Свидетельствует Любимова (Грош) Ирма (1935 г.р.).

«Родилась в селе Гримм Саратовской области. С началом войны 22 июня 1941 года по Указу ПВС СССР от 28 августа 1941 года нашу семью 19 сентября 1941года, оставив дом и всё имущество, выселили из родных мест АССР НП. Разрешено было брать с собой только самое необходимое. Наша семья состояла из шести человек: папа Грош Август (1902 г.р.), мама Лиза (1904 г.р.) и четверо детей - брат Август (1927 г.р. инвалид по зрению), сёстры - Лиза (1930 г.р.), Ида (1938 г.р.) и я. На грузовой машине нас доставили на пристань «Золотое», где далее на барже по Волге приплыли до пристани «Ахмат». Все вышли, где нас ожидал дальнейший путь. Прошло несколько дней, когда нас посадили в товарные вагоны и повезли по железной дороге. Куда? Это волновало весь эшелон.

28 сентября на станции «Безымянной», где наш папа, купив для нас арбуз, услышал гудок паровоза и побежал к эшелону, подумав по-видимому, что отходит наш эшелон, споткнулся и упал под вагон не нашего отходящего поезда - случилась великая беда - наш папа погиб. Это была наша первая утрата - мы потеряли папу. Маму и брата Августа подвели к папе, а нас сестёр не допустили. Помню плач, рёв, шум - какое это было великое горе для нашей семьи. Папу накрыли брезентом, а нас повезли дальше. На какой-то станции нас догнал начальник эшелона и передал маме документы о том, что папа погиб, но ни пособие на детей, ни страховки не получили, хотя папа её имел. Мама вся в слезах и мы все четверо в четыре ручья. Вот так мы остались без папы, черпнув в самом начале нашей депортации потерей дорогого любимого родителя.

А колёсики всё крутятся на Восток. Не доезжая до Красноярска, в вагоне у моей младшей тёти Малюши родился сын (его до сих пор называют «Вагончик»), событие это произошло в конце сентября - Витю и тётю её муж дядя Лео сумел их определить в санитарный вагон.

Доехали до станции «Бугач» под Красноярском, где весь эшелон водили в баню и накормили какой-то похлёбкой. Здесь в Красноярске нас распределили по районам, куда доставляли на подводах - осень, грязь и холодно. Привезли нас в село «Ильинка» Нижне-Ингашского района, где нас сибиряки встречали не «хлеб с солью»; мы были «немцы» - с ними шла война, нас восприняли, как немцев- фашистов и поэтому мы явились жертвами местной пропаганды. Особенно трудно было нам детям, хоть не появляйся на улице, сразу закидывали нас камнями и плевали в лицо. Старшим дали работу в колхозе.

Село «Ильинка» расположено не далеко от ж.д. ст. «Решоты», где был концлагерь трудовой колонны НКВД, в котором находились братья моей мамы .Узнав об этом, мама и тётя Малюша пошли пешком на свидание к братьям. Однако, это была тяжёлая «прогулка» без знания русского языка и этих мест. Концлагерь их встретил колючей проволокой, за которой находились опухшие, умирающие от голода и холода люди разных национальностей, которым хотелось хоть чем-то помочь. Измождённые тяжёлой и опасной работой в этом концлагере на лесоповале люди выглядели как живые тени. Но, как попасть за колючую проволоку? Мир не без добрых людей -нашёлся добрый человек, который помог маме и тёте Малюше мимо «колючки» пройти через конюшню, встретиться с братьями и хоть шепотом поговорить и накормить их. Несколько таких коротких «свиданий» им посчастливилось провести.

В «Ильинке» нам долго не пришлось жить. В зиму 1942 года в трудколонну НКВД забрали остальных мужчин, женщин, которых разлучали с детьми. Нас с мамой, бабушкой и тётей Малюшей с Витей (5мес.) направили на Крайний Север в Таймырский национальный округ. Из «Ильинки» до Красноярска опять нас везли на подводах. Помню, через речку лошади не хотели в воду идти и наш кучер, погоняя лошадей, концом кнута сильно задел ногу сестры, от чего у Лизы потом с пальца сошёл ноготь.

В Красноярске нас погрузили на теплоход «И.Сталин», на котором плыли на Север по могучей реке Енисей. 21августа 1942 года нас, как 2-ю партию спецпоселенцев, выгрузили на станке Уcть-Хантайка. Прибывшая до нас 1-я партия в основном состояла из ребят и девчат 14-18 лет с матерями и без них, которые были одновременно мобилизованы, но в трудовые колонны НКВД. Среди молодёжи 1-й партии были и наши односельчане из села Гримм, в том числе Эмилия Эрдман с матерью Лизой и сестрой Марией.

Нас вселили в ещё не достроенный барак. Народу прибыло много, нары в два яруса по 50 см на человека. Внизу разместилась бабушка, тётя Малюша и Витя, которому исполнилось не полных 11 месяцев, всего на троих 1,5 м. Нам на 2-м ярусе на 5 человек - 2,5метра нар из берёзовых сырых жердей. В середине барака поставили железную печку, освещались только лучинами; не оставляли нас в покое клопы, тараканы и вши. Казалось, что ночам не будет конца - такими они были в темноте и переполненном бараке без вентиляции. 3-я партия спецпоселенцев приехала 14 сентября 1942 года, среди которых был Адольф Циммерман - будущий муж моей сестры Лизы; совместная их семейная жизнь была у них 53 года. Из-за отсутствия в посёлке свободного жилья под «деревянной крышей», люди 3-й партии спецпоселенцев в основном жили на берегу Енисея в палатках - старики, женщины и дети.

Этих людей привезли на погибель-до них ни кому не было дела. Не забуду, как я стояла на берегу и смотрела на брошенных людей, укутанных во что попало, кругом снег, холод, а ещё живые люди в палатках! Мне было их бесконечно жаль, я такого горя ещё никогда не видела и чувствовала в своём маленьком сердце обречённость этих людей. Старики, ещё имеющие в себе силы начали строить землянки, в которых всё же лучше было чем в палатках. Среди них была и семья Циммерман, которая прожила в землянке 1,5 года. Только в 1944 году начали строить дома. Привели плот из Игарки со стройматериалами, которые из Енисея подняли на берег осенью 1943 года. В 1944 году построили барак с несколькими комнатами и открыли начальную школу. Среди немцев были и учителя: Лидия Кондратьевна Штраух и её племянница Эльвира Вольф. Они тоже с семьёй жили в нашем бараке. В 1944 году я пошла в 1-й класс, а сестра Лиза - в 3-й, где учились русскому языку. В школе освещение было коптилками, писали на бересте (берёзовой коре). Во 2-м классе появились тетради и даже специальные по чистописанию.

19 января 1943 года в возрасте 5 лет умерла моя сестра Ида. Это была наша вторая семейная утрата и горе. Лежала покойница с нами на 2-м ярусе. Мама завернула её в одеяло и на руках носила её по бараку, умываясь слезами, пела ей песни, а кто-то ей подпевал. Из-за сильной пурги похороны отложили до лучшей погоды, когда мама и две женщины отнесли сестрёнку на кладбище и предали Иду земле. Чем Ида болела мы не знаем; по словам мамы она простыла. Однако, она была очень слабая из-за нехватки питания. 3 июля 1944 года от голода и цинги умер мой брат Август, который оказался третьей утратой в нашей семье за прошедших не полных 3 года. От семьи осталась половина: мама и мы с сестрой Лизой. Как это было тогда больно и тяжело нам и особенно маме, но надо было жить. Мама была сильной женщиной, очень нас любила и всё делала, чтобы сохранить нашу жизнь с сестрой; ночью при лунном свете она вязала нам тёплую одежду, а днём работала в колхозе. Помню шла для отправки в Дудинку заготовленная хвоя, горьким отваром которой поили людей против цинги. Если бы этот отвар пили мой брат и сестрёнка, возможно они остались бы живы, но...

И вот 9 мая 1945 года - ПОБЕДА - радость была неописуемой. Жёны ждали своих мужей, матери - сыновей из уральских и сибирских концлагерей. Но мало кто остался жив и вернулся домой. Очень были тяжёлыми и послевоенные годы.

30 мая 1945 года мне исполнилось 10 лет. В этот день я чуть не умерла с голоду, я лежала на нарах и со мной моя тётя Малюша, у нас не было сил ходить, не знаю, что было бы с нами, если бы не счастливый случай. В этот день, впервые так рано открыл навигацию, причаливший к Усть-Хантайке пароход «Спартак». Мама собрала некоторые папины вещи и пошла на пароход обменять на продукты. Маме очень и очень повезло, за одежду она получила калач хлеба. Мама обхватила руками хлеб и быстро на подкашивающихся от голода ногах, вернувшись в барак, сказала: «Дочка, сестрёнка вставайте, отметим день рождения и первый 10-летний юбилей Ирмочки». Это был в то время самый дорогой подарок, мы все сели за стол (бабушка, мама, тётя Малюша, маленький Витя сестра Лиза и я). Я не помню, когда я ещё ела такой вкусный хлеб, как этот калач - его вкус запомнился мне на всю жизнь. Мы его ели и плакали. Бабушка, мама и тётя Малюша благодарили Господа Бога, что он услышал о нашем голоде их молитвы, мы спасены были от голодной смерти.

Горько теперь вспоминать эти тяжёлые, холодные и голодные годы. У нас с сестрой была одна телогрейка на двоих, мама из старья нам сшила бурки и нашла галоши. Теперь мы оказались одетыми и обутыми. Но при морозах 40-50 градусах такая одежда - сбегать только до «ветра». Через 6 лет я впервые одела валенки, которые мама заработала за хорошую и безотказную работу, но их размер подошёл только мне.

Жизнь на станке Усть-Хантайка продолжалась, наступила весна 1948 года, когда 8-го июня во время сильного ледохода и большого разлива Енисея погибла наша рыбачка Анна Майзингер. Моя сестра Лиза (18 лет) оказалась живым свидетелем этого несчастного случая. Вот, что я помню с её слов. Во время Енисейского большого половодья и ледохода обычно для нужд нашего колхоза «Северный путь» ежегодно ловили аварийный лес. Брёвна Игарского лесокомбината на лодках буксировали до берега. Конечно во время ледохода эта работа очень опасная. Звено во главе с опытным рыбаком Владимиром Вольфом (22), Анной Майзингер (22) и Лизой Грош (18), будучи в лодке занимали места: девчата на вёслах, а Владимир рулевым на корме, имело в качестве инвентаря один топор и багор. Пойманное багром бревно необходимо было отбуксировать и вытащить на берег. Работа эта очень тяжёлая. В тот день им очень не везло. Лодку постоянно окружал лёд. В какой-то момент льдом лодку подняло и они втроём стали бороться за её плавучесть, но справиться с бедой было не возможно. Когда же глыбы льда сдавили лодку и она затрещала, Владимир крикнул: девчата надо спасаться! Он схватил топор и выпрыгнул с девчатами из лодки. Однако Анна ещё раз вернулась в лодку, чтобы взять платок и ремень. Далее Лиза и Анна оказались на одной небольшой льдине, которая плавала и качалась, не касаясь дна, оставаться на которой было опасно. У берега произошла очередная подвижка льда и вдруг Лиза увидела, что лодка опять в чистой воде и на плаву. Лиза предложила Анне рискнуть (другого варианта не было) и добраться по льдинам до лодки. Анна ни слова не ответила, а Лиза не долго думая и спасая жизнь, пустилась по глыбам льда и воды бежать, сумев добраться до лодки, набрав полные сапоги ледяной воды. Не успела Лиза оглянуться, как ледоходом закрутило лодку и она в один миг подумала, что это теперь «моя смерть». Но лодка быстро опять встала в плавь. Владимир, видя, что Лиза в лодке, стал её звать к себе. В это время он находился на большой глыбе льда, как айсберг, который стоял на дне близко от берега. Лиза со всей силы как могла веслом отталкивалась от льдин и добралась до айсберга. Вдвоём они стали искать льдину с Анной. Однако, её льдину течением от них уносило всё дальше и дальше к середине реки. Анна на льдине то появлялась, то пропадала. Сквозь льдин ледохода Владимир с Лизой на лодке пробиться к Анне не смогли, из вида она пропала. Спасатели поняли, что среди сплошного потока льдин искать и догнать льдину Анны, находясь при этом сами в условии собственного огромного риска, не представляется возможным. Мокрые и обессиленные Владимир и Лиза поплыли к берегу, где разожгли костёр, чтобы обогреться и огнём с дымом людям в посёлке показать, что они живы. Увидев дым, в Усть-Хантайке все поняли, что есть кто-то живой. Тогда тётя Малюша взяла сухую одежду и пошла (3км) по берегу к костру. Мы с мамой конечно очень и очень переживали за Лизу, т.к. она в этой поездке была самая младшая - Господь её сберёг. Тётя Малюша до костра не дошла, т.к., увидевшие её Владимир с Лизой, подплыли к берегу и, взяв её на лодку, втроём поплыли домой. О том, что тётя Малюша ушла к костру, мало кто заметил, поэтому все были рады возвращению троих. Когда же лодка подплыла к берегу все увидели, что нет Анны. Немедленно пред. колхоза Иван Афанасьевич Моор собрал молодых людей (среди которых были Петр Циммерман, Антон Вайгель, Андрей Шотт, Андреяс Нойман и др.) и на большой лодке среди льдин поплыли на поиски Анны. Ребята вернулись, но без Анны, она погибла. Гибель Анны очень тяжело переживала её сестра Лида Майзингер. Анна Майзингер оставила у всех хантайцев о себе добрую память.

Летом 1951года председатель колхоза И.А.Моор направил меня для Усть-Хантайского радиоузла учиться в Дудинку на курсы радистов. В посёлке поставили столбы с радиолинией, установили ветроэлектроагрегат. По домам установили репродукторы. Окончив курсы, я начала работать на радиоузле. Мой рабочий день начинался с 6-ти утра до 24 часов, а также в качестве кассира помогала бухгалтеру колхоза Агаде Голодышкиной (Ланг). За эту работу, как подростке, мне оплачивали в месяц 18 трудодней, один из которых тогда оценивался в 7 рублей. После меня на радиоузле работал Никитин.

Очень хотелось учиться, ведь пока моё образование было только 5 классов. Тогда я (14 лет) решила ехать в Дудинку учиться в вечерней школе, а днём работать. Но для этого нужно было заехать в Потапово, где была наша спецкомендатура и получить разрешение на переезд из Усть-Хантайки в Дудинку. Но комендант Лосев заставил меня вернуться. Вскоре к нам в Усть-Хантайку приехал уполномоченный представитель НКВД и объявил, что мы все немцы высланы сюда на вечно. Был плачь матерей и молодёжи. За что такое наказание? Этот вопрос волновал каждого. В чём наша вина? Ответ один - виновность в том, что мы немцы.

В Усть-Хантайке мы прожили 12 лет. В 1954 году по вызову родственника нам разрешили выехать из Дудинского района в Емельяновский Красноярского края (45км от Красноярска). Вот так под сталинским гнётом прошло моё детство и юность. Уйдя из бесперспективной для меня жизни в России, я с семьёй с 1996 года проживаю в Германии.

На оглавление На предыдущую На следующую