, ведь я был последним. Когда хватились и вытащили , меня, уши и нос оказались обмороженные, потерял сознание. Оказался в строю только благодаря нашему фельдшеру.

Так мы пробирались в тайге 18 суток, все это время ночевали под открытым небом. Продукты кончились, горячей пищи не было, питались сухарями да иногда убивали глухаря или куропатку. Убили медведя, мясо ели без соли, а двух медвежат, Мишку и Машку, как их назвали, взяли с собой, шкуру - тоже. Когда охотились на медведя, по неосторожности убили собаку, взятую из Ворогово.

Помню, когда мы подошли к монастырю (типа большого барака), увидели много людей. Мы приготовились к бою, думали, что эти люди тоже вооружены. Но когда подошли ближе, так эти таежные люди все как по команде стали молиться, присели на колени и кланялись до земли, не обращая на нас никакого внимания. Так продолжалось с утра и только к вечеру кто-то из них заговорил. Они заявляли, что их покарал бог, что они до нашего прихода, видать, мало молились, поэтому в наказание нас дослал бог, их ожидает кара господня. Потом они показали еще несколько монастырей, в каждом проживало по 15-20 человек. Женщины жили отдельно, у них на плечах были мантии, как у монашек. Связь между монастырями они имели только зимой, когда можно ходить на широких лыжах, а летом пройти невозможно, кругом болота и речки, по их рассказам. В тайге на небольших полянах они сеяли рожь и вроде бы лен, коноплю, носили домотканую одежду. Выращивали они картошку, другие овощи, а вот соли не было, вся пища была без соли. Еще помню небольшую мельницу, на которой мололи муку, в том числе и черемуховую. Много было кедровых орехов, хранили их в небольших деревянных кадушках, из орехов делали масло. Посуда была в основном деревянная и глиняная. Хлеб пекли типа больших лепешек, сажали в печку прямо на кирпичи. Около монастыря был родник, небольшой водоемчик, откуда брали воду для питья и приготовления пищи.

Эти люди не употребляли мясного, не охотились на зверей и птиц.

Женщины покорно подчинялись мужчинам, при разговоре они опускали вниз головы и отводили глаза, смотрели в сторону, лица старались не показывать, но называли друг друга всегда ласково, между собой были внимательны и учтивы.

У них был, видимо, старший, глава всех монастырей, звали его отец Симеон. Когда он появлялся, все мужчины и женщины на коленях кланялись ему до земли, молились. Никто не смел его ослушаться. У него была длинная, до пояса борода, такие же длинные волосы на голове. С его слов, он находился в тайге с начала революции в России, остальные монахи позднее. Как очутились они в такой глухой тайге? От ближних селений сотни километров. Ведь мы, в ту пору молодые и закаленные парни, с таким трудом добрались, а среди них было много .женщин. В монастыре была моленная комната, обставленная множеством икон и книг, ходили они туда молиться. До обеда молились, питались один раз в день после молитв.

Я заметил, что во время еды они пользовались только правой рукой, т.е. брали ложку, хлеб и т.п. только правой. У каждого была своя посуда, никто другой не смел ею пользоваться. Нам, непрошеным гостям, тоже не позволяли пользоваться своей посудой, и если кто-то из наших хотя бы напился их ихней кружки - кружку просто выбрасывали.

Долго мы прожили с таежными людьми, так как снег стал таять и в обратный путь на лыжах мы бы не успели добраться. Свои продукты кончились, питались за счет монастырских, в основном хлеб да картошка. Конечно, офицеры не голодовали, как "солдаты, да и не ишачили как мы, подчиненные.

Таежные люди мало что знали о войне с Германией в 1941-1945 гг. Видимо, у них не было связи с населением. Мне думается, что это были дружелюбные люди, жили мирно, никому не мешали. Вот только что заставило забираться в такую глушь? Во всех монастырях детей не было. Занимались они только своим ремеслом и молились. Ихние монастыри находились вроде бы на границе с Томской областью. Я был только в одном монастыре, в других не был. Неподалеку протекала речушка, ее называли Дунчес, она впадает в Дубчес.

И вот на берегу, Дунчеса таежные мужчины с нашей помощью построили плоты, а когда Дунчес в половодье вышел из берегов, мы стали готовиться к отплытию. В дорогу нам напекли лепешек, еще чего-то, все без соли. Все собрались на плотах. А перед самой отправкой кто-то из сотрудников МГБ поджег монастырь. Мне и остальным солдатам было не по себе. Зачем было сжигать так добротно построенное жилье? Кому оно мешало? Что было в душах таежных людей? Что они думали о нас? Возможно, среди них были дезертиры и другие лица, но ведь все-то не виноваты, особенно женщины. Вот мне бы и хотелось знать правду. Ведь кто-то из сотрудников МГБ еще жив, могут рассказать. Мы, солдаты, были у них за тягловую силу.

Сели мы на плоты и поплыли по Дунчесу до Дубчеса, а там была другая группа, которая нас поджидала. На берегу стояли готовые плоты больших размеров, штук 6 или 8. Помню, когда готовились к отплытию уже по Дубчесу, умерла одна старушка, ей исполнилось 100 лет. Похоронили ее на берегу Дубчеса.

В половодье на реке было много воды, плыли льдины. Всего на плотах было примерно 130 человек, плыли мы по течению вместе со льдинами, плыли днем и ночью. Погода стояла холодная, дождливая, иногда гремел гром и сверкала молния. Так плыли несколько суток, все промокли до костей. Да еще как на грех наш плот задел за корягу, рассыпался, люди очутились в воде, мы стали их спасать, а вода была ледяная. С большим трудом плоты причалили к берегу, разожгли костры, немного согрелись. Во время стоянки два или три человека попросились оправиться в лес и не вернулись, ушли опять в тайгу.

После ремонта плотов мы продолжали плыть по Дубчесу, а когда добрались до Енисея, по которому шел ледоход, мы на этих же плотах по левому берегу спустились до Воро-гово. Так вернулись обратно через три месяца странствий, закончился наш изнурительный поход, что запомнилось на всю жизнь. За эти месяцы мы так обросли, что тоже походили на староверов. В Ворогово прибыл высокопоставленный полковник МГБ из Красноярска, его заинтересовали таежные люди. А в начале июня на пароходе "Мария Ульянова" мы вместе с таежниками направились вверх по течению в Красноярск.

Еще мне запомнилось, что на пароходе все люди из монастырей отказывались принимать, как они говорили, грешную пищу от грешных людей, она вроде поганая. Они ели каждый только из своей посуды и приготовленную пищу из своих продуктов.

Я вышел в г.Енисейске, где проходила моя служба, вместе со мной все остальные, кто служил в этом городе. Остальные поплыли в Красноярск. После демобилизации мне кто-то писал домой, что отца Симеона из Красноярска отправили самолетом в Москву, какая судьба остальных таежных людей - мне неизвестно. Двух медвежат, которых мы всю дорогу таскали с собой, сдали в зверинец г.Красноярска, медвежью шкуру взял на память капитан Валов.

Итак, мне и моим товарищам пришлось служить по 6 лет и 7 месяцев. По прибытии домой я сильно заболел, видимо, сказалось пребывание в тайге и купание в ледяной воде Дубчеса. Все это отразилось на здоровье, в 45 лет стал инвалидом. Гусев В.В. тоже инвалид, отнялись ноги, даже не выходит на улицу. Десятый год сидит на диване, даже в туалет не может ходить, все приборы туалетные стоят под диваном. Все это мне рассказала по телефону его жена Анна Петровна, которая за ним ухаживает. И все эти годы он получал пенсию всего 85 руб. Правда, сейчас как участнику войны добавили еще 35 рублей. Вот и попробуй поживи в наше время на пенсию нищих...

Может быть, это письмо поможет Вам найти еще кого-нибудь из солдат. Да и офицеров МГБ, кто в живых. Они-то, несомненно, рассказали бы более подробно, что произошло дальше с таежными людьми, за что сжигали ихние монастыри...

18 сентября 1990 г."

О-ох, если бы только монастыри... Ему уклончиво сообщили, что верующие были переселены в п.Ярцево. Какая благость! Переселены - вот и весь сказ; понимай, как хочешь, только не возникай. Это же полуправда, чем пичкают нас многие десятилетия, полуправда, замешанная на лжи. Вроде верно, "были переселены", но - как, сколько?.. По утверждениям очевидцев, их было около ста человек, из них тридцать три привезли в Красноярск, долгие девять месяцев томили в следственных изоляторах закрытой тюрьмы.

Представьте, что испытывали эти таежные люди, оказавшись в камерах-казематах по сути без свежего воздуха и нормальной пищи, запуганные охраной и следователями. Они, живущие по канонам священных писаний, скорее всего боялись не выдумок, к чему их склоняли и принуждали, страшились кары господней; не чувствуя за собой вины, они доверчиво и откровенно рассказывали обо всем, возмущались только нелепостям обвинения. Какая организация и агитация? Мирских людей не встречали годами, общались только между собой. Да, богу служили, от этого не отказываются, но что от антихриста - не принимают! Ага, значит, "антихрист" - это Сталин? - домысливал следователь. Так и запишем. Ну и писали, именем власти накручивая обвинения, сталкивали их наговорами друг на друга. Кому-то, видать, из ничего хотелось раздуть громкое дело по ликвидации антисоветской группы. Это же карьера! Очередное звание, ордена, желаемый пост и власть над коллегами...

Да и надо было как-то оправдывать затраты на трехмесячную командировку солдат и офицеров, отчитываться за расходы на самолёты, экипировку, вообще за всю операцию. Словом, выбили показания, насочиняли, заставили всех покорно признаться в участии несуществующей организации, которая подрывала устои партии и правительства, посему установлено, что:

"На территории Западной Сибири и Красноярского края длительное время скрывалась контрреволюционная организация старообрядцев, которая скрывалась от органов Советской власти, действовала на нелегальном положении в монастырях: двух мужских и четырех женских, располагавшихся в радиусе 40-50 км по рекам Дубчес, Дунчес, Теульчес в глубокой тайге на расстоянии 400-500 км от ближних населенных пунктов. Руководителем (настоятелем) контрреволюционной организации старообрядцев, проживающих в 6-ти монастырях, являлся Лаптев Сафон Яковлевич и его заместителем и настоятелем женских монастырей - Людиновсков Афанасий Михайлович.

Упомянутая выше контрреволюционная организация возникла в первые годы Советской власти в Колыванской тайге Западной Сибири. До 1930 года руководителями контрреволюционной организации' старообрядцев являлись Забзеев и Мягков, а затем руководство принял С.Я.Лаптев. В связи с освоением Колыванской тайги и опасностью обнаружения монастырей органами Советской власти в 1937 году по инициативе и прямому указанию руководителя контрреволюционной организации Лаптева участники этой организации переехали в тайгу Ярцевского района Красноярского края, где и расположились в шести монастырях до дня задержания в апреле 1951 года.

Контрреволюционная организация среди своих соучастников, среди населения окружающих сел проводила антисоветскую агитацию, направленную на отрыв граждан от участия в общественной жизни Советского государства, уход их на нелегальное положение, срыв проводимых партией и правительством мероприятий в советской деревне. Возводила клевету на Советскую власть и проводимую ей политику на колхозы, совхозы, потребительскую кооперацию, граждане призывались не вступать в колхозы, не работать в государственных учреждениях, предприятиях, уклоняться от службы в Советской Армии.

Наряду с проведением устной антисоветской агитации с использованием религиозных предрассудков, руководитель антисоветской организации Лаптев С.Я. изготовлял и распространял с помощью своих соучастников антисоветские рукописи, в которых возводилась клевета на различные стороны советской действительности. На протяжении всего существования контрреволюционная организация использовала религиозные предрассудки, проводила враждебную Советскому государству деятельность..."

Ну и т.д. и т.п. в этом же стиле, что предваряет сам приговор, объявленный именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики.

А теперь наберитесь терпения, может быть, кто-то из родственников вспомнит знакомые имена, жертвы взывают к памяти.

Выдержки из приговора даю в кратком изложении. "ЛАПТЕВ Сафон Яковлевич, 1895 года рождения, уроженец дер.Жидки Петуховского района Тюменской области, гр-н СССР, из крестьян-кулаков, русский, грамотный, беспартийный, несудимый, холостой, неимущий, без определенных занятий, до ареста проживал в тайге Ярцевского района Красноярского края, содержится под стражей с 15 апреля 1951 года. За период нахождения на нелегальном положении с 1918 года по 1951 год изготовил ряд рукописей антисоветского содержания. В этих рукописях в разной форме возводил клевету на Советскую власть, ВКП(б), проводимую политику. Лаптев вместе с другими членами организации на заимке, а также непосредственно в монастырях принимал граждан, проживающих в ближних селах и деревнях, в присутствии которых проводил антисоветскую агитацию, клеветал на Советскую власть и проводимую ею политику. Вина Лаптева / признается материалами предварительного расследования... На основании ст.ст. 58-11, 58-10 ч.2 УК РСФСР и применением Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 мая 1947 года "Об отмене смертной казни" подвергнуть Лаптева С.Я. к заключению в исправительно-трудовые лагеря сроком на двадцать пять (25) лет, с конфискацией всего принадлежащего ему имущества и поражением избирательных прав сроком на пять (5) лет.

ЛЮДИНОВСКОВ Афанасий Михайлович, 1886 года рождения, уроженец д.Быстрая Минусинского района Красноярского края, гр-н СССР, из крестьян-середняков, русский, грамотный, беспартийный, несудимый, холостой, неимущий, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет с конфискацией,., поражением избирательных прав на пять (5) лет.

ГОЛДОБИН Александр Григорьевич, 1890 года рождения, уроженец д.Мишкино Макушинского района Курганской области, гр-н СССР, из крестьян-середняков, русский, малограмотный, несудимый, холостой, неимущий, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

ПОТЕГОВ (Котегов - прим. ред. сайта) Ефим Григорьевич, 1915 года рождения, уроженец дер.Балдыки Таловского района Удмуртской ССР, гр-н СССР, из крестьян-середняков, русский, малограмотный, несудимый, холостой, неимущий, без определенных занятий..., на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением , прав на пять (5) лет.

ХАРИН Анисим Абрамович, 1926 года рождения, уроженец д.Мостовая Чаинского района Челябинской области, гр-н СССР, из крестьян-середняков, русский, малограмотный, беспартийный, несудимый, холостой, неимущий, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

ЗЕМЕРОВ Иван Евграфович, 1914 года рождения, уроженец д.Велижанка Панкрушинского района Алтайского края, гр-н СССР, из крестьян-кулаков, русский, грамотный, беспартийный, несудимый, холостой, неимущий, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

СОЛДАТКИН Денис Сафонович, 1909 года рождения, уроженец д.Черно-Источинская Сисимского района Свердловской области, гр-н СССР, из торговцев, русский, грамотный, беспартийный, судимый в 1928 году Особым совещанием при 'коллегии ОГПУ. по ст.58-10, ст.123, 140 УК РСФСР к трем годам лишения свободы, наказание отбыл, одинокий, неимущий, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

РУСИНОВ Анатолий Алексеевич, 1902 года рождения, уроженец дер.Марикуши Фокинского райоА Молотовской области, гр-н СССР, из крестьян-середняков, русский, малограмотный, беспартийный, одинокий, несудимый, неимущий, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с поражением... конфискацией... 

ПАУТОВ Матвей Семенович, 1905 года рождения, уроженец села Реши Петрокаменского района Свердловской области, гр-н СССР, из крестьян-середняков, малограмотный, беспартийный, несудимый, холостой, неимущий, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией, поражением прав на пять (5) лет.

НОВОСЕЛОВ Назар Киприянович, 1908 года рождения, . уроженец д.Старая Нерпа Утровского района Тюменской области, гр-н СССР, из крестьян-середнякев, русский, малограмотный, беспартийный, был судим в 1943 году военным трибуналом войск НКВД по ст. 193-10 п."а" к 10 годам, в 1945 году освобожден по амнистии, одинокий, неимущий, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

ГОРБУНОВ Иван Тихонович, 1922 года рождения, уроженец д.Горбуновка Парбинского района Томской области, гр-н СССР, малограмотный, беспартийный, несудимый, одинокий, неимущий, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

ГОРБУНОВ Павел Тихонович, 1920 года рождения, уроженец д.Горбуновка Парбинского района Томской области, гр-н СССР, из крестьян-середняков, малограмотный, беспартийный, судим в 1943 году по ст.193-10 п."а", 193-13 в 1945 году, из ИТЛ МВД сбежал, одинокий, неимущий, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

ЛЮДИНОВСКОВА Татьяна Михайловна, 1886 года рождения, уроженка гор.Киштым Челябинской области, гр-ка СССР, из крестьян-середняков, русская, малограмотная, беспартийная, несудимая, одинокая, неимущая, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

ЧЕРЕПАНОВА Агафья Ивановна, 1906 года рождения, уроженка д.Черепановой Старо-Ачинского района Уфимской губернии (ныне Сажинского района Свердловской области), из крестьян-середняков, русская, малограмотная, беспартийная, несудимая, одинокая, неимущая, без определенных занятий, на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

ЧЕРНОВА Мария Леонтьевна, 1910 года рождения, уроженка Томской области (деревню и район не знает), гр-ка СССР, из крестьян-середняков, русская, малограмотная, несудимая, одинокая, неимущая, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

ИНОЗЕМЦЕВА Анна Лаврентьевна, 1893 года рождения, уроженка д.Солобоево Исетского района Тюменской области, гр-ка СССР, из крестьян-середняков, русская, малограмотная, беспартийная, несудимая, одинокая, неимущая, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лег.

КОНЬКОВА Мария Федоровна, 1902 года рождения, уроженка д.Кедровка Шалинского района Свердловской области, гр-ка СССР, из крестьян-середняков, малограмотная, беспартийная, несудимая, одинокая, неимущая, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

ГОРБУНОВА Татьяна Тихоновна, 1911 года рождения, уроженка д.Горбуновка Парбинского района Томской области, гр-ка СССР," русская, малограмотная, беспартийная, несудимая, одинокая, без определённых занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

КОРОВИНА Мокрина Наумовна, 1911 года рождения, уроженка д.Большие Кусты В.- Усинского района Молотов-ской области, гр-ка СССР, из крестьян-кулаков, русская, малограмотная, беспартийная, несудимая, одинокая, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

ШАБАРШИНА Татьяна Кондратьевна, 1895 года рождения, уроженка села Петрокаменское Петрокаменского района Свердловской области, гр-ка СССР, из крестьян-середняков, малограмотная, беспартийная, несудимая, одинокая, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

ТЮРИНА Вера Григорьевна, 1893 года рождения, уроженка д.Бымзовая Осинского района Молотовской области, гр-ка СССР, из рабочих, русская, малограмотная, несудимая, одинокая, неимущая, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

КОПЫЛОВА Евдокия Ермиловна, 1898 года рождения, уроженка села Николасвки Кривошеинского района Томской области, гр-ка СССР, из крестьян-середняков, русская, малограмотная, беспартийная, несудимая, неимущая, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

СОЛОБОЕВ Василий Федорович, 1892 года рождения, уроженец села Солобоево Исетского района Тюменской области, гр-н СССР, из крестьян-середняков, русский, грамотный, беспартийный, несудимый, семейный, живет в г.Красноярске, под стражей с 7 апреля 1951 года. Вину признает... осужден на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

ЛАПТЕВ Кирилл Яковлевич, 1907 года рождения, уроженец д.Жидки Петуховского района Тюменской области, гр-н СССР, из крестьян-кулаков, русский, малограмотный, беспартийный, несудимый, семейный, без определенных занятий... на двадцать пять (25) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

ГЛУХОВА Татьяна Ларионовна, 1921 года рождения, уроженка д.Большие Кусты, Б.-Усинского района Молотовской области, гр-ка СССР, из крестьян-середняков, малограмотная, русская, беспартийная, несудимая, одинокая, неимущая, без определенных занятий... на десять (10) лет, с конфискацией всего ее имущества, поражением избирательных прав на пять (5) лёт.

КАТАЕВА Секлитинья. Анисимовна, 1924 года рождения, уроженка д.Хохловка Парбинского района Томской области, гр-ка СССР, малограмотная, беспартийная, несудимая, одинокая, неимущая, без определенных занятий... на десять (10) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

ЯКУНИНА Стефанида Евлантьевна, 1926 года рождения, уроженка д.Дряхлы Фокинского района Молотовской области, гр-ка СССР, из крестьян-середняков, малограмотная, беспартийная, несудимая, одинокая, неимущая, без определенных занятий... на десять (10) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

КРОПАЧЕВ Антип Варфоломеевич, 1892 года рождения, уроженец д.Кирсаново Исетского района Тюменской об- , ласти, гр-н СССР, из крестьян-середняков, русский, малограмотный, беспартийный, одинокий, несудимый, неимущий, без определенных занятий ... на десять (10) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

КРОПАЧЕВ Кирсантий Варфоломеевич, 1886 года рождения, уроженец д.Кирсаново Исетского района Томской области, гр-н СССР, из крестьян-середняков, русский, малограмотный, беспартийный, несудимый, одинокий, неимущий, без определенных занятий... на десять (10) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

МАЛЬГИН Григорий Лукич, 1930 года рождения, уроженец д.Роголево Пудинского района Тюменской области, гр-н СССР, из крестьян-середняков, малограмотный, беспартийный, несудимый, одинокий, неимущий, без определенных занятий... на десять (10) лет, с конфискацией... поражением прав на пять (5) лет.

МАЛЬГИН Сергей Лукич, 1925 года рождения, уроженец села Канаши Шадринского района Курганской области, гр-н СССР, из крестьян-середняков, русский, малограмотный, беспартийный, судим в 1944 году по ст.193-10 п."а", в 1945 году освобожден по амнистии, женатый, без определенных занятий... на десять (10) лет... поражением прав на пять (5) лет.

ИНОЗЕМЦЕВ Илларион Иванович, 1886 года рождения, уроженец д.Солобоево Исетского района Томской области, гр-н СССР, из крестьян-середняков, русский, беспартийный, малограмотный, судим по ст.61 УК РСФСР к 2 годам лишения свободы, наказание не отбыл, сбежал, одинок, неимущий, без определенных занятий. До ареста проживал в тайге Ярцевского района Красноярского края, под арестом содержится-с 7 апреля 1951 года. Вину признает... осужден на десять (10) лет, с конфискацией...- поражением избирательных прав на пять (5) лет..."

Как видите, всех наказали чохом и при закрытых дверях (4-9 января 1952 года), суд - чин по чину: председатель Дунаев, народные заседатели Лесниченко и Михайловский, прокурор Мамонченко. Присутствовала и защита, назначенная судом, адвокаты Будимова, Гольберг, Антоничева и Коваленко. Свой хлеб они отработали, в юридическую консультацию с каждого осужденного решено взыскать по 300 рублей.

У меня нет доказательств, как и о чем на шести заседаниях говорили судья, прокурор, защитники и обвиняемые. Судя по приговору, где отмечены номера дел предварительного расследования, о таежниках может быть не менее десяти пухлых томов. Вот бы куда заглянуть! Собственно с этой надеждой и ждал ответа КГБ, однако месяц спустя - вот:

"В архиве нашего Управления действительно имеются некоторые материалы по интересующей Вас тематике. Это уголовное дело по обвинению бывшего настоятеля старообрядческого монастыря Лаптева С.Я. и других его единоверцев, осужденных 9.01.1952 года Красноярским краевым судом по ст.ст.58-10 ч.2, 59-11 УК РСФСР к длительным срокам заключения... К сожалению, по действующим в настоящее время инструкциям ведения архивного делопроизводства мы не можем ознакомить Вас с указанным выше делом". Гласность, конечно, открыла множество тайн, но этой солидной конторе, видимо, есть что скрывать. За минувшие годы ведомство ГПУ-НКВД-МГБ-КГБ себя запятнало, однако честью мундира сотрудники все-таки дорожат. Каются, правда, за некоторые репрессии бывших чекистов, на смену пришли грамотные и более милосердные люди, их винить вроде бы не в чем, но все же, все же... Ну кому, например, это надо, чтобы оберегать дела о таежниках сорокалетней давности?..

Участники этой драмы жили и действовали по -своим убеждениям, как диктовала вера и совесть. Однако, как ни суди, бытием и поступками в первую очередь управляет совесть и доброта, заложенные в нас любовью родителей, что проявляется в зависимости от морали общества и культуры. Вот и хотелось узнать, какими качествами в той операции обладал человек, который, судя по письмам, очень болезненно помнится очевидцами по сей день.

Он красноярец, живет в центре города, пенсионер. Еще подрабатывает в гараже большого учреждения как привратник, закрывает и открывает ворота. Имя не называю, все-таки фронтовик, был ранен, женатые сыновья. По телефону от разговора долго отнекивался, ссылаясь на занятость и выпытывая причину, чем интересен писателю, в конце концов согласился. Желая, видимо, показаться, одел темный пиджак с колодками орденов и медалей, встретил приветливо. Худощавый, подвижен, еще не бросает курить, хотя возраст уже под семьдесят. Живет в достатке. Трехкомнатная квартира ухожена, есть машина и дача; в уютной комнате, куда пригласил, заполненный книгами шкаф, цветной телевизор, ковры...

Не ждал от него откровения, просто хотел посмотреть в глаза, убедился: он "выполнял поставленную руководством задачу"; как старший группы захвата разрабатывал и готовил таежную операцию, лучше других знал обстановку и местных жителей. Всей операцией командовал капитан Щербань, других не помнит, ни подчиненных, ни арестованных. Единственное, что сохранила память, - кожа таежников, якобы шершавая, как рыбная чешуя.

- Вы что, их раздевали?

- Да нет, просто... трогал. Фанатики! Ютились в каких-то норах, как первобытные, ничего не хотели знать, не признавали...

- Не признавали советскую власть?

- Да они, кержачье, никого, кроме бога, не чтили...

- Вас, поди, за эту операцию чем-то отметили?

- А-а, лучше не поминать. Оформили всех к орденам, да вскоре Сталин умер, расстреляли Берию... Помнится, выдали по окладу, в ресторане посидели, ну и все...

- А что с арестованными было дальше?

- Судили.

- А потом?

- Не знаю, не интересовался...

Словом, откровенного разговора не получилось. Интуитивно, видать, он уловил мой интерес. Бог с ним, совесть ему судья. Да предсмертное письмо-жалоба отца Симеона, после суда скрытно отправленная по адресу Председателя Президиума Верховного Совета СССР Н.М.Шверника, привожу дословно:

"... от осужденного на 25 лет лишения свободы и к 5 годам поражения в правах по статьям 58 пункт 10,59-11 от 9 января 1952 года Лаптева Сафона Яковлевича за то, якобы я и братия, руководствуясь враждой к правительству, Советской власти и народу вели борьбу среди мирян путем письменной агитации и запугивания их суеверными страхами.

Суть дела. В 1917 году, когда мне было 22 года, я жил в деревне Жидки Петуховского района Тюменской области. Отец и мать занимались сельским хозяйством, ребятишек в семье было четверо, мы бедствовали. В это время я познакомился с Мягковым Александром Михайловичем, старообрядцем. Он рассказал, что его дядя вот уже с 1873 года живет отшельником в монастыре, т.е. все свои сорок лет. Я был набожным, читал священную литературу и писания, все что касалось религии. Жил я в строгой староверческой семье и смог понять, что самое светлое дело, это дело служения высшей идее - Богу! Для этого я был готов на все муки и испытания.

Расспросив Мягкова о том, как живут отшельники, я стал готовить себя к жизни в монастыре. Так в 1917 году я принял решение, которое определило всю мою дальнейшую жизнь вплоть до 1951 года, т.е. до дня ареста.

В 1919 году я ушел как бродячий монах в леса. Как видите, в 1917 году Советской власти еще не было, в 1918 году по Сибири бродил Колчак, и в начале 1919 года у нас по таежным селам никто еще не знал, что будет представлять собой Советская власть. Поэтому никто ничего о ней не говорил, ни плохого, ни хорошего.

Здесь злой нарок следователя, обвиняющего меня, будто в 1917-1918 гг. я писал книги и выступал против коопераций и Советской власти. Из тех времен я видел лишь одно, что крестьяне вскладчину покупали и продавали товар в лавке, увлекаясь, торговали в воскресенье. На что я говорил им, что торговать в воскресные дни - грех. А следователь этих грешных торгашей превратил в кооперацию, а мой сердечный рассказ о своей жизни нечестно использовал против меня, превратив увещевание этих торгашей в антисоветскую пропаганду.

Вот первое ошибочное и ненужное обвинение. В 1919 году я ушел в пустыню от грешного мира в леса Колыванской тайги и был послушником в числе братии отца Саввы по фамилии Мягков, который пятый десяток лет проводил в отшельничестве, молился богу со своей братией, а монастырь отшельнический возник за 100 лет до отца Саввы и никакого направления, кроме служения богу, не имел. Так и в мою бытность послушником, вплоть до 1928-29 гг., никаких разговоров о властях земных не велось, Советская власть нам не мешала, а мы тем более не мешали никому, живя в одиночестве и питаясь тем, что давала тайга.

После смерти отца Саввы, примерно в 1937 году, я стал настоятелем этого монастыря и продолжал несение службы до 1951 года.

Как мы жили и что делали?

Прежде всего, в основу всего ложилось усердное богослужение, пение церковных песен и молитвы, обращенные к богу. Остальное время собирали ягоды, грибы, орехи и делали другие хозяйственные работы. Так день за днем и год за годом.

Беседы, которые велись мной, и разговоры среди братии не выходили за рамки богослужения, не осуждали и не оправдывали никаких мирских властей, ни малых, ни больших, ни Советских, никаких, ибо это - мирские вопросы, не касающиеся нас, не входящие в наши интересы, в высшей степени непозволительные и грешные. Зачем же нам, несущим по многу лет (от 10 до 35) лишения во всем, отказавшимся от мира, брать на души грех хулением того, чем мы сами не дышим и не живем? Ведь на все воля божья, и если он воздвиг чего, он и разрушит, и не наше дело смертных судить было о чем-то, да и знали мы о Советской власти немного. Свидетельством моих слов является то, что, обвиняя меня и мою братию в антисоветской агитации, мне говорили, что вы агитировали друг друга. Чему же? Не вступать в колхоз, бороться с мероприятиями партии и правительства - где примеры этому? Именно: где и кому мы мешали или пытались мешать? Таких случаев нет и не может быть, следователь только смеялся этому. Какой колхоз мы подорвали или пытались подорвать? Никакой! Какой колхозник поставил в пример наше присутствие, как осуждение его принадлежности колхозу, - тоже никакой!

Итак, все следствие и дело основано на словесах, без свидетелей этих слов.

Запуганная братия, избитая при аресте и напуганная на допросах, чистосердечно рассказала все, и вместо того, чтобы отразить все как было, все эти рассказы были искажены, исковерканы, а лица были принуждены подписать все, как и подобает смирению, подписали все, что ни предложили.

В 1937-38 гг. я решил уйти в Красноярскую тайгу, как более спокойную и глухую, чего и сделали, поселившись на реке Дубчес, это около 1000 километров от Красноярска и около 500 километров от населенных пунктов, где и жили 12 лет, не мешая никому и нас никто не трогал, занимались сельским хозяйством, сбором растений, ловлей рыбы и прилежными молитвами. Мне говорят, что я укрывался от Советской власти. Нет! Отшельник остается им, пока он в отшельничестве-пустыне, и какая бы власть ни была, мы одинаково уходим от мира, как это делалось со дня основания монастырей.

Теперь я должен описать несколько отдельных пунктов нашего обвинения, моего в особенности, ибо от него идет и обвинение общее.

Так, по обвинению, составленному заместителем начальника следственного отдела Красноярского МГБ полковником Ковалевым, якобы я в годы Отечественной войны активизировал свою антисоветскую работу и занимался устной и письменной пропагандой. Это, конечно, неправда. Я писал действительно священные строки в виде небольших книжек, но они служили для поучения моей братии, и в мир, за пределы монастыря, не уходили никогда. Да и содержание написанного не имело в себе, кроме рассуждений о религии, ничего более. Власти мы никакой никогда не касались, хотя тут же обвиняют нас, что в своей агитации мы использовали суеверие мирян. Нет! Во-первых, за 35 лет моего жития в монастыре я ни единого случая запугивания мирян не знаю. В деле, кроме пустых слов, об этом ничего нет; нет ни одного лица, кто подтвердил бы это обвинение.

Далее обвиняют нас в связи со старообрядцем Солобоевым В.Ф., проживающем в Красноярске. Это тоже неправда! Один из жителей Ярцевского района Иноземцев ездил к своему другу или кем ему является Солобоев, я не знаю, этого мы не знали, потому что Солобоева увидели впервые только на суде. Иноземцев же пришел к нам в 1949 году и просил принять его, а у Солобоева он был в 1946-47 годах, и позднее не бывал ни сам и никто другой. Таким образом, ясно, что связь с Солобоевым мы в 1946-47 гг. не могли поддерживать, что подтверждают и Солобоев, и Иноземцев, и - как? Николаю Михайловичу Иноземцеву дали 10 лет, но он хоть мало, но с нами был, а Солобоеву за знакомство с ним - 25 лет! Когда ясно, что уж действительно Солобоев ни в чем не виновен. Как я сам не знал его до ареста. За что же, спрашивается, осудили безвинных людей? Обвинения по рукописям.

1. "Против австрийцев" - это чисто библейские церковные доказательства и рассуждения о крещении первого австрийского митрополита Амвросия. Рукопись написана в 1928 году.

2. "Краткая запись" - о предтечах антихриста и судьбе Рима. Написана в 1930 году.

3. "О пришествии пророков" - доказательства против сектантов. Написана в 1932 году.

4. "Познание о твари, творца и Правителя Вселенной" - краткое понимание сути творцов. Написана в 1933 году.

5. "О воскрешении Исуса Христа из мертвых" - написана в 1935 году.

6. "Воинствующая церковь Христова на земле" - о мученичестве и великих подвигах и страданиях древних христиан. Написана в 1936 году.

7. "Церковь Христова на севере" - поучение о труде и жизни из священного писания и древних проповедей. Написана в 1949 году.

8. "О сотворении мира и учении Коперника" - написана в 1950 году.

Из перечисленных рукописей в деле легко понять, что обвинение, будто они контрреволюционны и клевещут на печать, народ и органы Советской власти, - неправда!

Ведь все можно растолковать по-разному: самое светлое можно сделать самым грешным, но зачем же это? Зачем религию перевертывать на политику? А святые письма, начертанные века назад, обрисовывать как антисоветские, приспосабливая их к сегодняшнему дню по своему разумению? Но следствие признает, что все это было в пределах монастыря. Вот и посудите: 35 лет на мою братию не обращали внимания и даже не знали, что есть вредная сила, а арестовав, утверждают, что мы наносили вред. Но фактов опять же нет. И в чем же я был .вреден своей братии? Выходит, один из нас вел агитацию, затем и другой вставал и агитировал первого и т.д. Не похоже ли это на взаимособеседование, а какую форму носили беседы в монастыре, я уже рассказывал. Кроме того, что мы говорили на следствии сами, нам ничего не предъявлено, а то, что мы рассказали, - облекли в вульгарную форму и принудили нас подписать. Напуганная, непривычная к дерзкому и жестокому обращению, братия оказалась беспомощной, да и сам я впервые столкнулся с подобными фактами и не мог оказать должного влияния на ход дела.

Обидно это все, очень!

Еще я обвиняюсь в агитации против колхозов, особенно в период Отечественной войны. Да, был случай, когда несколько раз миряне обращались ко мне по вопросам веры, но не более, и мои ответы были лишь в рамках защиты веры.

Тут же обвиняюсь, что пропаганду эту я вел с 25-го по 38-й годы в колыванской тайге, и приводятся шесть человек, которых мы привели в доказательство, с кем мы вели беседы. Так это же были старики, из них пятерых давно уже нет в живых. А обвинение громко заявляет по поводу этих людей, якобы "следствием вскрыто". Все это на деле опять же ничем не подтвержденное и взято с наших же слов, переделанных в вульгарно-политическую ересь. Кроме того, умерли старики, как мне помнится, в начале тридцатых годов, когда колхозы только-только начали создавать в северной тайге Сибири.

Далее я обвиняюсь с братией в том, что в 1939-40 годах в Ярцевском районе провел четыре собрания на антисоветские темы. Неправда! Это были только моления и были мне от мирян вопросы по молебствиям и о труде в воскресенье. Я сказал, что это грешно - работать в воскресенье. Мне жаловались старики-миряне, что в колхозе заставляют работать по воскресеньям. Это и был тот случай, когда я подтвердил греховность такого действия, как гласит вера. Но и только. И никто ничего не показывает по этому поводу. А следствие избежало допроса свидетелей и снова заставило нас подписать всю ложь. Но ведь даже и наше признание, что мы небо украли, еще не доказывает, а тем более мы и не признавались, а просто с нами обошлись как с живыми кулаками без сердца и души человеческой. 

Николай Михайлович, простите старика и всю братию мою, но обратите внимание, что последствий или следов преступления нашего нет, слова-слова-слова - и так письменно без конца.

Далее, как мне помнится, обвиняют меня за то, что в 1943 году я послал на заимку Луговатка старца Голдобина А.Г. для усиления якобы враждебной деятельности. Снова все та же выдумка следователя, ничем не подтвержденная.

По этому и другим вопросам я долго отстаивал себя и доказывал неправду и несправедливость следствия, но я же не мог более упорствовать и решил, что, не имея душевных сил на это, положусь на то, что правда должна победить.

В действительности же Голдобин просто поехал помочь женскому монастырю перегнать лодку с р.Дубчес на Енисей и с Енисея на р.Кас, к месту жительства женщин. Лодка была большой, путь в 600 верст. Ввиду того, что путь был вешний и дальний, я разрешил остаться у женщин этому старцу на зиму, так как в том году мы переживали голод. Никаких он больше заданий не получал и контрреволюцией не занимался. Да и не мог, ввиду своей неспособности словесной и малым знанием. Да и причин, побуждающих к этому, не было. Все это просто громкие, чересчур громкие и раскрашенные слова следователя, не имеющего ни доказательств, ни правды.

Последний пункт обвинения - обвиняюсь в укрывательстве дезертиров из Советской Армии и беглых из заключения.. Харина А.А., Горбунова И.Т., Глухова М.Л. "и других". Кого же других? Опять же других нет. Харин и Глухов, уклонившись от службы в армии, пришли ко мне вместе в 1944 году в августе. Они рассказали мне, что при призыве с них сорвали нательные кресты, надсмеялись над верой и богом. Оба они убоялись, что на поле боя падут и будут отвергнуты господом и посему решили не идти на войну, а убежали. Однако, убежав, во имя прощения их богом, решили лишить себя всего доброго, обречь себя на вечное моление и отречься от мира во имя бога. С этим и пришли ко мне. Если бы они пришли укрыться, как беглые преступники, я не принял бы их. Но они шли на добровольное изгнание на всю жизнь, ища тем самым милости не мирской, а божьей. И я обязан был, как велик бы грешник не был, принять его под наш кров и учить его молитве и смирению. Так я и сделал, как велит бог, Евангелие и писание.

Горбунов ушел действительно из заключения, но прибыл ко мне не за укрытием, а как богомолец-отшельник, и я принял его, как ранее принял Харина и Глухова. Они были послушниками и готовили себя к покрытию.

Так выглядит мое обвинение, которое, распадаясь на части, клеймит и братию всю, но в действительности никакой вины нет.

Много я выдержал за Зги долгие девять месяцев с самого дня ареста и до суда, много еще впереди дней так же мучительных, как и эти.

В конце хочу остановиться на подробностях, чтобы Вы могли понять обстановку, в которой мы находились с момента ареста и до зачтения приговора.

Нагрянув к нам в монастырь, служители МГБ в большинстве случаев поступали бесчеловечно. Прежде всего делали испытания по поводу всех проживающих монахов, даже применяли жестокие телесные наказания, все мы были подвергнуты строгой охране, например, несмотря на наш весенний религиозный праздник Пасхи, в первый же день были выгнаны на работы 70-летние старцы, которые от нее отказывались, за что целый день были держаны на холоде. Все наши кельи были сожжены до основания, вместе с которыми погорели все наши вещи и много центнеров хлеба. Кроме того, наши иконы злоумышленно кололи и тесали, делали из них шашки, бросали в костер для варения супа. Книги как служебного содержания, так и церковно-исторического значения абсолютно все были преданы огню. И так на всех наших местожительствах остался один пепел.

Перед конечной нашей отправкой срывали с нас кресты и весь наш монашеский чин, т.е. мантии и т.п. Пять дней мы сначала плыли на плотах, где руки нам связывали безо всякой нужды. Такие обстоятельства внедрили в нас незабытый страх и при всяком в высшей мере принуждении следователей мы рады были все подписать, только бы не повторялись подобные действия.

На суде защита почти не защищала нас, и нам объявили, что к вам придут защитники в тюрьму и опишут все; дескать, если Москва найдет нужным, то и оправдают вас. Но срок был дан всего три дня. Когда же мы пришли в тюрьму и стали просить защитников, то их не оказалось. Только на третий день нам сказал тюремный надзиратель, что пишите сами, а то время пройдет и вы ничего не напишите.

Но почему все это так случилось? Я не могу себе дать отчета, здесь все очень походит на обман. И мы обращаемся теперь к Вам, я оставляю всю надежду на Вашу Верховную власть и справедливую совесть. И думаю, что служители Красноярской МГБ не столько доказали нашу преступность, сколько очернили свое звание непристойностями.

Будьте милостивы, Николай Михайлович! Мы люди, много лет живущие в глуши и один на один выносившие все тяготы лесного отшельничества, теперь подавлены и беспомощны, как никогда. В ответ на смирение и покорность нам ответили свирепствами, а за чистосердечные признания - злоумыслом. Помогите и заставьте молить бога за Вас!

Все, что я описал по ходу нашего дела, полностью относится и к делу женского монастыря. К сему Лаптев".

Это письмо, чудом сохраненное единомышленниками, видать, попало по назначению, тронуло чьи-то сердца. Из Красноярска затребовали дело "контрреволюционной организации", разобрались с бездоказанными и вымученными обвинениями следствия и краевого суда. Верховный суд РСФСР от 12 ноября 1954 года постановил немедленно освободить из-под стражи всех старообрядцев, что и было сделано. Однако за долгие тридцать месяцев, пока велось следствие и заключенные находились по лагерям, где многие окончательно потеряли здоровье, двое умерли, в том числе отец Симеон.

А как сложилась судьба остальных? Кто-то из них скончался по старости, все-таки минуло сорок лет, кто-то, возможно, здравствует и поныне.

Эта надежда и заставляет меня продолжать поиски, чему помогают письма и старенькие блокноты, заполненные фактами и фамилиями, есть имена староверов, с кем встречался за многие годы странствий по нашему краю.

Перевозчиков, Михаил Семенович. Староверы Красноярск : Кн. изд-во, 1991.

---