Л.О.Петри, В.Т.Петри. Таймырская быль
« В одном большом деревянном доме жили 2 брата: мой отец Фельк Иоганис с семьёй (5 детей) и его брат Фельк Давид с семьёй (6 детей). В 1929 г. в связи с коллективизацией многих сельчан, в том числе и обоих братьев с семьями выслали в степь за 30 км от нашего большого села Кинд. Всё личное хозяйство и весь скот был взят в колхоз. В степи люди стали строить саманные и глиняные дома. Позже отец наш работал колхозным птицеводом, имея более 1000 индюшек и 800 гусей. Вся наша семья ему помогала, занимаясь тоже этим птицеводством. Теперь вновь построенная деревня стала называться «Кинд-2», позже «Бруненграбен», а на расстоянии 1-го км в отдалении - Дамграбен, где было всего 3 дома - 3 семьи, не большое озеро около Дамбы, 2 больших дерева ивы и 5 молодых деревьев. Это было сказочное место, но ненадолго. В 1934 году от рака в возрасте 43-х лет умерла мама. Школа в Бруненграбене была 7-летка, которую я в 1941 году окончила. Русский язык изучали как иностранный и владели им слабо. Моя мечта тогда была стать учительницей, и хотя уже с 22 июня шла война, я в начале августа всё-таки поехала в Марксштат и успешно сдала вступительный экзамен с зачислением в педтехникум. Вернувшись счастливой домой с полной надеждой, что моя мечта исполнится.
Но увы, 28 августа 1941 года Указ ПВС СССР всё изменил. Мне было тогда только 14 лет и, как сейчас помню, в каком отчаянном состоянии был весь народ. Почему, за что, куда переселить, какая опять трагедия! Тысячи и десятки тысяч шпионов и диверсантов среди нас? Но я почему-то ни одного не встречала? Что будет с нашим урожаем, который так заботливо выращен и находится всё ещё на полях, ведь он и весь скот погибнет. Какую потерю, утрату понесёт государство. Никто из нас конечно и представить себе не мог планы наших правителей, как наказать массу нашего многострадального народа. 17 сентября 1941 г. нас повезли в Сибирь. Сейчас я пишу эти строки и вспоминаю то время и у меня мороз по всему телу - как мы, тогда ещё дети, легко к этому относились, а каково было нашим бедным родителям, могли ли они спать по ночам в товарных вагонах на жёстких нарах 20 дней. Один раз в день давали чашку похлёбки и немного хлеба. Никакой информации о том куда нас везут.
В начале октября прибыли в Красноярск и далее отправили в деревню Сосновка Манского района. Здесь мы работали в колхозе на разных работах, и если бы нас тогда там оставили, то голода бы почти не терпели, но уже в июле 1942 г. нас вторично выслали теперь уже на Таймырскую рыбалку, где Енисей в Карское море впадает. Из нашей семьи троих: старшую сестру Каролину (1913 г.р.), Иду (1921 г.р.) и брата Давида (1923 г.р.) ещё в июне 1942 г. забрали в трудовую колонну НКВД, нас семерых привезли к причалу в Красноярск и под открытом небом держали на берегу, заставляя на носилках грузить соль в лихтера, за что один раз в день получали чашку похлёбки и немного хлеба. Мой отец, мачеха, её дочь Ольга с годовалым грудным ребёнком, я (15 лет), Ирма (11), Гильда (6) и люди видели творившиеся вокруг нас безобразия, но все боялись и молчали, замкнутые в своём необъяснимом горе.
Когда погрузились на теплоход, возникла опять неизвестность: куда же мы плывём, казалось в бесконечность. Люди между собой, т.к. от властей ожидать можно было только плохое, говорили: «Наверное довезут до моря и утопят нас всех вместе с теплоходом». Это было бы слишком быстрая и дорогая смерть, мы были обречены на гибельные условия.
В пос. Потапово нашу семью и ещё очень многих высадили на голый берег, когда уже начались холода, сильные ветра, снежные пурги: люди в отчаянии, куда деваться и тогда начали строить землянки, вернее - рыть норы в вечной мерзлоте с плачем и жертвами. Были выкопаны в горе 22 землянки, из которых наша была первой с краю. Старые или больные мужчины, мальчишки моложе 15-ти лет и дети (наша рабсила) носили мох и кустарник из тундры. Не хватает слов, чтобы выразить бесчеловечное отношение к невинному страданию несчастных людей.
Где-то в начале октября из Игарки приплыл со стройматериалами плот, тут же был скован льдом, а то, что было выше воды нужно было выгружать и нести выше на берег. Сырые, тяжёлые доски, брусья , всё, что возможно было поднять, носили на верх. Я маленькая ростом вместе с папой носили на плечах непосильный груз. Папа очень жалел меня, т.к. я была ростом много меньше его и тяжесть падала на меня. За зиму весь не вмороженный материал был спасён нашими людьми. Теперь, чтобы спасать от ледохода остальной материал, нужно было на берегу в 5-ти местах копать глубокие ямы в вечной мерзлоте и ставить туда большие деревянные катушки, чтобы во время ледохода стальным тросом придержать плот. Сколько труда было вложено нашим голодным полураздетым народом и уже при первой подвижке льда на Енисее всю платину унесло по течению. Ещё перед началом ледохода вокруг плотины во льду долбили канавы для спасения леса, но вновь и вновь замерзала вода. Наш труд никто не учитывал и он оказался затраченным без пользы.
Землянки строили и селились по две семьи. Нашими соседями в землянке была семья Папст - 4 человека и нас трое: папа, Ирма и я. Для двери и окна получили рамы, а также кирпич, только, чтобы сложить плиту. Работал и стар и млад, спасали себя, в первую очередь, думая о малых детях и стариках, как их уберечь от холода. В землянке, которую мы построили, поместилось 10 человек, в центре плита. Теснота страшная, вшей - масса. Питьевая вода - из снега, свет - лучинка, В эти длинные полярные ночи три месяца не видать дневного света. Ни помыться, ни туалета... Началась повальная цинга-скорбут - страшная болезнь. Многие землянки скоро стали пустыми, Трупы хоронить было некому, закапывали в снег.
После «стройки» стали организовывать рыболовецкий колхоз, с названием, как насмешка – «Новая жизнь»! Председателем стал Фрицлер, наш человек с Волги, он неплохо знал русский язык и старался нам всем помочь, но вскоре его убрали, куда и за что, неизвестно. Работающие получали 600 гр. хлеба, дети и старики по 400 гр. хлеба и больше ничего! Хлеб был тяжёлый, как камень. Болезни косили всех. (Вспомните, дорогой читатель, даже «зэк» в системе ГУЛАГа имел пайку значительно более высокую).
С открытием от льда Енисея началась рыбалка, имея маленькие деревянные лодки с вёслами. Енисей имел ширину более 3-х км, для нас было всё не знакомо и при штормах и больших волнах люди гибли каждый день. Позже началась рыбная ловля неводом, для чего на левом берегу Енисея были построены маленькие дощатые домики с железной печкой и нарами. Невода поделили из расчёта один невод на 3 бригады по 7 человек - одни дети с 15 лет и старше. Невод почти не сушился, ночь или день, погода или непогода нас постоянно контролировали, чтобы мы «цедили воду» не правильно «построенным» неводом. Никто кроме нашего председателя колхоза Фрицлера не интересовался, почему на нашем неводе не правильно дель (это сеть невода) посажена. Когда тянем невод из воды , то чем ближе к берегу, тем больше накручивается дель на поплавки и грузила, а мотня (это мешок из дели, куда должна скапливаться пойманная рыба) прикрывается и вся рыба через верх невода уходит. Фрицлер старался что-то добиться, нам помочь, но его просто тайно убрали без объяснений колхозникам.
Особенно тяжко для нас было во вторую зиму 1943-1944 года, болезнь-цинга (Skorbut) косила людей беспощадно. Часто не было денег, чтобы выкупить наш скудный паёк хлеба. Поэтому наша старшая сестра Каролина, работавшая в Караганде на шахте, сумела собрать и нам почтой выслать 500 рублей. Мы их так ждали, однако, какой-то злодей их себе присвоил и мы их так и не получили. Кто не испытал настоящего голода, не может себе представить, как это тяжело и больно. После того, как нас покинула мачеха с детьми, нас в землянке осталось семеро (семья Папст - четверо и нас трое - папа, Ирма и я).
Уже в 1943 году папа работать не смог. Восемь месяцев он лежал в землянке больной, без всякого лечения, без света, И в апреле 1944 года он умер. Остались мы две сестрёнки (12 и 16 лет) одни... Слава Богу, нашла нас старшая сестра Ида и прислала нам вызов, ещё 400 км севернее, на Таймырском полуострове, в пос. Караул, где уже начинается залив перед Карским морем.
В 1944 году после смерти нашего любимого папы, мы с Ирмой получили разрешение из Потапово поехать в Караул к Иде, которая была замужем за русского, который на 20 лет старше её и работал в рыбнадзоре. Муж Иды имел 10 своих ездовых собак, за которыми я стала ухаживать и кормить, работая у него каюром. Собак я любила, за их большой труд и ласку. Работала у него больше года и была исполнительной и послушной пока он меня не стал называть «фашисткой». Тогда я от работы у него ушла, устроившись уборщицей в школу, где жила вместе с женщиной с тремя детьми. Я всю жизнь всегда находила быстрый контакт с людьми. Работая в школе, я очень любила рисовать, поэтому я теперь стала рисовать переходящие знамёна в школе, лозунги к праздникам и плакаты. Моё «художество» было оценено и меня перевели в районный отдел народного образования счетоводом в бухгалтерию. Здесь я с божьей помощью росла не по дням, а по часам, не имея русского образования, стала много читать по-русски, внимательно смотрела как пишется каждое слово. Через 2 года я закончила заочные московские 1,5-годичные курсы повышения квалификации бухгалтеров в медицине, где в этой отрасли я проработала 35 лет: на должностях старшего и главного бухгалтера в медицинских учреждениях до пенсии.
На сохранившемся до сих пор фото с 1950 года я в северной одежде: сакуе, мальце, тяжах и бокарях, где я в первом ряду сижу правая с краю. В такой тёплой одежде я один раз с упряжкой собак ночевала в пургу под открытым небом в снегу на льду Енисея. Тогда мне было 17 лет и я возила рыбу со станка Мунгуй 45 км от Караула и попала, как я уже написала, в пургу без видимости. Я боялась, что могу оказаться в какой-нибудь протоке Енисея и остановилась с ночёвкой. Собаки все около меня легли, а я уснуть так и не смогла, а когда стало рассветать, то оказалось, что я была не далеко от станка «Толстый нос» в 7 км от Караула.
Хорошо помню, что в Карауле было много политических заключённых по 58 статье УК РСФСР, которые в своё время работали вместе со Сталиным. Это были умные люди. С одним из них, по фамилии Лазарев, бывший член ЦК ВКП(б), я часто беседовала и всегда горевала, что не могу учиться, как быть без образования, ведь мне уже было 17 лет. Тогда мне он дал такой поучительный совет: «Ты, Мария, всегда можешь видеть и отличить хороший поступок или поведение от плохого; прими всё хорошее и отвергни всё плохое, для этого не нужно институт кончать - и будешь хорошим человеком». Уже позже, когда мы выехали с Севера, при поступлении на работу, я в автобиографии всегда писала, что окончила 10 классов на русском языке.
Воспоминания писать очень тяжёло. Но видит Бог, что я писала истину-с надеждой, что и мои воспоминания заполнят белые пятна трагедии российских немцев на Таймыре. В памяти о нашей жизни там остались мои сестра с братом - Ирма и Яков Шмаль».
На оглавление На предыдущую На следующую