Часть первая. 1937.

Пятая глава.

Когда Павел вошел в актовый зал, то страшно удивился. Он ожидал увидеть забитое народом помещение. Но на этот раз все было иначе. Большая часть кресел была свободной. Люди сидели только на передних двух рядах. «Актовый зал» на самом деле был большой комнатой с тремя широкими окнами. Редакция газеты находилась в огромном четырех этажном доме, с лепниной на фронтонах и красивом карнизе на крыше в стиле Барокко. Особняк, который выглядел не хуже европейских строений, в каком ни будь Ганновере - построил богатый сибирский купец. После революции дом, естественно, экспроприировали. Хотя этого делать и не надо было. Хозяин сбежал в Америку, не дожидаясь, когда его, и семью расстреляют «красные» за пособничество армии Колчака. Все, что осталось в доме: мебель, утварь и остатки хозяйской посуды, и библиотеки - разграбили революционно настроенные солдаты, и рабочие. А вскоре, здание передали редакции газеты. Теперь в этом особняке, где при старом режиме жила лишь одна семья и ее прислуга – работали около двух сотен человек. Под актовый зал приспособили большую столовую с красивыми обоями, люстрами бра и зеркалами на стенах и камином. Зеркала, зачем-то разбили, хотя говорят, их купец привез специально из Венеции. А камин с ажурной кладкой - снесли за ненадобностью. На его месте сколотили деревянную сцену и оббили ее красной материей. Вот в этой столовой – актовом зале и проходили все важные собрания коллектива газеты.

Обычно, комсомольские собрания, а Павел присутствовал на трех из них, проходили при большом стечении народа. На них кричали до хрипоты и спорили. Ругались и говорили похвалу. Сборища длились несколько часов. Правда, последнее собрание превратилось в скучное и формальное заседание. Народа хоть и собралось много, но все, пришедшие комсомольцы редакции, вели себя осторожно. Конечно, яростно хлопали, когда упоминали имена Сталина и Ленина, свистели, когда говорили о троцкистско-бухаринском заговоре, но активности не проявляли. Люди, боялись, взять инициативу и выступить, хотя Пончикова, как комсорг, не раз предлагала залу слово. Но смельчаков не нашлось. Тогда, на собрании, клеймили позором - врагов народа, арестованных в Ленинградском обкоме. Эта «словесная экзекуция» осуждения была, шумной и слаженной, но как показалось Павлу - не искренней. Хоть и говорились гневные речи, но звучали они, как заученные плохим учеником - стихи у доски, в присутствии строгого учителя. Выступавщие, не редко заикались от волнения. Многие ораторы откровенно читали свои слова по-бумажке. На этом собрании, как показалось тогда Павлу - витал дух фальши и обмана. Обмана самих себя. Все с нетерпение ждали, когда будет исчерпана повестка, и можно покинуть зал.

Сегодня все было по-другому. И хотя на сцене традиционно стояли сдвинутые друг к другу три стола – красной скатерти и графина со стаканом на них не было. Не висел за спиной президиума и большой портрет товарища Сталина – который обычно вешался на собраниях. Вместо него, на стене, прикрепили маленькую фотографию вождя. В президиуме сидели Пончикова, рядом с ней партийный секретарь газеты Иван Сергеевич Абрикосов – седой старик в очках. По правую руку от него примостился главный редактор Смирнов. И, наконец, рядом с ним, сидел незнакомый Павлу человек в форме сотрудника НКВД - зеленом кители и красных петлицах, с двумя алыми шпалами на них. Этот незнакомец насторожил Павла. На трибуне выступал корреспондент отдела сельского хозяйства – Игорь Крутиков. Клюфт даже не попытался вслушиваться. Он хотел лишь одного - чтобы не заметили его опоздания.

Клюфт, потихоньку пробрался к передним рядам и стараясь быть не замеченным, уселся на свободное кресло. Но Пончикова, хлопнула по столу ладошкой и прервав докладчика - громко сказала обращаясь к залу:

- Ну, вот вам товарищи яркий пример. Пример разгильдяйства и равнодушия. Вот, посмотрите - корреспондент отдела новостей товарищ Клюфт – опоздал! Это очередное нарушение комсомольской дисциплины! Хотя я, товарищи сегодня персонально предупредила товарища Клюфта о времени собрания. Но видно товарищу Клюфту на это наплевать!

Павел ощутил на себе десятки взглядов. Присутствующие в зале, непроизвольно обернулись и посмотрели на него. Клюфт почувствовал себя экзотическим животным в клетке зоопарка. Он привстал с кресла и в пол голоса ответил:

- Извините, товарищ Пончикова, прошу прощения товарищи, но я думал, что еще ничего не началось – вон пол зала пустые. Нет комсомольцев многих. Так, что я не виноват. Может быть, вы слишком рано начали? Народ-то надо подождать.

Пончикова зло ухмыльнулась. Немного пригнувшись, словно пытаясь пристальней рассмотреть лицо Павла в полумраке зала – гнусно прохрипела:

- А тут, не надо никого ждать. Все, кто должен прийти - уже в зале. Собрание отменили. Тут - экстренное заседание активов комсомольской и партийной ячеек, а также всех заведующих, всех отделов редакции. Экстренное! Так, что ждать никого не надо, товарищ Клюфт. Если бы вы не опоздали – то знали бы это, а так я повторяю все специально для вас!

Павел, невольно встал в полный рост и оглядев зал, ответил удивленно:

- Тогда, я вообще не понимаю, зачем я тут?! Я же - не член актива и не начальник отдела!?

Но Пончикова тут же парировала его вопрос:

- Нет, товарищ Клюфт. Вас вызвали специально! Вы у нас в повестке дня. Так что садитесь, садитесь, до вас дело дойдет! А пока послушайте, выступление ваших товарищей и вникайте в тему! Может, тоже чего скажете! – Пончикова взглянула на гостя нквдэшника и виновато улыбнулась.

Майор кивнул головой ей в ответ. Вера Сергеевна гаркнула довольным голосом:

- Продолжайте товарищ Крутиков!

Игорь Крутиков – высокий парень, в круглых очках и с короткой стрижкой под бобрик, вытер со лба пот, носовым платком, и дрожащим голосом, продолжил читать с трибуны свое выступление по бумажке:

- Таким образом, наш коллектив комсомольцев, не смог рассмотреть в бывшем корреспонденте отдела политики гражданки Самойловой - ярко выраженного троцкиста и бухаринца! Она, ловко завуалировавшись под ярого сторонника социализма, на деле и в быту пропагандировала преимущества буржуазного, капиталистического строя! Она, товарищи! За чашкой чая не раз вспоминала о тех годах, когда наша страна жила под гнетом капиталистов и буржуев! И вспоминала с восхищением! Пыталась в нас зародить сомнение правильности курса нашей любимой партии! Курса продиктованного лично товарищем Сталиным! Курса, по которому идет самая передовая и прогрессивная в мире молодежь! И никто из нас не мог, а может, и не хотел остановить ее зловредные разговоры! И это, товарищи позор! Позор нам всем товарищи!

Павел первые минуты не понимал, о ком говорит Крутиков?! Но постепенно, до него дошел смысл слов  корреспондента отдела сельского хозяйства. Ольга Петровна Самойлова! Крутиков клеймил позором именно ее! Клюфт в страшном изумлении слушал эту скомканную и нервную речь своего коллеги – читавшего слова с испугом и неприкрытой фальшью в голосе. Павел слушал и не понимал - почему Игорь, человек, который еще два дня назад, лебезивший перед Самойловой и не раз бегавший к ней в кабинет, чтобы разжиться сахаром (Ольга Петровна никому в это не отказывала), теперь говорил такие страшные слова? Почему?

Клюфт сжался и тяжело вздохнул. Он почувствовал внутренний дискомфорт, перемешанный с мерзостью и отвращением ко всем присутствующим. Павел еще раз обвел взглядом президиум. Смирнов и Абрикосов, сидели, опустив глаза – читая какие-то бумаги на столе. Пончикова с ехидной улыбкой, пялилась на Крутикова, довольно кивая головой, после каждого его слова. Дальше гость. Этот майор. И вдруг – Павел ощутил на себе тяжелый взгляд нквдэшника. Маленькими, словно угольками, глазками, он пристально наблюдал за Павлом. Клюфту стало не по себе. Этот приглашенный следил за каждым его движением! Их взгляды встретились. Почти безразличное гладко выбритое лицо. Квадратные усики под носом и толстые как вареники губы. Противный нос в виде крючка. Низкий лоб.

Павел заерзал на стуле. Гость из НКВД – такое было впервые. Зачем он здесь? «Может, пришел рассказать – в чем обвиняют Самойлову? Пусть расскажет, хоть не будет слухов и разговоров. Нелепых небылиц и обвинений. Пусть скажет. Так будет легче всем. А если он пришел не для этого?! А если?!» - Павел, испугался, своих мыслей.

Крутиков, закончил, свое выступление и все захлопали. Клюфт тоже непроизвольно ударил в ладоши. Пончикова поднялась и торжественно заявила:

- А теперь товарищи, я хочу предоставить слово секретарю партячейки товарищу Абрикосову. Участник гражданской войны, товарищ Абрикосов давно вычислил эту страшную предательницу Самойлову. И лишь благодаря товарищу Абрикосову, нам удалось сообщить в органы о враждебной деятельности троцкистки Самойловой! Прошу вас, товарищ Абрикосов!

Иван Сергеевич нехотя встал со стула, но к трибуне выходить не стал. Абрикосов протер очки и хриплым голосом сказал, не поднимая глаз в зал. Старик, стеснялся своих слов – говорил медленно и делал большие паузы.

- Товарищи, все это очень печально. Я знаю Ольгу Сергеевну… вот уже десять лет. Она… безусловно талантливый журналист. Но то, что она встала, на этот страшный… и неправильный путь, для меня поверьте потрясение. Мне стыдно, товарищи. Стыдно и горько. Проливая кровь в борьбе с бандами Колчака, мы верили – придет светлое будущее, и вот оно уже почти пришло…. Но есть, есть еще такие люди, которые не хотят, что бы оно наступило. И очень жаль, что Ольга Петровна… оказалась в их стане. Жаль... Мне стыдно товарищи, вот, наверное, все, что я хотел сказать…- Иван Сергеевич набрал воздух в грудь и замолчал.

Он сел и как-то обречено склонив голову. Никто в зале не издал и звука после его выступления. Пончикова растерянно закрутила головой – не зная, что делать. Встал нквдэшник. Майор, улыбнулся, поправив портупею и ремень, кивнул головой, громко и радостно, заговорил:

- Товарищи, меня вот вам, почему-то не представили. Я исправлю эту ошибку. Меня зовут Олег Петрович Поляков. Я заместитель начальника краевого управления НКВД. Ну, в общем, точную должность я называть не буду - это вам ни к чему знать. Что я хочу сказать товарищи! Вот тут, товарищ Абрикосов, как-то выступил не по-партийному! Какая-то в его словах скользит унылость! Товарищ Абрикосов! Почему же вы считаете, что светлое будущее может не прийти? Оно уже как мне кажется, пришло! Есть уже такие радостные достижения, от которых отмахнуться нельзя! Товарищи! Как говорит наш вождь и учитель товарищ Сталин – жить стало лучше, жить стало веселее! – Майор сделал паузу.

Все напряженно слушали и молчали. Повисла тягостная тишина. Нквдэшник недовольно взглянул на Пончикову. Та, очнувшись, яростно забила в ладоши:

- Слава товарищу Сталину! – подскочила со стула Вера Сергеевна.

Все встали и зааплодировали. Павел тоже медленно поднялся. Ему было интересно смотреть сейчас на лица людей. Своих коллег, сидевших рядом.

- Слава товарищу Сталину, нашему вождю и учителю! Не пройдут никакие происки - никаких врагов! Мы смена партии дадим самый решительный отпор! – послышался одинокий, звонкий голос, откуда-то сбоку.

Павел в этих криках с удивлением узнал тенор Димки Митрофанова. Довольная Пончикова глядела на этого выскочку и улыбалась. Аплодисменты стихли, майор кивнул головой и продолжил. Но на этот раз, он, говорил сухо. Даже можно сказать угрожающе. В его словах послышались нотки презрения:

- Вот, товарищи, вот! Есть, конечно, еще у нас негатив. Есть. Такие люди как Самойлова - могут вот парализовать работу целой краевой газеты! А, что такое газета? А? Газета - это рупор партии! Газета - это оружие! Стратегическое, идеологическое, оружие! И если ее парализовать – работу целой редакции, представляете, что может быть? А? Вот так то, товарищи! Вот так! А Самойловой это почти удалось! И, к сожалению – партийная, и комсомольские организации, долго тянули с тем, что бы сообщить нам о враждебной, и преступной деятельности Самойловой. Не хорошо это товарищи! Не хорошо! И вот я сегодня пришел сюда… - но тут нквдэшника прервали.

Неожиданно, Клюфт поднялся и громко сказал. Он крикнул этому человеку, в кителе оливкового цвета, с красными, словно капли крови – петлицами, одну фразу. Павлу показалось, что он говорил целую вечность. Он вообще не понимал – почему он это сделал. Все было как во сне. Словно, кто-то неведомый, поднял его с кресла и заставил крикнуть эту фразу:

- А если она не виновата, в чем ее обвиняют, расскажите?!

Майор молчал. Он стоял явно растерянный. Весь зал замер. Но, через мгновение, нквдэшник, пришел в себя, и виновато улыбаясь, ответил:

- Вообще-то, я не должен, перед вами отчитываться. Это может быть секретом следствия. И я могу сам нарушить закон. Но я сделаю исключение. Сделаю потому как – вы, не обычные люди. Вы бойцы идеологического фронта! Вы сотрудники газеты! Значит, вы имеет право знать эту страшную правду! И я скажу! Гражданка Самойлова оказалась немецкой шпионкой! Вот так-то товарищи! Она была руководителем одной из подпольных троцкистко - бухаринских групп, которые действовали в нашем крае! И сейчас - она называет имена своих сообщников и в ближайшее время – мы арестуем и их! Вот так-то товарищи – кого вы тут пригрели! Шпиона! Шпиона, работавшего на страну, где к власти пришли нацисты! Фашисты! Пришли те, кто помог задушить революцию в республиканской Испании! Вот так товарищи!

В зале повисла гробовая тишина. Клюфту показалось, что он слышит, как у его коллег бьются сердца. Страх - неведомой пеленой опустился на помещение. Павел сам испугался, так, как не пугался не разу в жизни! Ему стало холодно от этого парализующего страха, затем бросило в жар!

«Самойлова шпион! Германский шпион! Вот это да! А если это правда? Если с ней работали еще, какие-то помощники и они среди его коллег? Если они сейчас сидят в зале? Этот майор говорит о группе! Самойлова называет фамилии!»

Майор стоял довольный. Он ухмылялся и видел, что своей речью, всех этих людей, превратил - в забитых и робких существ, которые даже боялись дышать. Он стоял - как палач, возле плахи, с которой только, что, покатилась - отрубленная им голова.

Нквдэшник продолжил:

- И я пришел к вам сюда сказать товарищи – что бы вы были более бдительными! Более тщательно смотрели по сторонам. Слушали! И отсеивали все лишнее. И главное – чуть есть, какие-то сомнения относительно человека – сообщали нам. Мы то уж быстро примемся и выясним – враг он или нет! Тяжелые времена надвигаются товарищи! Империалисты всего мира - спят и видят, как задушить наше советское государство. Не удается извне – потому, как наша народная, рабоче-крестьянская, красная армия, непобедима! Эти капиталистические мракобесы пробуют задушить наше государство изнутри! Организуют саботажников! Организуют диверсантов и вредителей! Вся эта нечисть, пытается разладить наш быт, нашу промышленность, да и просто озлобить народ! Товарищи – сообщайте нам. Сам нарком внутренних дел, товарищ Ежов, поставил задачу – в ближайший год переломить хребет этой гидре троцкистско–бухаринской! И мы выполним задачу товарища Ежова – верного соратника и ученика великого Сталина!

Майор вздернул руку верх. Пончикова ждала этого сигнала. Она соскочила и заорала, как раненный носорог:

- Слава Товарищу Сталину! Слава товарищу Ежову! Слава родной партии большевиков!

В зале после клича комсорга, испуганно подскакивали с мест. Митрофанов взвизгнул, вторя Пончиковой:

- Смерть врагам народа!

Но его лозунг никто не подхватил. Испуганные люди лишь кричали – «ура» и оббивали ладошки в овации. Клюфт старался не отличаться. Он тоже аплодировал, что есть силы. Как показалось Павлу – на него косился нквдэшник.

Когда овация смолкла, Поничкова махнула рукой. Майор сел первый и снизу вверх посмотрел на стоящего рядом Абрикосова. Старик, отвел глаза и кряхтя, опустился на стул. Нквдэшник, шепнул Ивану Сергеевичу и тот, кивнул головой.

Вера Сергеевна покосилась на гостя и громко крикнула:

- А теперь товарищи, будем заслушивать тех, кто сам захотел выступить!

Клюфт с облегчением выдохнул. «Сейчас выйдет пару болтунов и все закончится. Только бы, скорее. Только бы - уйти с этого странного и страшного собрания!» - подумал Павел.

- Слово предоставляется корреспонденту отдела новостей товарищу Митрофанову! Прошу! – неожиданно рявкнула Вера Сергеевна.

Павел замер. «Димка! Неужели он сам напросился говорить тут? Неужели? Он – сам не раз, смеющийся над Пончиковой, вот так ей пытается угодить? Нет! Не может быть!» - вихрем крутились в голове мысли у Павла.

Митрофанов влетел на трибуну, как поплавок от удочки – вынырнул с глубины, на гладь реки. Он вскинул голову, гордо подняв подбородок и глядя в потолок – словно читая заклинание, громко заговорил. Его голос звучал звонко. Димка, даже внешне изменился. Он преобразился из «подростка-переростка», с рыжей от веснушек физиономии, в эдакого «залихватского парня». Клюфт опустил голову вниз, чтобы никто не увидел на его лице улыбки. Павла разбирал смех. Но это был смех на грани плача. Безумие происходящего перепутало эмоции. Павлу казалось – что все это какой-то спектакль, поставленный по пьесе - сумасшедшего драматурга!

- Друзья мои! Скажите мне! А имеем ли мы право - называться советскими журналистами? Имеем ли мы право, смотреть нашему рабоче-крестьянскому читателю в глаза?! Да! Имеем или нет?! – напрягал свои голосовые связки Димка.

Он, то и дело, поднимал руку и вытягивал ее, словно указывая путь:

– Одна ошибка нерадивого журналиста может стоить огромному количеству народа – огромной беды! Да! Ошибся я! Ошибся еще кто-то и все! Наш народ может нам не поверить и не простить! И когда среди нас, работает враг, и мы не можем его раскусить – это тоже преступление! Да! Преступление перед комсомолом! Перед нашими старшими товарищами из партии, перед всем советским народом! И мне стыдно! Да стыдно! Что я, как и все мои товарищи, работавшие и общавшиеся с этой буржуазной гадиной – Самойловой, не смогли узнать в ней врага! И я, как советский человек, как комсомолец, готов понести ответственность! Готов сказать – я тоже виноват! И я хочу просить наши родные органы – сотрудников НКВД, как можно суровее покарать эту предательницу и шпионку! Требовать самой суровой, самой беспощадной кары для нее! И я надеюсь, что меня поддержат все мои товарищи и коллеги! – Митрофанов хлопнул ладошкой по краю трибуны.

В зале раздались жидкие аплодисменты. Клюфт сидел и слушал эту Димкину ахинею. Павел с каждым словом своего друга, словно входил в эмоциональный штопор. «Что он говорит? Что он несет? Какая кара? Еще ведь ничего не известно! А может, они ошиблись? Может, она не какая и не шпионка? Может, этот майор, пришел сюда, что бы вот так проверить всех? А завтра, выпустят Самойлову, и она увидит - кто есть кто? И тех, кто ее оклеветал - самих привлекут? Нет! Бред! Бред!» - с ужасом думал Павел.

Но Митрофанов продолжал выкрикивать с трибуны нелепые слова. А в зале, словно кролики перед удавом – коллеги, с трепетом и страхом, слушали эту «речь обличителя»:

- И даже не в Самойловой дело? Я хоть и человек в газете, как говорится новый и молодой, но все замечаю! Мы расслабились товарищи! Да! В то время когда наша партия, наш любимый вождь товарищ Сталин, говорит и предупреждает об опасности - мы сами потворствуем буржуазным недобиткам! Потворствуем и ломаемся! Идем на поводу! Да, да! На поводу! Уступаем себе в малом, а в конечном - уступаем врагам!

Над залом пронесся ропот недовольных голосов. Присутствующие, переглядывались и не понимая - куда клонит Митрофанов. Спрашивали у друг друга – что он имеет в виду. Пончикова встала, постучав ладошкой по столу, крикнула:

- Тише товарищи! Тише! Соблюдайте тишину! Дайте товарищу Митрофанову закончить.

Димка прервался и с благодарностью смотрел на комсорга. В его глазах мелькнул огонек преданности. Такая искорка проскакивает у цепного пса перед хозяином, который, выносит миску с кислыми щами и костью.

- Нет, товарищ Пончикова! – вмешался майор.

Нквдэшник приподнялся и обведя взглядом зал, добавил:

- Мне вот тоже лично не понятно – что имеет в виду товарищ Митрофанов? А? Поконкретнее надо! А то, тут, вот, обвиняет весь коллектив, в политической близорукости и потворству буржуазной идеологии – я так вас понял товарищ Митрофанов? А сам говорит расплывчато! Нет уж, если есть, какие-то факты говорите конкретнее! А так, выходит, вы всех обижаете, и все имеют право возмущаться!

Пончикова прикусила губы и села. Она растеряно смотрела на майора. Тот ухмыльнулся и пожал плечами:

- Просим вас товарищ Митрофанов – поясните, куда вы клоните! И не стесняйтесь, тут все свои и критика, если она по делу – лишь на пользу!

Митрофанов слегка смутился. Димка шмыгнул носом и покосился на президиум. Майор развел руками и ехидно улыбнулся. Смирнов сидел красный, как вареный рак – сжав ладони, перед лицом и уткнувшись, в них носом. Павел понял – главный редактор боится. Он - боится каждого слова, а еще больше - каждого движения своего соседа, в оливковом кителе, с красными, словно капли крови - петлицами. Абрикосов тяжело вздыхал и кивал головой, словно старый мерин - перед загоном на бойню. Его седая макушка двигалась вверх-вниз.

- А, что могу и примеры! – вновь уверенным голосом прокричал Димка. – Вот, мой друг и товарищ по работе, и вообще сосед по кабинету, Паша Клюфт – поддался на провокацию. Он не устоял перед этой гадиной Самойловой. И написал, что она ему втемяшила! А втемяшила она ему, страшные вещи! Страшные товарищи!

Павел опешил. Он почувствовал, что у него вот-вот остановится сердце. Страх пронизывающий все клеточки его кожи – окутал тело. К горлу подкатил комок. Клюфт почувствовал себя парализованным, от ужаса. Все присутствующие невольно повернули головы и смотрели на него. Павел ощущал на себе: любопытные и сочувствующие, и главное презрительные взгляды коллег.

- Да товарищи! Как, мне не горько говорить, но я скажу! – продолжал свою речь Митрофанов.

Его голос слегка дрогнул. Димка тяжело вздохнул и словно актер, развел руками, ища поддержки у зрителей:

- Да, вот его статья! Причем как вы видите на второй полосе нашей газеты! Почти сразу за передовицей! А как она называется? А? Как? И как такое название пропустил главный редактор? А называется она товарищи вот как! – Димка поднял вверх руку.

В его ладони был зажат номер газеты со статьей Павла « Мерзость, несущая опустошение» - о суде в Минусинске.

- Вот товарищи, называется статья, Мерзость - несущая опустошение! А, как, вы думаете – откуда эта цитата? А? Думаете, сам Павел ее придумал?! Нет! Ничего подобного! Это статья из пресловутой книжки под названием библия! Этого печатного опиума для народа! Этого издания по обдуриванию и одурманиванию нашего советского народа – попами и буржуями! И врагами! Мерзость - несущая опустошение! Написано в так называемом новом завете, от какого то там Матвея! Стих двадцать четвертый строка пятнадцать! Можете проверить!

Над залом пронесся гул. Но это уже был гул возмущенных голосов. Павел опустил голову. Он не мог заставить себя посмотреть на трибуну. Хотя, он, так хотел, в эти секунды - взглянуть Димке в глаза!

А тот, продолжал, свою «обличительную» речь:

- И это не все! Я думал это случайно! Тоже! Как вы! Но нет! Посмотрите на саму статью! Посмотрите! Вот, что там написано! Доколе невежи будут любить невежество? Доколе буйные будут услаждаться буйством? Доколе глупцы будут ненавидеть знание? Но упорство невежд убьет их, а беспечность глупцов погубит их! И придет им ужас как вихрь! Принесет скорбь и тесноту! А мы посмеемся, над их погибелью, порадуемся - когда придет к ним ужас! Думаете и это товарищ Клюфт, сам придумал? Нет как бы не так! Это строки из так называемых притчей - стих первый строка двадцать первая! И, что же получается товарищи?! Шпионка и троцкистка, вбивает в голову комсомольцу - эту заразу и он все пишет, пишет для читателя! А рабочие и крестьяне края читают эту гадость! И все мы являемся, как бы носителями этой буржуазной, религиозной заразы! Нет, товарищи! Я хочу, что бы мой друг товарищ Клюфт очистился от этого всего и сказал нам, что и он, тоже осознает, что поддался на провокацию этой гадины Самойловой! И тогда и ему и мне станет легче! А мы товарищи впредь будем научены страшным уроком! Уроком отсутствия бдительности!

В зале повисла тишина. Тягостное молчание длилось несколько секунд. Но Клюфт успел услышать, как тикают на его руке часы. Скрипнул стул. Тяжелый вздох. И опять тишина.

- Ну, товарищ Митрофанов! Что-то вы разошлись, как холодный самовар! Все от себя, да от себя! – прозвучал примирительный баритон майора.

Нквдэшник хмыкнул и покосился на Пончикову. Та испуганно хлопала ресницами.

- Пусть товарищ Клюфт сам скажет, пусть пояснит – как такое произошло? Ведь за этим его сюда и пригласили, как я понял? – уже сурово сказал майор.

Пончикова закивала головой и выдавила из себя:

- Да, да конечно! – подскочив, она властно заорала – Клюфт вам слово! Встаньте и поясните нам всем – что это такое? Почему вы весь коллектив вот так позорите! Более того - так глумитесь! Ведь не каждый знает эту проклятую библию! Хорошо вон Митрофанов у нас бдительный, а то может, и дальше бы цитировали, эти гадкие фразы? Как эта троцкистка и шпионка Самойлова умудрилась вас так облапошить?

Павел понял, что отсидеться ему никто не даст. Он собрал всю свою волю в кулак, встал и почувствовал, словно кто-то неведомый и невидимый вдохнул в него энергию! А вместе с ней смелость и решительность. Клюфт презрительно посмотрел на Митрофанова. Тот, не выдержал взгляда и отвернулся. Павел, кивнул головой и громко сказал:

- Ерунда! Ложь! Все это ерунда и ложь! Никто мне ничего не говорил! Никто! И Самойлова тут не причем! Она меня не облапошивала! Никогда! Более того, я верю – что с Ольгой Петровной случилось недоразумение! И кстати – насчет библии! Мне даже удивительно, что гражданин Митрофанов, так досконально ее знает! И уже, не ему ли Самойлова ее и цитировала?

В зале вновь зашумели. Люди возмущенно галдели. Послышался выкрики:

- Да! Дима! А как действительно ты узнал, что это библия? Ты что по ночам ее читаешь? Так точно знать еще уметь надо!

- И строчки выучил!

- И номера страниц!

- Нет тут, что тот не так!

- Может Митрофанов врет?

- Может и впрямь, все свалить на Клюфта хочет?

Раздался вопль Пончиковой. Комсорг, вскочила над столом, словно колдун над жертвой:

- Нет, товарищи! Митрофанов прав! И он про библию сказал правду! Правду товарищи! И все это верно! Это могу и я подтвердить!

Но зал гудел и не хотел слушать Пончикову. Люди возмущенно кричали ей:

- А где, он, взял, эту самую библию?

- Там же найти надо эти слова?

- Кто ему дал?

Пончикова заорала так, что, как показалось, в зале задрожали окна. Истеричный крик, обезумевшей бабы, заставил всех замолчать:

- Это я дала ему библию! Я! Он, попросил и я, дала! У нас в отделе корректоров есть многие книги – которые не рекомендованы для чтения простому читателю. Есть и библия. Но она есть для того, что бы предупреждать вот такие эксцессы! И если бы не бдительность Мситрофанова мы бы, кстати, так и не узнали, что Клюфт цитировал библию!

Присутствующие смотрели на Пончикову, но больше ничего спрашивать не решались. Павел медленно сел. Но Вера Сергеевна увидела это и рявкнула:

- Вы гражданин Клюфт зря вот так присаживаетесь – выйдете сюда на центр зала и поясните, нам, всем, как же так? Почему вы Самойлову слушали?

Павел вскочил и практически выбежал к трибуне. Митрофанов испугался. Он попятился. Димке показалось, что Клюфт бежит к нему, что бы садануть ему в лоб! Что бы повалить на землю и придушить! Митрофанов, зажмурил глаза, съежился и присел. Но Павел до него не добежал. Он остановился в метре от Димки. Клюфт обернулся и гневно, взглянув на стол, за которым сидел президиум – крикнул:

- Никто мне ничего не говорил! Это я заявляю как комсомолец! Никто! Могу поклясться! И я не знал, что эти строки из библии! Не знал! Я просто написал! Написал из своего ума! Вот так просто! И Самойлова еще раз говорю вам тут не причем! Она никогда не заводила речь о библии и вообще, о религии!

В зале вновь повисла тишина. Затем кто-то громко спросил:

- А почему, тогда, как утверждает Митрофанов – слова так близко к тексту этой самой библии? Это словно цитата получается? Ты что Паша, библию на память знаешь?

Пончикова подхватила эту идею:

- Да, выходит Клюфт, вы на память знаете библию? И выходит, вы намеренно вставляете цитаты из этой книжонки в свои статьи? Это же идеологической диверсией попахивает! Как вы это объясните?

Павел тяжело вздохнул. Он уже открыл рот и хотел рассказать всем - о «загадочном ночном госте». О Иоиле! О его словах! Что этот странный богослов и сказал ему эту цитату из библии! И, что Павел сам не причем, он просто послушал и поддался убеждениям странного человека! Но в последний момент Павел представил себе реакцию коллег, а главное членов президиума?! Этого человека в оливковом кителе, с красными петлицами! Как они отреагируют? Павел пустил в дом «какого-то богослова». Рассуждал с ним на «такие темы» и главное – они писал в присутствии это человека статью и слушал его подсказки! Да и где этот богослов? Кто поверит, что он вообще был!

Павел набрал воздух в легкие и тихо вымолвил:

- Я же пояснял – мне эти слова пришли на память, я просто их написал. Никого и ничего, не имея в виду. Вернее имея в виду. Имея в виду наказание для врагов вредителей и главное – я хотел заставить читателя задуматься о том, почему мы сами будем потворствовать существованию этих вредителей среди нас. Вот и все. Никакого религиозного умысла я не имел! То, что такие слова есть и в библии я считаю полным совпадением. И все. Полным совпадением моих мыслей со словами из этой книги. Как это объяснить я не знаю…

Пончикова ухмыльнулась и противно взвизгнула:

- Может, вы еще себя - святым назовете?! У вас как мы видим, и мысли со святым писанием совпадают? А? Нам еще только святого в газете не хватает!

В зале раздался смех. Хохотал и нквдэшник за спиной. Майор смеялся долго. Павел обернулся и увидел, что офицер даже вытирает глаза носовым платком. Пончикова ржала, как обезумевшая лошадь. Не смеялись лишь Смирнов и Абрикосов. Старик партиец, сочувствующе смотрел на Клюфта, а главный редактор, печально, качал головой и вздыхал. Павел разозлился. Он презрительно сказал в сторону Пончиковой:

- А вы, я вижу, Вера Сергеевна-библию то почитываете! Раз так точно нашли эту цитату! Нашли и обрадовались. Нет бы, сказать главному редактору – как корректор, что это печатать нельзя, а вы промолчали! И сейчас вот - издеваетесь надо мной! Над товарищем Смирновым. Над всем коллективом! Научили, этого недотепу, - Клюфт указал рукой на Митрофанова. – Говорить, что выгодно вам и радуетесь. Даже на собрание меня сюда заманили – ничего не пояснив!

- Что? Замолчите! Замолчите Клюфт! – визжала Вера Сергеевна.

Пончикова, с пеной на губах, выскочила, из-за стола и подбежав к Павлу, встала рядом – упершись руками в бока. Она смотрела в зал и кричала:

- Не слушайте его! Он пытается очернить все! Он пытается уйти от ответственности, не желая признать свои ошибки!

Коллеги испуганно молчали. Они, изумленно наблюдали за этой «странной пьесой», трагедией-фарсом, разыгравшейся в актовом зале. И тут, инициативу, вновь проявил майор. Нквдэшник хрипловатым голосом сказал:

- Ну, Вера Сергеевна! Вешать эпитеты раньше времени, конечно не надо. Товарищ Клюфт ошибся. Товарищ Клюфт признает свои ошибки. Ну, выскочила эта цитата! Ну и что? Разве там написано – что это цитата из библии? Нет! Вот и будем считать, что товарищ Клюфт со всей пролетарской ответственностью написал это о врагах, о вредителях. И, по моему мнению – эти слова подходят. И тут нет ничего страшного!

Пончикова тяжело дышала и смотрела на Клюфта. Павел выдержал ее тяжелый взгляд:

- Я никаких ошибок признавать не собираюсь! Потому как я их не совершал! Статью я писал от чистого сердца и никаких, скрытых намеков, не делал! И все обвинения в мой адрес считаю ложью! Ложью и провокацией! А сейчас я прошу разрешить мне покинуть это собрание! Потому как я, не являюсь руководителем отдела и вообще, никаким бы то ни было, руководителем!

Зал безмолвствовал. Все ждали – что скажет нквдэшник. Майор вздохнул. Криво улыбнулся и развел руками:

- Ну, что ж. Если, вот так, комсомолец Клюфт выражает свою позицию – никто не может его насильственно заставить говорить слова, которые он в принципе должен был сказать. Это дело его совести! Так говорит и товарищ Сталин. Это дело совести каждого советского человека! И это мудрые слова! Я думаю, товарищи, нужно отпустить товарища Клюфта. А комсоргу газеты товарищу Пончиковой рекомендовать рассмотреть его дело на очередном собрании. Никто не возражает? – майор окинул взглядом помещение.

Присутствующие испуганно притаились. Каждый старался отвести взгляд. Павел искал хоть одну пару глаз, в которой бы мелькнул огонек солидарности. Но тщетно. Коллеги предпочитали не смотреть на него. И лишь, корреспондент отдела сельского хозяйства - Игорь Крутиков, встал и громко сказал:

- А, по-моему, Клюфт прав. Обвинять его, на голом месте - бессмысленно! Ну, написал он такие слова? И что?! Он же не пропагандирует религию и веру в Бога?! А если он завтра запоет Марсельезу? Что тогда? А ведь это гимн буржуазной и враждебной нам Франции? И Митрофанов, как его друг - тоже поступил не порядочно! И относить его к троцкистке Самойловой я не вижу смысла! Ведь товарищ Митрофанов сам не раз распивал с ней чаек! Сам не раз болтал, так сказать, на задушевные темы! И все валить сейчас на Клюфта я думаю несправедливо!

Димка засопел, как проснувшийся, после зимней спячки медведь. Он, втягивал воздух ноздрями и возмущенно пищал:

- Кто распивал чаек? Я с ней вообще никаких бесед не вел!

- Ну, хватит! Хватит! – майор встал из-за стола, одернув и расправив руками за спиной китель, зло сказал:

- Я считаю пока заканчивать этот балаган! Мы говорим сегодня о Самойловой, а не о Клюфте и кто с ней распивал чаек! Если ни у кого нет, кроме Пончиковой и Митрофанова, вопросов к товарищу Клюфту – давайте его отпустим! И все! Товарищ Клюфт вы можете быть свободны!

Павел взглянул на майора и грустно улыбнулся. Клюфт медленно направился к выходу. Каждый его шаг отдавался эхом в притихшем актовом зале.

Предыдущая Оглавление Следующая