вх. 90-76
Судьба человека с 1931 по 1956 год

Петров Алексей Артьмьевич рождения 1910, пока жив напишу о своей несчастной судьбе. В 1931 году были раскулачены. Были все мы крестьяне-хлеборобы. Отец Петров Артемий В. совсем был неграмотный, мать Ульяна Дементьевна тоже неграмотная. Я, Алексей, 2 класса.

В 1931 году раскулачили, оставили в одной рубахе. Скот, лошади - в колхоз, а остальное недвижимое дармоеды-лодыри, сволота по себе растащили, а нас в ссылку. Мне было 20 лет, у меня была гармоника. Один комсомолец на ходу вырвал из рук. С места жительства Усинского района Красноярского края плыли на плотах. Было 18 плотов. Плыли ссыльные с малыми детьми. Умирали на плотах. Сначала плыли до устья Енисея, затем с устья Енисея до устья Абакана. По Енисею были опасные места, пороги, плоты разбивались, были несчастные случаи. Прошли 18 плотов благополучно, только на плотах много было умерших.

Доплыли до устья Абакана. С устья Абакана до железнодорожного вокзала погнали как скот, детей несли на руках. Пригнали до вокзала. Погрузили в столыпинские вагоны и повезли до станции Ижморки. Здесь нас выгрузили. Малых детей на подводы, а взрослые пешком до Чулыма. Шли 3 дня, и от Чулыма до Гари 4 дня. Кушать давали 600 грамм хлеба и воды. Варенки никакой не было.

Пригнали нас на местожительства в густой березняк. Детей свалили как ягнят. И вот в этом березняке каждый для себя стал делать балаганы. Проточной воды не было, была лужа дождевая, была котловина. И вот народ отправлялся туда и некоторое время пользовался. Березняки вырубили и стали строить бараки, кто строить, а кто корчевать горелую тайгу, а я пошел на распиловку пиломатериала. Пропилили с напарником две осины, и вот напарник умирает, как помню 12 ноября 1931 года.

От тяжелой работы и от голода давали 200 грамм муки на сутки и 20 грамм сахара. Приварка не было. Ходили по Гари, собирали березовую труху и мешали с мукой - вот наше питание было. Напарника похоронил и задумал бежать в главное управление ссыльной комендатуры. Родителям не сказал. Пошел в ночь. Ночью идешь по тропе, которой везли, а день сидишь в тайге. Шел без хлеба, без воды. Попадет мужчина сховаешься и дальше. И вот прихожу на четвертые сутки в управление в 4 часа утра. Сторож в управление не пускает. Начальства ждал до 7 часов утра. И вот идет заместитель Чючкалов, спрашивает: "Откудова, бродяга?" Я был грязный, оборванный. Я отвечаю: "Из Гари сбежал". "Жди начальника Захарова". И вот дождался. Идет Захаров. Тоже спрашивает тоже самое. Я отвечаю Захарову: "Из Гари бегу". И Захаров сказал: "Иди за мной". Приходим в его кабинет. Захаров говорит: "Из крестьян или из помещиков?" Я ответил: "Из крестьян". Пошли с ним. Повел он меня в Канюховску и конюху сказал: "Выведи лошадей и вынеси сбрую". Конюх вывел лошадей, вынес сбрую лошадей Яблочка и Белоножки. И вот я давай переделывать упряжку: гужы убавлять, дугу вставлять в самые концы. Захаров смотрит. Запряг лошадей. Захаров сказал: "Петров, ты настоящий ямщик. Давай поедим", а я жрать хотел до безумия. И вот поели, Захаров сказал: "Распрягай, на место поставь лошадей, зайди ко мне в кабинет". Я все сделал. Зашел к Захарову и он мне выписал сухой паек. Готовить и жить в Канюховской. Ездили по участкам ссыльных. И вот однажды Захаров сказал: "Петров, через 2 дня поедем в Тигулдет на ваш участок. После перерыва зайди ко мне". Я зашел. Захаров уже сделал гостинец родителям и сказал: "Иди на склад и получи". Я пошел получать: 1 куль ржаной муки, 10 килограмм сахара, 5 килограмм галет, крупы не помню сколько. И вот я все получил. Захаров был настоящий человек, как родной отец. Вот пишу и все вспоминаю. Плачу, слезы льются как град.

И вот поехали, в воскресенье помню, а родители не знали где я - жив-не жив. Приезжаем. Родители уже живут в бараках. Заехали в поселок. В самом первом бараке спрашиваем: "Где Петровы живут?" Оказалось в этом бараке. Захаров остался в Кашовке, а я зашел в квартиру. Мама как увидала меня, упала. Была без памяти. Через некоторое время вошла в память и говорит: "За отцом надо. Он дежурит". Я сказал: "Не надо. Я буду у вас ночевать". И пошел за гостинцами. Вышел на улицу, а Захарова окружил народ. Захаров беседует с народом, а мне отвечают: "Думали, живого нет", а он смотри, куда попал и с кем приехал". Короче говоря, оставил гостинец, и поехали до участкового коменданта. Приехали. Комендант сидит наш с покойным прорабом, который угробил моего напарника: через угрозы требовал нормы распиловки. И я прорабу пожелал самого худшего и пошел к родителям. Были одни сутки.

И вот после того как был у родителей, прошло полгода. Родители заехали к нач.комендатуры за мной. Отец писал жалобу Калинину М.И. По жалобе освободили и хотели забрать меня, но Захаров уговорил поработать, и я остался, а родители поехали на Родину.

Родители приехали обратно на Родину - в Усинский район Красноярского края. Отец вошел в колхоз, поступил чабаном. Вот так жизнь продолжается. Я поработал у Захарова по 1933 год. Надумал на Родину. Соскучился по родителям. Захаров мне сказал: "Петров, зря едешь на Родину". Подписал мне увольнительную, и я поехал. Приехал на Родину. Побыл у родителей, в колхоз не пошел. Поехал на прииск - речка Золотая, поступил в бригаду золотарей. Работу хорошо усвоил. И вот сестра пишет: "Отца арестовали. Сидит в Минусинской тюрьме". В 1938 году 2 февраля арестовали меня. Был у нас прораб, настоящий человек. Сдадим ему примерно 30 грамм золота, свешаем на своих весах, он идет сдавать, а там навешают 38 грамм. Он приходит и говорит: "Весы ваши врут". Я, мол, сдал не 30 грамм, а 38. Вот какой был человек. И его арестовали. Мы бригадой утром выходим на работу. Прораба или мастера нет. Сидим, ждем, нужно делать расстановку кого куда работать. Вот уже 10 часов, прораба нет. Приезжаю двое из МГБ. Что, мол, не работаете. Мы отвечаем: "Прораба нет. Надо расстановку делать, а его нет". Нам МГБ отвечает: "Нет его и не будет. Выбирайте из бригады мастера или бригадира". Мы молодежь 8 человек отвечаем: "Нам никого не надо. Он честный человек". Нам ответил МГБ: "Отойдите в стороны". Мы отошли 8 человек, а пожилые не отошли, поняли, в чем дело. Нас арестовали и погнали пешком 40 километров до устья Золотой. Там стоит машина-полуторка. Нас - в машину в чем были и в Усинск. В КПЗ переночевали и в Минусинскую тюрьму. Всех разрознили по разным камерам.

Я просидел 5 месяцев. Меня не вызывали. Придумывали, что мне предъявлять, какое обвинение. Следователи Болотов и Потапов. Ботов вызывает и предъявляет обвинение, якобы я был на охоте во время отпуска в тайге и там меня завербовали против советской власти. Продовольствие и оружие доставала Америка. Вот что придумали через 5 месяцев. Ботов клеветал несколько раз. Затем вызвал и передал следователю Потапову. По- видимому, у Ботова душа не позволила клеветать, а Потапов два раза вызвал - я не подписывал клевету. Третий раз вызвал и сказал: "По хорошему подпиши". Я ответил: "Не буду" и в то же время удар в голову. Я упал, был без памяти. Привезли в тюрьму. В тюрьме в Чюхолсе вошел в память. Передо мной врач и говорит: "Петров, у тебя много крови вышло из носа и два ребра сломанных" и перетянул ребра больничным поясом. На завтра эти же палачи приехали и говорят: "Собирайся к следователю". Я сказал: "Не могут двигаться. Всю ночь простоял у стены. Сильные боли". Палачи на руках вынесли и привезли к следователю Потапову. Потапов вышел из-за стола: "Петров, вот давно бы подписал, себя не мучил и нас". Я ответил: "Подписывать эту клевету не буду". Потапов показывает мою подпись: "Это кто подписал, смотри". Моя подпись исковеркана, и сказал: "Отвезите в тюрьму". В одиночке несколько раз сидел. После этого 2 месяца просидел, стало лучше. Меня в этап вызвали и зачитали: 8 лет отбыть в лагерях. Наш этап направили в Дальстрой на Колыму. На Колыме в 1939 году по списку попадаю под расстрел. Список был такой. Я приискатель. Работать был способный - вывозил за смену 12 часов 40-50 тачек. За это получал каждый день дополнительно два пирожка в масле вареные и в пятидневку булочку хлеба. Чувствовал себя нормально. 700 грамм хлеба. Короче, план выполнял. Получал добавки. А кто 5-10 тачек вывозил золотоносного грунта, тот в список на расстрел не попал. И вот нас 133 человека попали под расстрел. 15 дней мимо нашей могилы ходили и не знали, что для нас. В одно время нарядчик по списку вызывает к проходной, а мы только пришли с работы. Собрались к проходной все 133 человека, и нам сказали: "Следуйте в баню". И вот конвой повел. Я никогда сзади не был, был шустрый, а тут показался большой круглый бочонок - раньше в таком бачке воду возили на пашню. И этот бочонок мне хода не давал, и я не мог этот бочонок перешагивать и стал отставать. Пока шли до бани, я остался сзади всех. Мне казалось, первые попали в первое отделение барака, вторые во второе отделение, а я попал в третье отделение. Помыли, хорошо покормили. Мы думали куда-то нас в другое место направят. И вот из 1-го отделения в 4 часа утра стали выводить под расстрел по алфавиту. Меня раньше вызывали, но я в третье отделение попал. Дошли до нашего отделения. Сразу же вызывают Петрова. Я не откликаюсь. Вызывают следующего такого-то. Я все время был в памяти. Одно думал: не хотелось мне среди мертвецов киснуть. Одна думка была: лежать сверху под закрытой земелькой. И вот остаюсь последним, заскакивает палач. Дескать, что не отзываешься. Я ответил: "Вы меня не вызывали." "Как фамилия?" Я ответил: "Борберт". Палач докладывает полковнику Гаранину: Человек ошибочно: вместо Петрова Борберт, полковник". Гаранин сказал: "Взять под строгий режим и справиться по картотеке". А сам Гаранин спешил в управление Магаданской области расстреливать. И вот русский палач сказал, что, мол, будем возиться с ним и меня хотел приколоть. А я в горячах руку подставил, оборонялся, и он меня в руку, а второй палач был хохол. Он русского палача ударил по прикладу, потом зарядил винтовку. Штык из руки выпал. На всю жизнь шрам остался. Повели меня под строгий режим в изолятор. В изоляторе было воды выше колен, и я примерно 3 часа простоял в воде. И вот слышу: наш начальник Борисенко бежит к изолятору, громко кричит. Потом быстро открывается дверь, Борисенко к двери и кричит: "Петров, жив?" Я отозвался: "Жив". "Выходи быстрее". Я вышел весь мокрый. Борисенко сказал: "Петров, отжил свой век, будешь жить наш век". Борисенко - наш начальник лагеря. Всех знал по имени-отчеству, ни то что по фамилии. Он был во время расстрела и сомневался - самых лучших работяг расстреливают, но сказать не смел. И вот я остался жив. Для меня было безразлично, что расстрелять, что так умереть. Всю дорогу был в памяти. И вот вновь стал план выполнять. Гаранина арестовали. Вместо него приехал полковник Умкишов, и жизнь пошла другая. Всем восемьсот грамм хлеба, приварок лучше. Короче говоря, стало лучше. И вот отбыл 8 лет. Меня освобождают. Опять еду на Родину в Усинск к матери. Забираю мать у сестры и еду в Кызыл. Устроился на работу. Работал до 1949 года. В 1949 году опять арестовали и в Кызылскую тюрьму. Просидел 8 месяцев. Меня направляют под конвоем в Красноярск.

В Красноярске просидел 2 месяца и опять же без суда, без следствия объявляют мне: пожизненно в ссылку Долгомостовский район Красноярского края. В Долгомостовске был в тайге, доставал живицу. Услышал: командировка в Красноярск на стройку. Пошел в комендатуру до начальника и сказал: "Ежели вы меня не пошлете в командировку, я убегу. Будь что будет, мне жизнь безразличная". Начальник сказал: "Подумаю". Ты, дескать, завтра придешь. На завтра пришел, он уже включил меня в список, и мы поехали 10 человек. Проработали на стройке год и нас опять обратно в Долгомостовск в тайгу. Мы были как в командировке и вот, что надо, мол, в Долгомостовск в тайгу. Не хочу. Иду в главкрайуправление всей комендатуры Красноярского края. Прихожу. В проходной дежурный говорит: "Ваш пропуск". Я ответил: "Я ссыльный. Пропуска нет. Мне надо до начальника". Дежурный говорит: "Не могу пропустить без пропуска". Я с дежурным побеседовал, обсказал свою судьбу, и дежурный берет трубку и звонит полковнику: "До вас убедительно просится ссыльный. Был командирован на стройку химлесхоза". Начальник или полковник ответил дежурному: "Пропустить". И провожает меня дежурный до полковника. Дошли до двери полковника. Меня оставил в коридоре. Дежурный пошел докладывать полковнику. Вышел дежурный, сказал: "Заходи". Я зашел в кабинет, стою у двери, боюсь или стесняюсь, не пойму. Полковник сказал: "Петров, что встал, проходи". Я прошел, сел на стул. Полковник сказал: "Куришь?" Я ответил: "Курю", тогда он вытаскивает из стола папиросы, подает мне". Я закурил. Подаю пачку, коробку с папиросами. Он сказал: "Положи в карман" и спрашивает меня: "По какому вопросу?" Я полковнику рассказал свою судьбу и говорю: "Большой Улуйский район ссыльный?" Полковник ответил: "Да, ссыльный". Я сказал: "Разрешите мне в Большой Улуй на жительство". Он улыбнулся и сказал: "Не убежишь в Минусинск?" Я полковнику сказал: "Даю расписку - второй раз под расстрел". Полковник опять улыбнулся и сказал: "Разрешаю. Завтра приди за направлением, сопровожатого нет, поедешь один". И вот назавтра получил направление и поехал в Большой Улуй. Еду поездом. Мне верится, что я на свободе. Приехал в Ачинск. Зашел на железнодорожный вокзал, смотрю: буфет. Взял закусить, по-русски, взял пожрать и с радости шкалик водки 250 грамм. Налил в стакан и подумал: ладно ли будет, мне же добрый, настоящий человек поверил и вылил обратно в посудину. Пожрал, дождался проезжей машины и поехал в Большеулуйский район К. края. Приехал в Улуй, явился в комендатуру. Меня не принимают, на учет не ставят. Говорят: "Документов нет" и я трое суток скитался по Улую. Пришли документы. Поставили на учет, и я устроился на работу. Дали мне маленькую квартиру, и я написал письмо в Кызыл знакомой, потерявшей мужа на фронте. У нее четверо детей осталось. Пригласил посмотреть на Большой Улуй. Она приехала, посмотрела и дала согласие приехать. И вот приехала с мальчиком. Ему было 6 лет. Построили домик, и поехала за остальными детьми. И стали жить в Улуе, детей растить. В 1956 году меня реабилитируют, и я, то есть мы, выезжаем в Минусинск. Дети уже выросли, поразъехались кто куда. Остались мы вдвоем. Мне уже 80 лет. Решил описать свою несчастную судьбу.

Приехал в Минусинск. Дали мне благоустроенную квартиру.

Отец умер в Минусинской тюрьме от издевательств и голода.

И вот после всего я должен сказать: я за свою жизнь, мне 80 лет, встречал и видел настоящих людей или настоящих коммунистов. Всего встречал десятка полтора, и они у меня остались в душе. Умру и они со мной. Прошу обратить внимание на мою опись. Я малограмотный, много ошибок.

К сему Петров Алексей

моя судьба

рождение 1910 года, Усинский район Красноярского края

Колымскую жизнь опишу.

Из далека Колымского края шлю я, мама горячий привет
Как живешь, мама родная, напиши поскорее ответ.
Я живу - даль Оходского моря
Климат суровый во мне проживаю я
Горько и тяжко на чужой стороне.
Мама, родная, как живешь, напиши поскорее ответ.
Я жду.
Мама, родная, много бы кое о чем написал,
но нам не разрешают.
Хоть бы это дошло до тебя.
Ну пока, я жив, до свидания.
Крепко целую.
Сын Алексей.

Светлана Ивановна, о моем аресте вы знаете 1937 год - по 1956, а как раскулачивали Вы не знаете. Вот раскулачивали в 1931 году. Я теперь решил все описать. Я раньше боялся Вам рассказать, а теперь не боюсь. Уже 80 лет, где умирать безразлично. Вот Вам описал все с 1931 год по 1956. Моя судьба.

В Абакан тоже самое описал Татьяне Сергеевне. Они меня не забывают. Я у них заснят по телевизору. Вот 100 лет Сталину было, обо мне речь вели.