Ярослав Питерский. Падшие в небеса
Что больше всего боится человек? Смерти? И да, и нет. Конечно, большинство людей боится смерти. И подавляющая часть - это молодые. Но не все. Некоторые больше смерти боятся одиночества. Быть отторгнутым другими людьми. Быть изгнанным из человеческого общества. Быть одиноким по принуждению. Лишиться простого общения.
Верочка Щукина всю жизнь боялась быть одинокой. Еще в детстве, она твердо для себя решила – не будет жить без родителей! Без папы, а главное - без мамы! Совсем несмышленой, лет в шесть, она представляла себе страшную картину - мама умирает и она, Верочка Щукина - убивает себя! Да, да, берет большой столовый нож и протыкает свое сердце! А зачем, ей жизнь - без мамы?! Без самого дорогого в мире человека?! И тогда, эта мысль - о самоубийстве, у гроба матери - успокаивала ее. Вера, словно обретала умиротворение от мысли, что она - не бросит мать! Уйдет вместе с ней! Странное и жестокое, детское желание! Странное восприятие смерти! Боязнь потерять мать!
Но в жизни и сознании много менялось. Хотя и к двадцати годам, Вера, больше всего – так же боялась одиночества. Остаться одной. Одной!
И вот – вот ее мама умерла. Она убила себя! Она не выдержала страшной реальности жизни! Но теперь, Вера даже стоя у гроба матери - не хотела себя убивать! Более того, она хотела жить. Жить! Ведь у нее под сердцем - уже родилась еще одна жизнь! Этот маленький ребенок, который пока еще жил там, в утробе - заставлял Веру поменять взгляды! Паша, Паша, ее милый Паша, он то как?! Как он - без нее?! Или она - без него? Он, будет жить, он, будет свободен, он, выйдет на свободу и тогда – он не простит ей, если Вера, начнет паниковать и как мама, решится на страшное! Нет!…
Вера, ни как, не могла осознать, как вообще такое может произойти? С ней? С ее семьей? С самыми дорогими для нее людьми? - «Мама, милая мама, она вот, так – тем, страшным вечером, войдет в сарай и повесится. Она, ее, милая мама, которая, так любила жизнь – добровольно захочет ее лишиться?! Что?! Что нужно чувствовать – что бы засунуть голову, в эту страшную петлю? Понимая – что все! Все! Через секунду все закончится и ничего больше не будет?! Что тогда чувствовала ее мама? Ее милая добрая мама?! А может, она, так - обрела покой? Старалась лишить себя мучений таким страшным способом? А, как же, она – Вера? Как же - папа? Он ведь, так, надеялся! Он, там, в этих жутких и холодных стенах тюрьмы?! Каково ему?» - Вера так и не поняла мать. И впервые в жизни внутренне - осудила ее. Осудила ее за то, что она сдалась без боя!
Первую неделю, после гибели мамы – Вера, не хотела никого видеть. Хотя она, раньше так боялась одиночества! А теперь она хотела - быть одной! Ей казалось, что все вокруг - виноваты в гибели мама! В аресте папы и Павла! Это все они – люди, окружавшие ее - сделали так, что ее, верочкино счастье - рухнуло в одну минуту! Рухнуло и возможно уже не когда не вернется…
…Но это было лишь несколько дней. Лишь несколько дней Щукина ходила, и разговаривал сама с собой. Лишь несколько дней, она закрывалась и не зажигая свет, сидела в холодной, пашкиной комнате и думала, думала, думала…
Постепенно, где-то - через неделю, к Вере, начал возвращаться тот, немного забытый страх! Вера – вновь боялась! Нет, теперь - не простого одиночества, а одиночества среди людей! Вера понимала, она одна, не сможет перенести это горе. Она боялась – теперь, после ареста папы - она может стать изгоем! Она превратится в лишнего и ненужного человека! С ней не перестанут разговаривать. С ней не будут общаться.
Но, опасения были напрасны. В горкоме партии, где она работала, отношения к ней не поменялось. Конечно, Вера чувствовала некую напряженность, и мимолетные опускания глаз, ее непосредственного начальника - второго секретаря ВКП(б) Красноярска - товарища Ильи Семеновича Мокровского, но не более. Ее руководитель никогда, даже не намекнул ей - о произошедшем. Боле того, он распорядился выделить Вере материальную помощь на похороны мамы. А коллеги – вот неожиданность, пришли помочь - приготовить блины и кисель для поминок. Купили венки и привезли готовую оградку на кладбище. А ведь Вера была просто уверена, что ее уволят. Или попросят написать заявление. Или сделают все, что бы она ушла. Кому нужна секретарша – дочь врага народа, пусть еще и не осужденного, но врага, и дочь самоубийцы?! Кому нужен такой человек?! Держать его в своем окружении - просто опасно. Зачем рисковать? Вера даже была уверена, что ее вообще арестуют по приказу того же Мокровского… но, но этого не произошло. Напротив - ее даже окружили повышенным вниманием подружки. Старались отвлечь от грустных мыслей. Приглашали сходить в кино. Вера почувствовала, что людям не безразлична ее судьба. Люди оказались гораздо добрей, чем предполагала Верочка Щукина! Добрей и лучше. И это было, так здорово!
Но больше всего, Веру поразил, тот, высокий, нквдшник - стройный офицер с немного печальными и испуганными глазами. С грустной улыбкой и застенчивыми выражениями. Этот парень - со смешной фамилией Маленький. Он, так по-детски, старался угодить Верочке, в эти трудные дни, что Щукина непроизвольно почувствовала себя нужной! Вера ловила себя на мысли, что привязалась к этому человеку! Тем более, что он, был - единственным звеном связи с Пашей! Этот офицер он был последней надеждой. И Вера, наверное, еще и поэтому, к нему так быстро привыкла и страшно расстроилась, когда лейтенант пропал… а, пропал он, неожиданно – как раз, под новогоднюю ночь. Лейтенант Маленький не пришел, хотя по его визитам, можно были сверять часы. Офицер появлялся в комнате Павла - ровно в семь вечера, и, как правило, уходил - около девяти. Маленький, приносил Вере гостинцы. Печенье и конфеты, тушенку и даже – американские, рыбные консервы. Вера первое время - не брала угощений и злилась, но постепенно, она свыклась, и стала относиться к подаркам Маленького, как к обыденному явлению. Хотя было то, что все-таки раздражало Веру - Андрон никогда ничего подробнее рассказывал о Павле. Хотя Щукина пытала его каждую их встречу. Она, расспрашивала, каждую мелочь о Клюфте. Но Маленький ограничивался лишь скудными фразами и пояснениями. Они звучали очень сухо и казенно:
- У него, все нормально… кормят там, сносно… скоро у него, начнутся следственные действия и тогда возможно - все решится и прояснится... Его, конечно, могут опустить, хотя придется подождать… Он, не в чем не нуждается и передачу ему принести почти нельзя… Ему, можно лишь сказать, что-то на словах и все!.. Пока больше – ничего сделать нельзя… Опасно…
Вера чувствовала - Андрон смущается, фальшивит и что-то скрывает. И все-таки, Вера, старалась верить ему! Да и у нее, не было больше выбора. Она чувствовала – Андрон, все равно, должен помочь! Не похож этот человек был на обманщика, слишком искренне горели его глаза. Такие глаза - лгать не могут!
Через неделю отсутствия Маленького, Вера, совсем сникла и расстроилась. По вечерам, она, вслушивалась в скрип ботинок прохожих на улице и вздрагивала при каждом шорохе в коридоре.
В новогоднюю ночь Вера Щукина тоже просидела одна. Она робко и навязчиво ждала чуда! Вера, специально не пошла, отмечать новый год с подругами по работе, хотя, ее так настойчиво звали. Вера боялась, что в ее отсутствие в комнату - на улицу Обороны, придет человек в шинели и принесет для нее хорошую весть – а ее не окажется дома! Она верила - он придет и скажет – «скоро все кончится, скоро и папа, и Паша будут на свободе!».
Но увы… никто, так и не пришел. Вера просидела в темноте всю ночь. Она слушала - как стучит ее сердце. Она слушала - как стучит сердце у ребенка. Их с Пашей ребенка! У этого маленького создания, который притаился, где-то, там, внутри. Она слушала и плакала. Тихо плакала, сидя на кровати и всматриваясь в тени и силуэты, мелькавшие за стеклами окна - на улице. Она была так одинока в, новогоднюю ночь, наступившего 1938 года. Она, так, ненавидела эту ночь! Она, так, хотела ее забыть! Впервые в жизни – новогодняя ночь для нее превратилась - из мучительного ожидания в гнетущую реальность - безысходности и разочарований. А затем… была еще одна ночь. И еще…. И через неделю, Вера не выдержала! Отпросившись на работе, пошла в тюрьму сама. Но где искать Андрона Маленького? Ведь Вера даже не знала, в каком отделе он работает. Щукина решила найти Маленького под предлогом передачи для Паши и отца. Вера собрала вещи - какие, смогла найти в квартире Павла. К сожалению, для папы, теплой одежды не нашлось. Их дом сгорел, а вместе с ним - сгорел и весь скарб, с одеждой и мебелью. Так, что пришлось разделить Пашин гардероб на двоих. Отцу она положила свитер Клюфта, который нашла в большом сундуке в углу. А Паше в посылку, положила теплую рубаху и три пары носков. Завернула две коробочки зубного порошка, мыло, полотенца. Припрятала в котомки, по три банки тушенки каждому. Консервы приносил ей Маленький. Щукина знала, что будет трудно передать еду и вещи. И если Андрон узнает, что она это ходила в тюрьму - очень рассердится. Он не раз предупреждал ее - не делать этого, если она, хочет помочь Павлу и отцу! Лучше, на время - не напоминать о себе! Тот разговор, с Андроном был Щукиной очень неприятен…
- Вы, поймите, Вера! Поймите! Ну, что будет, если вы придете в тюрьму? Думаете, у вас, просто, так вот, возьмут передачу? – спросил Маленький.
- Да, а, что, тут такого? Неужели власти, теперь, запретят мне - передачи отцу и моему любимому носить?! Что, в этом такого?!
- Да, нет,… конечно,… не запретят. Но это… может иметь несколько негативных последствий. И для них… в том числе!
- Какие же, негативные последствия, могут быть от того - что я, передам им теплые носки, или рубашки и свитер? Что, тут, такого?! – недоумевала Вера.
- Понимаете, ваше существование… могут использовать. Вот и все. Как можно… надавить на человека? Как?! А просто – следователь скажет, что есть у вас дочь. Есть у вас любимая – не делайте ей хуже – сознайтесь! Возьмите… часть вины на себя. И все! Вот, вам – последствия!
- Неужели, такое бывает?! – возмутилась Вера.
- К сожалению,… к сожалению,… – Андрон вдруг стал угрюмым и замкнулся.
В тот вечер, он убежал от Веры. Щукина поняла - лейтенанту очень трудно говорить на эту тему. И она к вопросам и расспросам не возвращалась. И вот, другого выхода не было. Обстоятельства заставили ее! Она решилась убить сразу двух зайцев – отнести передачи Павлу и отцу и разыскать Маленького…
Она, шла по зимнему городу, к этому страшному зданию - тюрьмы. Парадокс, раньше Щукина не обещала внимания на внешний вид этого строения. Для Веры этот дом и не существовал. Ну, есть и есть… Тюрьма, что тут такого? Тюрьма – обычный дом! Но, жизнь суровая штука - как оказывается – дом, вовсе необычный! Жизнь заставила ее посмотреть, на этот дом по-другому! И сейчас, она вспоминала, как - случайно бросая взгляды на эти белые, толстые стены, она, даже не могла предположить, что когда-нибудь будет смотреть - на возвышающуюся, из колодца одноэтажных деревянных домов – кирпичную громадину, с колючей проволокой по периметру – с таким призрением и надеждой! С надеждой - что этот мрачный и противный дом, выпустит из своего чрева - ее любимого и отца!
«От тюрьмы и от сумы – не зарекайся? От тюрьмы и от сумы никто не застрахован! Господи, как верно? Народ выстрадал эту философию! В России, во все времена - эта философия не подвергается сомнению! И раньше при царе, и теперь – при советской власти! Что изменилось?! Что?! От тюрьмы и от сумы? Никто не может зарекаться. Никто! Никто не имеет право зарекаться! И кто знает, может быть, и я буду сидеть - за теми стенами? Может быть и я вскоре, окажусь - в тесной и холодной камере? Человек не ценит своего счастья и потом с таким умопомрачительным наслаждением вспоминает те минуты, когда, как оказывается - он был счастливым и просто не знал этого! Просто не знал! А, что такое счастье? Может счастье - это когда нет проблем? Когда - ты здоров, а твои родственники на свободе? Когда - ты ждешь ребенка? Может быть - это и есть счастье?! Да определенно – это и есть счастье! Цените его люди – когда, оно, у вас есть! Цените люди!» - от таких дум, на глаза у Веры, навернулись слезы.
Девушка не хотела, что бы прохожие видели, что она плачет. Не хотела! Но никто не смотрел в ее сторону. Люди молча шли мимо. На встречу. По своим делам. Просто шли. Шаг за шагом. Как она. Шли по жизни. Кто-то от тюрьмы…. а кто-то в ее сторону. Это было очень символично в эти минуты. Вера грустно улыбнулась…
Чем ближе Вера подходила к тюрьме - тем сильнее билось от напряжения ее сердце. Она, словно сказочная принцесса, добровольно шла в замок злого колдуна! Шла, что бы освободить своего принца и старого немощного короля-отца! «Тюрьма! Странно звучит теперь это слово?! Тюрьма – рухнувшая надежда, неволя! Сколько людей, за два века, пока стоит этот дом – мучались в тесных камерах с толстыми решетками на окнах?» - Вера содрогнулась. Она вдруг вспомнила - когда была маленькая, отец ей рассказывал разные истории - о том, что скоро наступит. Рассказывал ей о светлом будущем, в которое стремится, как он называл - их «пароход-страна». Новая, счастливая страна - рабочих и крестьян! Папа рассказывал ей про злых «злодеев буржуев», которые спят и видят - как задушить Страну Советов! О том, как совсем скоро - не будет голодных и бедных! Все будут жить счастливо! В красивых - белых и больших домах! И вот, однажды она - маленькая девочка спросила отца – указав пальцем на здание тюрьмы:
- Папа, а что, когда наступит твое светлое будущее - тюрьму сломают?
- Наверное, дочка.
- Папа, а зачем ломать такой большой и прочный дом, а не лучше ли там жить?
- Нет, люди в нем мучались дочка, его лучше сломать! – ответил тогда отец.
Это странный разговор она и вспомнила. Что тогда имел в виду ее отец? Мог ли он догадываться, что через десять лет, он, сам, будет сидеть - за этими стенами, в этом страшном доме? И если бы, ему, тогда, кто-то сказал, что его, потомственного рабочего - Павла Ивановича Щукина, заберут ночью и увезут, вот, в эту, самую тюрьму, он бы не поверил и рассмеялся.
Вера подошла к главному входу. На стене висела табличка - совсем маленькими буквами было написано:
«Помещение для приема передач находится за углом»
Стрелка указывала направо. Щукина двинулась вдоль высокой, кирпичной стены. Шла осторожно – медленно переставляя ноги, боясь оступиться. Утоптанный снег превратился в лед. Черные наледи, зияли на тротуаре, словно полыньи на реке. Вера внимательно смотрела под ноги. Она подняла глаза и увидела ее! Это была жена, их друга семьи - дяди Левы Розенштейна, тетя Роза. Такого самого, дяди Левы, из-за которого и забрали отца. Дяди Левы - обвиненного во вредительстве.
Грузная, смуглая, женщина, медленно двигалась ей навстречу, с огромным баулом в руке. Тетя Роза, ни на кого, не обращала внимания. Она просто брела. Ее глаза смотрели, вдаль,… поверх голов прохожих. Вера остановилась. Дождалась, когда женщина поравняется с ней на тротуаре. Дотронулась до тети Розы рукой. Розенштейн вздрогнула. Губы задрожали. Она посмотрела на Веру и кинулась с распростертыми объятиями. Она, причитая, сдавила Щукину своими толстыми руками, как тисками:
- Ой, доченька! Ой, доченька! Верочка! Прости, прости! Ой, горе!
Вера попыталась вырваться. Но, поняв, что это бесполезно - стояла и безропотно ждала. Розенштейн всхлипнув, несколько раз, разжала объятия и сделав шаг назад – посмотрела Вере в лицо:
- Верочка! Верочка!- женщина прижала руку к губам и качала головой
- Тетя Роза! Тетя Роза! Вы тоже пришли с передачей? Вы знаете, что ни будь тетя Роза! Вас не было на похоронах! Что произошло? Тетя Роза?
Толстушка тяжело вздохнула и ничего не ответила. Она лишь плакала, прижимая руку к губам. Вера вновь дотронулась до ее руки, покосилась на баул, что стоял у ног. Розенштейн громко рыдала и на них, стали обращать внимание окружающие.
- У вас не приняли передачу? Почему? Почему? Что там - закончен прием? – спросила Вера, с опаской оглядываясь по сторонам.
Роза, вытирая слезы платком, всхлипывала. Двое солдат, что стояли возле ворот тюрьмы недобро покосились на них. Один, кивнул напарнику и что-то сказал. Щукина потянула тетю Розу за руку:
- Пойдемте отсюда! Вон туда. Там поговорим! – Вера вела соседку, как маленькую девочку в детсад.
Грузная женщина волочила свой баул. Когда они отошли от людного места, в подворотню соседнего дома, Вера вцепилась в плечи тети Розы и встряхнула женщину:
- Тетя Роза! Что произошло? Что произошло!
Женщина вновь зарыдала и выдавила на конец-то из себя фразу:
- Они не принимают передачи! Понимаешь Верочка! Не принимают! Это все! Не принимают!
- Как, не принимают? Почему?! Что говорят?!
- Говорят, что не положено! Что именно моему Левику не положено! Всем положено, а ему не положено! Понимаешь! Вера! Это все!
- Что значит - все? Что значит - все?! Что, за паника!
Роза отмахивалась от Веры рукой - как от надоедливой мухи. У толстухи была истерика.
- Да возьмите себя на конец в руки! Вы со следователем говорили?! Или нет?! Что такое?! Что такое?! Как вы думаете - дядя Лева, если узнает, что вы вот так себя ведете? Что он скажет? - прикрикнула Вера и встряхнула Розенштейн за плечо.
Женщина, набрала воздух, в легкие и громко выдохнув, попыталась успокоиться. Проглотив слезы – тяжело сказала:
- Верочка, милая, я сюда хожу каждый день! Почти месяц! Каждый день с того момента, как арестовали моего Левочку! Каждый день! И я до сих пор ничего не знаю! Ничего! Мне ничего никто не говорит! Никто! Я все сплетни собираю, там, в толпе, у окошка для передач! Таких, как я, немало! Хотя, большинство все-таки передает передачи! А кто-то даже общается со следователем! Понимаешь! А дяди Леве даже никто ничего не принимает! Никто! Они говорят – следователь запретил! Не положено! Потом говорят – мол, дяди Левы уже тут нет! Он переведен в другое место! Потом я спрашиваю – куда, а они говорят он здесь, но передачи ему не нужны! Он отказывается от передач! Потом вновь говорят – ему не разрешает следователь! И так каждый день! Никто ничего толком не говорит! А тут, мне рассказали! Мне люди рассказали – у тех, кто без передач – то все! Понимаешь Вера! Все! - тетя Роза вновь заплакала.
- Да, что значит - все?! Что за паника?! Отпустят их, отпустят!
- Верочка! Верочка! Неужели, ты, ничего не понимаешь?! Не понимаешь?! Это очень страшно! Все!
- Да, что значит - все!
Тетя Роза, схватила Веру в объятье и яростно зашептала ей на ухо:
- Верочка, Все, мне объяснили – кому не принимают посылки! Их не принимают - кого нет! Их не принимают – кому они уже и не нужны! Понимаешь?! Не принимают посылки для того - кого просто нет! Уже! Зачем принимать посылки – если человека уже нет?!
- Как это - нет? – недоумевая, спросила Вера.
- А, так Верочка. Моего Левочку могли уже приговорить. И все! Понимаешь Вера?! Приговорить и убить! Они, наверное, уже успели его убить!
- Как это убить? – растерялась Вера.
Она не на шутку испугалась. Если, секунду назад, она немного злилась на женщину, то сейчас Щукина боялась. Боялась этих слов тети Розы!
- А, вот, так, дорогая! Вот так! Его могли расстрелять! Приговорить и расстрелять!
- Нет, что за чушь? Как это - расстрелять? Приговор? За, что?
- Хм, как, за, что? Он ведь - враг народа! Как, это, за, что? За, что сейчас расстреливают? За это!
- Нет! Вы не несете ерунду! Если его и будут судить, то это будет суд! Суд. Понимаете, и вас позовут туда! И всех! Как это расстрелять? Нет! Так быть не может!
Тетя Роза грустно улыбнулась. Тяжело вздохнула и посмотрев в глаза Щукиной, всхлипнула и провела Вере по щеке ладошкой:
- Милая, ты еще не знаешь – что тебя ждет! Ты еще не знаешь, что нас ждет всех! Это страшно! Ты, не знаешь, что такое допустим – десять лет без права переписки! Не знаешь! А это на неофициальном языке называется высшая мера наказания. Вэмээн! Расстрел, Вот что! И ты не знаешь, деточка, как все быстро сейчас решается. Какой там суд?! Там конвейер! Там их тысячи! Понимаешь, Вера, тысячи и на каждого просто не будет времени вот так судить при людно! И это Вера ты должна знать!
- Как это не будут?! Нет! А кто следователь, кто вообще занимается их делом?! И папиным?! Кто? Вы пытались выяснить?!
Роза кивнув головой, отмахнулась:
- Конечно, пыталась, но мне никто ничего не сказал. Мне вообще посоветовали идти домой и ждать. Мол - вас оповестят. И все. А хорошие люди вообще посоветовали, понимаешь, Вера, страшное – отречься от дяди Левы! А то, а то они не пощадят ни меня, ни родню. Ни детей! Вот так Верочка!
- Как это отречься?! Кто посоветовал?! Это чушь! Как такое возможно?! Такое слушать?! Эту ерунду?! Этот бред!
- Возможно Верочка, возможно! Кстати и я то старая, а вот ты! Ты молодая. Ты вот Верочка тебе надо подумать. Подумать, об этом. Тебе жить еще и жить! – Роза всхлипнула.
- О чем, подумать?! – вспылила Вера.
- О том, Верочка. Лучше бы было, что бы ты к отцу то не ходила. Ничего хорошего от этого не будет. Да и передачу ему вряд ли примут. Вряд ли, – Розенштейн покосилась на Верину авоську.
- Замолчите вы! Замолчите! Вы мелкая и слабовольная женщина, которая трясется за свою шкуру! Которая готова сложить ручки! Вытянуть их вверх! На радость этим уродам! – прокричала Вера и кивнула в сторону тюрьмы.
Ей, так захотелось ударить тетю Розу по лицу. Ей, так захотелось - влепить пощечину, этой толстой тетке, с распухшим, красным носом и зареванными глазами! Но это была лишь короткая вспышка ярости. Лишь искорка гнева. Щукина, тут же остыла. Она пожалела, что нагрубила этой женщине. Ей стало стыдно, что она вымещает злость на этом человеке. Но тетя Роза не обиделась и даже не подала вида, что услышала гневные слова в свой адрес. Розенштейн, как, ни в чем, не бывало, сказала:
- Верочка, пойми, я хочу увидеть - моего Левочку. Но не могу. А знаешь, как ему сейчас трудно без шерстяных носков?! А?! Очень трудно! У него ведь больные ноги! Ревматизм. А там всюду каменные полы! Он так мучается, у него так ломит ноги и суставы! Особенно по вечерам! Верочка! - тетя Роза вновь заплакала.
Щукина обняла ее и тоже зарыдала. Они так и стояли, рыдая - друг другу в плечо. Две женщины, издалека, смотрелись - как единое целое. Первым очнулась Вера. Она осторожно отстранилась от тети Розы и уверенно сказала:
- Я пойду туда! Я все выясню. Я потребую, что бы они немедленно приняли посылку у меня, для папы и Паши и для дяди Левы!
Тетя Роза, лишь обреченно кивала головой. Женщина, на этот раз не стала отговаривать девушку. Она, подняла свой баул и поплелась за Щукиной вслед. Вера, крепко сжимая, в руке авоську, шла по направлению к белому зданию тюрьмы. Шла, не обращая внимания на колючий ветер, который щипал мокрые, от слез, щеки.
Окно для приема передач находилось в тесном помещении, сбоку, от главного входа тюрьмы. Над дверью, почему-то висела табличка:
«Служебный вход».
Высокое крыльцо и чугунные перила. Вера решительно потянула на себя ручку, но войти внутрь не смогла. В тесном и узком коридоре, тюремного холла, толкалось очень много народа. Люди сидели на стульях вдоль стены. У многих в руках - котомки. Протиснутся среди этой толпы и не толкнув, кого ни будь - просто не реально. В воздухе висел, неприятный запах - человеческого пота и табака. Посетители, с жалобными и обреченными лицами, ждали одного – возможности протиснуть в маленькое оконце сверточек для родного и близкого человека. Очередь продвигалась медленно. Люди кричали, им в ответ грубили охранники и надзиратели. Стоял страшный гул из проклятий и жалоб. Вера поняла - тут придется протолкаться не меньше часа, а то и двух. Девушка расстегнула пальто и сняла шапку. Ее волосы рассыпались по плечам. Тетя Роза всхлипывала, где-то в углу. Она с надеждой и жалостью смотрела на Щукину. Вера ей подмигнула и огляделась. Помимо оконца для приема передач - сбоку виднелась еще и дверь. Возле этого входа народа, почему-то было гораздо меньше. Щукина уверенно шагнула, расталкивая толпу. Рядом с дверью сидел мужчина средних лет, одетый в бараний полушубок. Посетитель, жалобно смотрел на Веру. Щукина, подобравшись к нему, требовательно спросила, кивнув на дверь:
- А, там, что? Там, что?
- Эй! Эй! Туда нельзя! Там служебный вход! – испуганно завопил мужик.
- Что?! Служебный, вот и прекрасно!
- Эй, девица, туда нельзя! Не надо не ходите, вам же хуже будет! Потом вообще выгонят! А то и заберут! – взмолился мужичок.
- Хуже не будет! Хуже чем сейчас вряд ли будет – буркнула Вера и потянула на себя ручку двери.
- Эх, милая, как знать, как знать… - вздохнул человек в полушубке.
Когда Вера ввалилась в загадочное помещение, то чуть не споткнулась о сапог высокого солдата. Здоровенный парень в шинели, удивленно уставился на Щукину. Та, оглядевшись по сторонам, виновато улыбнулась, и тяжело дыша, сказала:
- Здрасте, а как, начальство ваше увидеть. Пообщаться надо!
- Что?! - заревел часовой.
Он стоял возле железной решетки, за которой, виднелся длинный коридор. Вере там удалось рассмотреть еще несколько дверей.
- Я говорю – начальство свое позовите. Мне поговорить надо! – требовательно сказала Вера.
- А ну, пошла отсюда! Пошла отсюда! – завопил солдат.
Он угрожающе двинулся на Щукину и схватил ее за руку. Дико, заорала тетя Роза. Пожилая женщина оказалась рядом. Как она проникла и умудрилась даже затащить свой баул - Вера, не заметила.
- А ну, убери руки! Убери руки! Зови руководство! Зови! – Розештейн крича, напирала на солдата грудью.
Тот, не ожидав - такого отпора, попятился и испуганно запричитал:
- Это, это, это, нападение на часового! Вы за это ответите! По всей строгости! Вы за это под суд пойдете! А ну пошли отсюда! – парень хоть и угрожал, но получалось у него это как-то не убедительно.
Часовой вытащил из кармана шинели свисток. Звонкая трель разнеслась по коридору. Солдат дул в свистульку, что есть силы. Его лицо покраснело от напряжения. Послышался топот сапог. К решетке бежали еще два охранника и офицер. Лейтенант – видно старший, на ходу расстегивал кобуру. Но когда, он, подскочил к решетке и увидел Веру, и тетю Розу - недовольно заорал на часового:
- Что тут Тищенко?! Ты, что свистишь мать твою?! Что делаешь? Мать… мать! – лейтенант ругался матом, как пьяный сапожник в пивной.
- Вот, вот товарищ лейтенант, эти бабы напали на меня! Они проникли в служебное помещение и напали! – запричитал солдат, кивая на Веру.
- Как напали?! Как проникли?! Почему дверь открыта?! Почему свободный доступ гражданских?!
- Так, ведь это… там вышел майор Луговой. Он, не запер… сказал, что через пять минут придет и не пришел. Ушел туда! Вот! У него ключ! Я то, я что… - оправдывался солдат.
Лейтенант погрозил ему кулаком и застегнув кобуру, недовольно посмотрел – сначала на тетю Розу, а затем и на Веру:
- А вам, что граждане? Не ясно? Там же написано – служебное помещение! Это режимный объект! И я имею право, вас сейчас задержать - до установления вашей личности и может даже арестовать! А ну, покинуть помещение! Немедленно! Пока я добрый!
- Никуда я отсюда не пойду до тех пор - пока не встречусь с вашим начальником, или с кем ни будь главным по следствию! – вызывающе заявила Вера.
- Что? – выпучил глаза лейтенант, - Да как вы можете?! Я вас сейчас! Да я вас мигом под арест! А ну! Арестовать этих баб! Арестовать немедленно! – завизжал офицер.
Солдаты кинулись открывать решетку, что бы выполнить приказание. Часовой, что стоял со свистком у входа, радостно схватил Веру за руку, причитая ехидным голосом:
- Вот видите. Видите! Она и на меня напала! Ее нужно в опер часть сдать! Она, наверное, родня, какого ни будь гада, что сидит у нас! А может и сообщница! Может и сообщница!
Вера, вырвала руку и встряхнув волосами, гордо заявила:
- Да, давайте арестуйте! Арестуйте, это вы можете!
Но с другой стороны ее тянула тетя Роза. Она испуганно попятилась к выходу, прикрываясь своим баулом. Женщина взмолилась:
- Верочка! Опомнись, опомнись! Они же точно в тюрьму теперь посадят!
Хлопнула дверь, и властный голос разнесся по коридору:
-Что за шюм? Что за шюм, а драки нэт?
В тесном тамбуре появился еще один офицер. Две толстые «шпалы» в петлицах – Вера успела рассмотреть звание. – «Значит, он будет - постарше лейтенанта и главнее» Майор с темными волосами и смуглой кожей, скорее всего, был - не то армянином, ни то грузином. Кавказский акцент и большой горбатый нос – выдавали в нем истинного горца:
- А ну! А ну, отпусти нэмэдленно девушку! Ти, что хватаешь девушку такь грубо? – прикрикнул кавказец на часового.
Тот, испуганно выпрямился, как по струнке:
- Я ничего товарищ Григорян - вот выполняю приказ товарища лейтенанта!
- Приказ говоришь? - офицер, которого назвали Григоряном, неожиданно улыбнулся Вере.
В его глазах мелькнула доброжелательность.
- Не надо так себя вести с такой красивой дамой! Не надо! – кавказец пожурил солдата и повернувшись спросил у лейтенанта:
- Что произошло лейтенант?
- Вот, товарищ майор, пытались прорваться на служебную территорию, требуют свидания с руководством!
- Да? Вот как?! – удивился кавказец и тут же, взмахнув рукой, весело добавил. – А, что тут такого? А? лейтенант? Требуют – выполним! Пропусти ко мне в кабинет! Я поговорю! Может, чем помогу! – майор ласково взял Веру под локоть и подтолкнул к решетке.
Повернувшись и обратив внимание на тетю Розу – вежливо сказал ей:
- А вы, уважаемая. Подождите, вот, там, за дверью. Ваша спутница, к вам выйдет, потом и все расскажет!
Тетя Роза испуганно закивала головой и попятилась. Солдаты виновато расступились. Майор взял из рук Веры котомку и поставив перед часовыми на тумбочку, властно сказал:
- А ви товарищ часовой, стерегите воть эту вещь! И чтобы в дальнейшем такое не допускали!
- Так, она сама прорвалась, - виновато буркнул солдат.
Но майор пригрозил ему пальцем и добавил:
- Я имею в виду – хватать девушку, да еще такую красивую, за руки, так грубо - это преступление! Понятно? Все! - майор махнул рукой.
Он, еще раз пригрозил пальцем часовому, словно воспитательница, малышу в детском саду. Вера не могла поверить своим глазам. Такая галантность. Этот офицер, словно волшебник из сказки - взмахнул палочкой, и все изменилось. Щукина шла по коридору рядом с кавказцем и поглядывала на него. Майор лукаво улыбался. А лейтенант, зло смотрел им вслед, и что-то бурчал себе под нос.
Когда они подошли к двери, Вера прочитала табличку – «заместитель начальника оперативной части». В кабинете кавказца оказалось уютно. Помимо стола с лампой и зеленым абажуром, стоял шкаф с книгами и два мягких кресла. Маленький столик возле них. Толстые, темные, шторы на окнах, с желтыми, тяжелыми кисточками на бахроме. Портрет Сталина на стене и маленький буфет в углу.
- Прошу вас! Присаживайтесь! – хозяин кабинета гостеприимно кивнул на кресло. - Я сейчас вам чай закажу! – майор подошел к столу и пошарив ладонью под крышкой, нажал кнопку.
Через минуту в кабинет постучали. Вошла женщина в гимнастерке и синей юбке. На вид ей было лет тридцать.
- Глаша. Принесите, пожалуйста, нам чая и если можно печенья. Вот там, в буфете накройте нам, – вежливо попросил Григорян и улыбнувшись достал из кармана портсигар.
- Вы, не возражаете, Вера Петровна, что я закурю?
Вера вздрогнула – это человек назвал ее по имени отчеству. Значит, он ее знает. Значит, он знает - зачем она пришла.
- Вы удивлены? Что я вас называю по имени отчеству? – словно прочитав мысли, спросил Григорян.
- Да, если честно, мы вроде с вами не знакомы.
- Да, верно. Но я оперативный сотрудник НКВД. И должен владеть информацией. Тем более - если передо мной такая красивая дэвушка! – майор улыбнулся.
Вера заметила в его глазах странный блеск. Нет, это была не злоба. Это был блеск хищника! Он играл. Этот человек - играл с ней, как с жертвой. Он, заманил ее в ловушку и сейчас, будет издеваться.
- Нет, конечно, можете, - Вера потупила глаза в пол.
- Но, что вы так испугались, услышали слово - оперативный сотрудник и сразу замкнулись. Вы думаете, сейчас, я вас тут пытать буду? Нет, вы думаете, я сейчас буду над вами тут издеваться и выпытывать из вас что-то? Нет, вы ошибаетесь. Я даже знаю, за чем вы пришли. Но, я вас спрошу, как истинный джентльмен, нет, простите, джентльмен - буржуйское слово. Как истинный мужчина - спрошу вас! И дам вам шанс самой сказать – так, зачем, вы пришли? Зачем, там, устроили скандал? – это была сама галантность.
Вежливый низкий голос с кавказским акцентом и мягкий тон речи. Григорян улыбался. Он медленно подошел к креслу и сел напротив Веры. Щукина шмыгнула носом и тоже улыбнулась в ответ:
- Да, в НКВД, как я вижу с оперативной работой все в порядке. Правда, вот – как, вы, меня, так узнали, немного конечно удивило. Но все-таки. Я пришла сюда потребовать информации о своем отце – Петре Ивановиче Щукине. Арестованном, почти месяц назад. Никто мне пока так и не объяснил – по каким причинам его держат в тюрьме, и по каким причинам - не берут передачи. Вот как. А так же, я пришла узнать о судьбе его друга – Льва Моисеевича Розенштейна. Которого, тоже арестовали, накануне, перед отцом. Почему и о нем, ничего не известно, и нечего не рассказывают его родне?! Почему, мы, до сих пор не знаем - о судьбе своих родных?! Вот, поэтому, я пришла. А насчет скандала – извините. Я не хотела ничего устраивать. Я просто зашла спросить, а этот часовой, как не нормальный, начал дудеть в свисток! Вот и все, простите…
Григорян задумался. Он попыхивал папиросой и сбрасывал пепел в большую, чугунную вазочку. Щукина ждала, когда офицер ей хоть что-то ответит. Но тот, молчал. В кабинет вошла Глаша и принесла на подносе два стакана чая. Они немного побрякивали в подстаканниках. Судя по их темному и потускневшему, серому цвету – посуда была серебряной и старой. В маленькой вазочке оказалось печенье. Вера сглотнула слюну. Ей так захотелось откусить этого угощения. Григорян мотнул головой и дал понять Глаше, что пора уходить. Женщина почти и бесшумно удалилась. Офицер, проводил ее взглядом и когда, закрылась дверь, тихо и загадочно сказал:
- Хорошая женщина. Но беседовать при ней не стоит. Не стоит.
Вера немного удивилась. Такое откровение с посетителем - нет, определенно, хозяин кабинета, что-то задумал. Зачем ему все это?
Григорян, отхлебнув горячий чай, продолжил:
- Вера Петровна, для начала - я ведь вас знаю давно. Давно. Просто вы, меня, не помните. А ведь я раньше, частенько появлялся в горкоме. Частенько. Просто вы не обращали на меня внимания. Вот и все. Я вас знаю по горкому. И очень хорошо. Поверьте, я очень давно очарован вашей улыбкой – вы самая красивая секретарша, которую я встречал. Я ваш поклонник уже давно. И мне, ваш шеф, просто - строго настрого, запретил за вами ухаживать. Вот и все, а так, поверьте - вы бы, меня запомнили лучше. Вот и все. Ну, да ладно. Кто, как говорится – кто старое помянет. Я и сейчас, честно говоря - пьянею от вашей красоты. Да и как работника, я вас знаю - не зря же, я курировал в свое время горком. Вынужден - был все знать о сотрудниках, городского комитата партии. Вот поэтому и такое, вот, внимание к вашей персоне. А потом, к сожалению меня, бросили на другой участок работы. Вот сюда. Но я, вас, хорошо запомнил. Поэтому и вот выручил вас, а то бы сейчас мои опера, с вами работали, за тот скандал на вахте. Ну, да ладно. Что касается вашего отца?! Конечно! Конечно, я вам помогу. Помогу. И более того, я постараюсь выяснить - почему мы вас не вызывали и не вызывали родственников, как вы там говорите – дяди Левы Розен?..
- Розенштейна, – поправила Вера.
- Да, да Розенштейна… так вот. Напомните мне хотя бы - о чем речь? Вернее о ком? Честно вам признаюсь - столько работы, просто во всем я в курсе не могу быть. Когда это было? И за, что задерживали? При каких обстоятельствах?
Вера, глотнув ароматного чая, посмотрела на Григоряна. Она вспомнила его. Да это был один из ухажеров неудачников. Нет, определенно это он. Высокий кавказец-офицер, который приходил и постоянно приносил шоколадки. А то и цветы. Он был настойчив. Но Вера, почему-то его невзлюбила. Она нагрубила ему. Это было около полугода назад. Она, тогда, даже не запомнила имени этого человека. А он, оказался, вот таким важным типом, тут, в тюрьме, где теперь сидит ее отец. Щукина задумалась: «Стоит ли доверять этому армянину? Может он теперь вот так хочет отомстить? Просто вот так поглумится или еще чего доброго будет требовать от нее любви? Они ведь эти кавказцы – горячие парни! Не одной юбки не упускают. Да, теперь она в его власти. Нет, как она может быть в его власти. Нет, он, конечно, многое может, но он не все силен. Да и неизвестно – что он потребует. Нужно подождать»
- Так вы мне расскажите? - переспросил Григорян.
- Извините, но мне так стыдно, как вас зовут? Я не запомнила, - смущаясь, ответила Вера.
- Ну, вот тут хоть вы сказали честно. Да нет. Мне не обидно - кто я такой, что бы вы меня тогда запомнили?! Да и виделись мы всего то, как мне не изменяет память – несколько раз. И все. Пять шоколадок и три цветка! Гвоздики! Точно помню! Покупал в киоске на проспекте Сталина. Вот и все, – Григорян рассмеялся.
Вера натянуто улыбнулась. Ей стало стыдно, что она съела те шоколадки. Если бы знала - что вот так… придется встретиться - в рот бы не взяла!
- Ну, да ладно. Меня зовут Александр. Саша. А полное имя Александр Рубенович. Но лучше будет, все-таки, если вы меня назовете – Саша. Это согреет сердце армянина! – Григорян вздернул руку и поднял палец вверх.
- Простите Александр Рубенович. Но я, не могу вас, так звать. Извините.
- Хорошо, хорошо. Но мне то можно вас называть – Верочка? Вы не обидитесь?
- Нет, что вы! Вы называйте.
- Хорошо, спасибо Верочка, так, что случилось?
- Папа. Мой папа не виновен. Он, ни в чем, не виновен. Его забрали 15 декабря. Утром увезли из дома. А перед этим за два дня увезли из дома дядю Леву Розенштейна. Там у них на паровозоремонтном заводе в цехе какая то авария была. Их обвинили во вредительстве. Бред! Абсурд! Во вредительстве – моего отца и дядю Леву! Да они от Колчака город освобождали! А тут! Бред! – у Веры на глаза навернулись слезы.
Григорян стал хмурым. Он не перебивал собеседницу. Закинув - ногу на ногу, развалился в кресле и дымил папиросой.
- Так, вот, после того как его забрали папу, о нем - ничего. Мама с ума сошла. Она все слезы выплакала. Она ходила сюда каждый день. Каждый день как на работу. А потом, потом. Вот, так,…а потом, потом она не выдержала и покончила с собой. А дом подожгла. А об отце мы так ничего и не знали. Мама ходила, а ее все отправляли. И ничего. И вот, я решилась. Почему, почему нам ничего не говорят и передачу не принимают? А? Вот я и пришла! – у Веры сорвался голос.
Девушка заплакала. Григорян затушил папиросу, вскочив, подошел к Вере и погладил ее по плечу:
- Ну-ну, конечно, Верочка, не надо. Конечно, Верочка я понимаю. Мама! Такое, горе. Но, вы и нас Верочка, поймите. Нас тоже поймите. Нам тоже сейчас трудно.
- Что?!! – не поняла Вера.
Она, подняла на офицера, полные слез, глаза. Смотрела на него и не понимала - о чем он говорит?! Григорян вновь закурил. Он, подошел к окну и смотря на улицу, сквозь стекло, ответил:
- Видите ли, Вера. Я знаю об этом инциденте на заводе. Там рапорт даже до Москвы дошел. Понимаете, до Москвы. Там люди погибли. Там - котел взорвался. Понимаете. И крыша рухнула. И производство встало. Вот такие пироги. И на Лубянку доклад ушел. Вот. А раз Москва, так следствие было жестким. Верочка. И самое страшное – выяснилось, что там действительно была диверсия. Была. Там, правда - все подстроено было…
- Что?! Что вы хотите этим сказать?! – Вера поднялась с кресла и внимательно смотрела на Григоряна.
Он снял трубку с телефона. Дождавшись ответа - грубо сказал:
- Алло, оперуполномоченного Мельникова ко мне. И пусть с собой все по делу Розенштейна захватит. Да, да, вредительство на паровозоремонтном заводе. Все материалы. Все!
Григорян, вернулся в кресло – сел тяжело и неуклюже. Тяжело вздохнул. Майор внимательно взглянул на Щукину, которая, опустила голову. Несколько минут томительного ожидания. Вера даже расслышала, какие-то звуки, там, за дверью. Бряцкала решетка. Железо скрежетало и скрипело. Григорян, курил одну папиросу, за другой. Вера допила чай и поставив стакан на стол, поправила волосы. В дверь кабинета постучали.
- Да, войдите, - небрежно бросил Григорян.
В помещении появился низкий и толстый человек в форме. Три алых «кубика» в петлицах. Портупея неряшливо болталась на его животе. Мужчина, совсем лысый, держал под мышкой - большую, красную папку. Маленькие, немного похожие на поросячье – глазки, тревожно бегали – не зная, на кого смотреть, то ли на Веру. То ли на майора.
- Товарищ майор оперуполномоченный Мельников по вашему приказанию прибыл!
- Мельников. Вы захватили материала по Розенштейну?!
- Так, точно!
Вера напряглась. Сердце екнуло. От слов этого мерзкого, маленького, человека, зависит судьба ее отца и дяди Левы!
- Докладывайте Мельников.
- В присутствии посторонних? – удивлено спросил Мельников.
- Если я говорю - докладывайте, значит в присутствии этого человека! – рявкнул Григорян.
«Он очень крут и груб с подчиненными! Очень! Он с презрением смотрит на этого старшего лейтенанта и не скрывает своего призрения! Он, не любит этого человека! Но тогда зачем держит рядом? А может и не держит…» - подумала Вера.
- Товарищ майор! Справка по делу номер двести тридцать шесть дробь сорок восемь один. В настоящее время дело о вредительстве на Красноярском паровозоремонтном заводе имени товарища Орджиникидзе закончено. Дело возбуждено по статье пятьдесят восемь, дробь девять – вредительство. И пятьдесят восемь, дробь одиннадцать - создание преступной антисоветской организации. Дело вел следователь Мальков. Курировал заместитель начальника УГПУ Красноярск Поляков. Дело было передано в суд. Состоялось рассмотрение специальной коллегии суда. В настоящее время дело архивировано и передано по месту отбывания сроков осужденных. Всего по делу проходили пять человек - все они признались в совершении преступлений. Предусмотренных статьями пятьдесят восемь дробь шесть, восемь, одиннадцать, двенадцать УК РСФСР.
- Что? Что? – вскрикнула Вера.
Она вскочила. Григорян тоже поднялся и подойдя к Щукиной поддержал ее за локоть.
- Ну, Ну. Вера Петровна. Давайте дослушаем доклад. А потом вопросы. Потом. Продолжайте Мельников. Фамилии и имена и сроки?! Что там? В итоге, что там?
Мельников, пожал плечами и посмотрев в бумагу, равнодушным тоном - отчеканил:
- Пять человек. Антонов Илья Петрович, тысяча восемьсот девяносто девятый год рождения, мастер цеха - десять лет без права переписки, этапирован в один из лагерей Краслага. Петровский Поликарп Андреевич, тысяча восемьсот девяносто пятый год рождения, инженер цеха – двадцать пять лет без права переписки, этапирован в один из лагерей Норильлага. Розенштейн Лев Моисеевич – вэмээн. Приговор приведен в исполнение пятого января тысяча девятьсот тридцать восьмого в присутствии спец комиссии. Щукин Петр Иванович, тысяча восемьсот девяностый год рождения, рабочий, цеха - десять лет без права переписки, этапирован в один из лагерей Краслага. Якиров Альберт Иванович, мастер цеха - пятнадцать лет без права переписки, этапирован в один из лагерей Дальлага…
Мельников не успел договорить. Вера упала в обморок - рухнув на кресло. Григорян склонился над ней и заорал:
- Все! Все! Документы мне на стол, и - Глашу, Глашу, сюда позвал, и свободен!
Мельников, равнодушно пожал плечами, пройдя к столу, положил папку. Повернулся, не глядя - на суетящегося, возле Веры, Григоряна, вышел из кабинета. Майор попытался привести Щукину в чуства. Дул ей на лицо и гладил по щекам. Но это не помогало. Офицер подскочил к окну и схватил с подоконника графин с водой. Сделав большой глоток прямо, он прыснул на Веру, словно на белье, перед гладкой. Щукина застонала и приоткрыла глаза. Появилась Глаша. Она предусмотрительно держала в руках ватку, смоченную нашатырем.
- Вот Александр Рубенович, под нос ей суньте, легче будет.
Григорян схватил ватку и замахав руками крикнул:
- Чая! Чая принеси еще! Да покрепче!
Глаша вздохнула и удалилась. Вера пришла в себя от резкого запаха спирта. Поморщилась и с ужасом посмотрела на Григоряна. Затем обвела комнату взглядом и спросила:
- Где он?
- Кто? - испугался Григорян.
- Ну, этот страшный человек?! Который, читал эту страшную бумагу?!
- А! Мельников? Я его прогнал, прогнал, Вера Петровна! Вера Петровна! Не надо так волноваться! Вы же слышали – ваш отец жив! Жив!
Щукина отмахнулась от Григоряна. Она тяжело дышала. Покачав головой, поправила волосы - сжала виски ладонями и тревожным голосом спросила:
- Что он читал?
- Он читал справку. Она составляется по каждому делу. Вот.
- Выходит, это окончательный приговор?!
- Да…
- Хм, странно. Как, все быстро! Это не может быть!
Григорян, выпрямился и достав из портсигара, очередную папиросу, чиркнул спичкой. Лукаво сощурившись, посмотрел в окно:
- К сожалению, Вера Петровна. Все это может быть. И уже свершилось. Ваш отец осужден. Но, как вы слышали - у него лишь десять лет без права переписки! Это самый маленький срок из всей группы…
- Что?!! Что?!! Самый маленький срок?!! И вы хотите меня этим успокоить?!! Десять лет без права переписки не за что!!! Не за что!!! И это, по-вашему – благо?!!
- Успокойтесь! Успокойтесь! Вера Петровна! Прекратите тут истерику! Не за, что наш народный суд не дает! Значит, были причины! Успокойтесь! – вскричал Григорян.
Его лицо побагровело. Он в ярости замял горящую папиросу в пепельнице. Маленькие угольки посыпались на пол. Майор подошел к буфету и достал фляжку. Обычную, железную, солдатскую фляжку. Открутив крышку, сделал несколько глотков. Затем, задержав дыхание – занюхал рукавом. Лицо его еще сильней налилось кровью. Вера с ужасом смотрела на этого человека. Она хотела кричать, но сдерживала себя. Она понимала - ее истерика, сейчас, ничего не решит. Григорян еще раз приложился, к фляжке и тяжело дыша, спросил:
- Хотите спирта? Легче будет…
- Что? – Вера вздрогнула.
- Спирта хотите? – переспросил Григорян.
- Нет, мне нельзя…. У меня ребенок будет,… - обречено ответила Вера.
Она не знала - зачем это сказала свою самую сокровенную и приятную тайну?! Зачем доверилась этому человеку? Ребенок! Ее и Паши ребенок! Она, рассказала какому-то тюремщику и противному типу – который, с такой легкостью, говорит, о ее безвинно арестованном отце и возможно – причастен, к его суду! Она сказала этому человеку о ребенке?! Самом дорогом – что у нее есть сейчас! Там, бьющимся, где-то, под сердцем – маленьком существе! Нет, она зря сказала этому человеку! Зря!
Майор посмотрел на нее завороженными глазами. Он, словно, опомнившись, снова глотнул из фляжки. Закрутил крышку и убрал сосуд в шкафчик. Поправив портупею и гимнастерку, взял папку. Григорян не решался посмотреть на Веру. Как ей показалось, этому человеку было стыдно. Вера взяла стакан с остывшим чаем и сделав большой глоток, спросила суровым тоном:
- Что, он там, прочитал про дядю Леву?
Григорян еще раз взглянул в папку и словно актер на сцене - бросил пафосную фразу:
- Он не дядя Лева! Поймите дорогая Верочка! Он не дядя Лева! Он Лев Моисеевич Розенштейн! Опасный государственный преступник! Шпион, работавший на английскую разведку! Он диверсант и вредитель! Он глава подпольной группы! Он не дядя Лева! И поэтому - его ждало суровое наказание дорогая Верочка!
- Это для вас он - не дядя Лева! А для вас я - не дорогая Верочка! Я Вера Петровна Щукина! Дочь потомственного рабочего Петра Ивановича Щукина! Которого вы упрятали в лагерь на десять лет! Вот!
Григорян, тяжело вздохнул и словно, обессилив – рухнул в кресло и закрыл глаза. Было видно – он не хотел разговаривать.
- Вы так и не ответили мне? Что с дядей Левой. Что там про пятое января?
Григорян вновь тяжело вздохнул. Покачал головой и выдержав паузу - ответил хрипловатым голосом:
- Он расстрелян Верочка. Расстрелян. Как враг народа. Приговор приведен в исполнение. Вот. Вот почему, ни у вас, не у его родни - не принимают посылки. Посылки и передачи положены лишь тем, кто находится тут, в тюрьме. И тем, кому это разрешено по закону.
Вера, сидела пораженная. Она представила глаза тети Розы - эти измученные, горем глаза! Глаза человека, который все еще - надеется и не знает, что все уже напрасно! «Страшно! Как это страшно! Она ходит сюда каждый день. А его уже нет давно! Давно нет! Его даже не похоронили по-человечески! Нет даже могилы!» - подумала Вера и спросила:
- Где его похоронили?
- Что? – Григорян вздрогнул.
- Я спрашиваю, вы хоть, можете сказать, его жене – где, он похоронен?
Григорян закрыл глаза. Он погладил свой большой нос с горбинкой пальцами и тихо ответил:
- Нет-нет. Я не знаю. И не могу знать. Возможно где-то, на спецучастке. Есть такие - на том берегу Енисея. Ближе к карьеру, в горах. Там, где-то. Но точно, не скажу. Да и зачем? Зачем ей знать? Зачем это надо?! Пусть думает, что он жив и где-то в лагере. Так легче будет. Пусть.
- Вы хотите сказать, что все эти люди, которые тут мучаются у вас, и у которых не принимают передачи – уже расстреляны?
- Не знаю! Возможно! Возможно! Но вам-то, это, зачем знать? Пусть думают, что они живые! Так легче!
- Что? Легче?
- Да, Вера! Лишить людей надежды - куда страшнее!
Вера, смотрела на этого человека, который, даже боялся - открыть глаза и понимала – он прав! «Он прав и она должна - с этим смириться! Смириться! И жить, жить с этим всю оставшуюся жизнь! Как она может выйти и сказать тети Розы, что ее Левочка - мертвый?! Как?! Нет! Она не сделает это!»
- Он, что, хотите сказать - был главарь, в их как вы там говорите - группе? В этой нелепой группе? Где был, как вы утверждаете, или как там у вас – состоял, мой отец? Вы это хотите сказать?! Дядя Лева был главарем?!
Григорян без удовольствия посмотрел, в эту, словно окрашенную кровью, красную папку. Покачал головой:
- Нет, там еще был и Петровский Поликарп Андреевич. Он тоже сознался. Они были вместе старшими в этой группе.
- Что? И Поликарп Андреевич? Так, а его, почему не расстреляли? Как так? Дядя Лева то почему один? Логики тут нет! Все ерунда!
- К сожалению, Верочка есть логика. Есть. Ваш дядя Лева был еврей. Еврей - сионист. Буржуазный - сионист. Вот и все - это опаснее. А Петровский просто беспартийный. Вот и суд смягчил ему наказание. И вообще! – Григорян вскочил с кресла и подбежав к столу, бросил на него папку. – Я и так нарушил инструкции! Я и так нарушил свои должностные обязанности! Я и так вам слишком много сказал! Хватит меня пытать! Хватит! Вы пользуетесь тем, что я к вам не равнодушен! Пользуетесь! Но я вам заявляю – я в первую очередь офицер НКВД! А потом, уже мужчина! Так, что больше вы от меня ничего не услышите! Это секретная информация для служебного пользования! – Григорян кричал это, стоя спиной к Вере.
Щукина кивнула головой и спросила:
- А человек?
Григорян, словно испугавшись, резко развернулся и жалобно, посмотрев на девушку - спросил трясущимися губами:
- Что? Что вы сказали?
- А человек? Человек то, в вас - на каком месте? А? Офицер на первом, мужчина на втором! А человек?
Григорян, тяжело вздохнул и сжав губы грубо ответил:
- Вы гражданка Щукина переходите все границы! Не терпится вам? Хотите неприятностей?
Вера медленно поднялась. Она махнула рукой - прощаясь с Григоряном и вежливо, даже немного жалостно, сказала:
- Нет, нет. Извините. Извините меня. Вы, вы конечно ни в чем не виноваты. Ни в чем! И спасибо вам. Спасибо. Я хоть правду узнала. А так, так бы и ходила сюда, с передачами. И не могла бы ничего добиться. Вот. Спасибо вам - большое. От чистого сердца. Извините.
Щукина повернулась и хотела уйти. Но Григорян ее остановил:
- Может, вам какая помощь нужна? Может, чем-то я могу помочь?
Вера замерла в нерешительности и посмотрела на офицера. Тот, стоял к ней спиной, курил – нервно и часто затягиваясь, выпуская дым в потолок. «Если я спрошу его о Паше? Нет. Он может навредить. Он ведь все равно остается в первую очередь кавалером. Пусть и отвергнутым. Нет, Паша покажется ему соперником. И он даже может ему навредить» - подумала Щукина.
- Извините. У меня есть к вам еще одна просьба, – робко сказала Вера.
- Я вас слушаю…
- Понимаете, у меня есть знакомый. Я знаю, он работает в вашем управлении. Его фамилия Маленький. Он мой дальний родственник. Но вот, он, пропал. Совсем перестал меня навещать. Перестал. Я волнуюсь. Что с ним?
- Родственник? – с подозрением спросил Григорян. – А почему вы не обратились к нему? Сразу?
- Я же говорю - он пропал. Понимаете. Его нет. Где его искать. Я его видела уже давно. Вот поэтому я и прошу вас, помогите мне найти его! Помогите! – Вера грустно улыбнулась.
- Пропал, говорите… - задумался Григорян. – Да, это не удивительно. Наверное, он исчез, после того - как арестовали вашего отца?
- Да, да… - солгала Вера.
- Ну, что ж. Его можно понять. Это может наложить на него кое-какие подозрения. А это в нашем деле лишнее. А, что он вам за родственник? Кем приходится?
- Он, он… брат. Троюродный. Или там дальше как-то….. я путаюсь - в этих хитросплетениях родственных уз… у моего отца была двоюродная сестра, а он племянник ее, от первого мужа…
- А, вот, как?! Пятая вода на киселе… - ухмыльнулся Григорян. – Родственник. Да… у вас у русских - это конечно уже не родственник. Так, дальняя родня… почти чужой человек. А вот - у нас! У армян! Это родственник! У нас так семьями живут до десятого колена! Мы маленький народ! Маленький - но гордый! И ценим каждого человека – тем более родственника! Пусть и дальнего! У нас у армян, по сути - все родственники дальние! Во как! – Александр взметнул вверх руку и указал пальцем в потолок.
Вера печально улыбнулась.
- Ну, что ж. Найти человека в нашем управлении это можно. А кем он хоть работает – вы знаете? А то штат то, у нас не малый! – спросил Григорян, подойдя к телефону, что стоял на столе.
Он, взял, черную трубку и поднеся ее к уху, прижав клавиши на аппарате - вопросительно уставился на Веру. Щукина вздохнула и ответила:
- Он вроде следователь. Вот и все.
- Так, следователь. Ладно. А звание?! Какое - звание? И фамилия, имя и отчество?
- Хм, по-моему – лейтенант. Два кубика, по-моему. А зовут его – имя такое редкое – Андрон. А фамилия Маленький. А вот отчество… кто его знает?! Я его - Андроном всю жизнь называла! Он ведь - ровесник мне. Хотя и видела я его редко! Вот…
- Ну, что ж… - Григорян набрал номер.
Диск телефона, медленно вращаясь – трещал, словно детская игрушка. Наконец где-то, внутри аппарата что-то щелкнуло. Офицер напрягся и жестко сказал в микрофон трубки:
- Алло, это опер часть? Моя фамилия Григорян! Да, здравия желаю. Мне бы переговорить с вашим сотрудником. Следователь Маленький. Да!
Повисла пауза. Григорян, прикрыв трубку ладонью – прошептал Вере:
- Пошли вызывать! Сейчас, найдем, вашего родственника! Сейчас.
Но тут же, его лицо, стало серьезным. Александр, выслушал ответ и медленно, положив трубку на телефон, тяжело вздохнул:
- Не везет вам Верочка! Не везет! Нет его! Маленький в командировке. В служебной.
Вера опустила голову и молча направилась к двери. Григорян поспешил за ней. Он услужливо дернул за ручку – пропуская девушку вперед.
- Верочка, простите, конечно, что вот так получается. Простите. Но, что, возможно, я помогу. Вы позвоните мне! Может, у вас еще какие то просьбы есть? А? А то я могу, что ни будь попробовать сделать для вас!
Щукина шла по длинному коридору. На ее глаза вновь навернулись срезы. Вера не хотела сейчас разговаривать с этим услужливым кавказцем. Но грубить она не решалась – кто его знает, может и вправду придется - к нему обратиться?!
- Да, что вы можете сделать. Отца же из лагеря вы не вернете? Вы же не волшебник! – прохныкала Вера.
- Да, конечно - из лагеря. Но я могу узнать - в каком он лагере? Хотите?
Вера остановилась. Офицер смотрел на нее с восхищением и надеждой. Он ждал ее ответа - искренне переживая. Этот блеск надежды обрадовал Щукину. Вера грустно улыбнулась:
- Что вы хотите взамен? Вы же не просто так будете это делать? Вы же что-то попросите в ответ? Да?!
- Ну, зачем вы так, Верочка?! Зачем?! Я искренне хочу помочь! – Григорян покраснел.
Он опустил глаза и добавил:
- Конечно, я хотел бы встретиться с вами. Пойдемте со мной в ресторан, что ли сходим? Или в парк прогуляемся? В кино? А? Вера?
- Хм, вот видите, как странно все. Я ищу своего отца, которого посадили ваши коллеги. А вы, что бы его найти предлагаете мне развлечься? Хм,… странная штука жизнь…
- Ну, что, что теперь, вы должны - тоже покончить с собой, как ваша мать? – вспыхнул Александр.
Вера, кивнула и повернувшись двинулась к выходу:
- Нет, конечно. Нет Александр Рубенович. Тем более, как, я вам говорила - я скоро буду мамой. Скоро! И мне жить обязательно надо. Ради ребенка, – говорила она на ходу.
Григорян семенил рядом. Он поддержал ее за локоть:
- А отец? Кто отец? Вы ведь не замужем.
- Нет отца, он уехал, на север. И будет не скоро! – солгала Вера и заплакала.
- Вот, вот видите - вам нужен, просто нужен помощник! – Григорян дернул решетку и прикрикнул часовому. – Эй, открой немедленно!
Солдат кинулся с ключами к замку. Он гремел связкой и неуклюже протянул Вере котомку с передачкой:
- Вот, все, в целости-сохранности.
Григорян отпихнул часового и схватив авоську - всучил ее Щукиной:
- Ну, я все равно, буду ждать. Буду. Вы подумайте.
Вера взглянула ему в глаза и грустно ответила:
- Я позвоню. Позвоню. Но я, не знаю номер.
- Двадцать три - сорок! – крикнул Григорян.
- Хорошо, я запомню, - Щукина повернулась и быстро исчезла за дверью.
Майор стоял и смотрел ей вслед. Часовому стало неловко от этой сцены прощанья, и он непроизвольно отвернулся. Григорян достал из кармана своих темно-синих галифе - очередную папиросу и подкурив, выпустил дым:
- Ти, что эту жэнщину запомниль?! Как придеть в следующий разь при твоей смене - нэмэдленно веди ее ка мнэ! Понял?! – сказал Григорян вновь с сильным кавказским акцентом.
Он, при подчиненных - делал это специально, старался показать - что плохо владеет русским языком.
- Так точно!!! – рявкнул в ответ солдат…
…Вера пробивалась сквозь толпу в коридоре. Она расталкивала локтями несчастных посетителей тюрьмы. Топтала их сумки, как медведь по бурелому, шла к выходу. К свежему воздуху! Грудь жгло от слез, от обид и не справедливости! Где-то рядом, испуганно цепляясь, за ее локоть - еле поспевала тетя Роза. Грузная женщина бормотала:
- Верочка, Верочка! Что там? А? что там тебе сказали? А? Верочка, что там? И мой Левочка? И как он? Он как? Его когда увидеть можно? Что тебе сказали? Как твой папа?
Но Вера не отвечала. Шаг, еще шаг! И вот – выход! Рывок – дверь скрипнула стальной пружиной. Воздух! В лицо ударил холодный январский воздух. Он пьянил. Он был словно лекарство для тяжело больного. Вера хватала его ртом – словно боясь, что не надышится. Она – давилась этим холодным воздухом!
«Свобода? Такой привкус у свободы? Нет!!! У свободы не может быть такого горького привкуса! Нет! Свобода сладкая – а мне горько!» - подумала Вера.
Слезы катились по щекам – застывая на ветру. Тетя Роза с ужасом смотрела на Щукину и теребила Веру за рукав. Та, бросилась бежать. Бежать прочь! Прочь отсюда!
Но вдруг – толчок! Темнота! Вера ударилась кому-то в грудь. Она чуть не сбила мужчину и зажмурилась от стыда. Она так не хотела открывать глаза. И тут… Она услышала:
- Верочка! Здравствуйте!
Это был он! Он! Это был Андрон! Он стоял и улыбался. Он, даже в своей форменной шинели и фуражке с красным околышком и темно-синим верхом - выглядел родным и милым человеком! Совсем - родной и такой незнакомый! Как родственник приехавший издалека!
- Верочка! Что вы тут делаете? – Андрон схватил Щукину за плечи и стал трясти ее.
Он был немного испуган. Вера прижалась к нему - упала на грудь и уткнувшись лицом в колючую шинель – разрыдалась. Маленький стоял совсем растерянный, с удивлением смотрел на тетю Розу, которая - тоже упорно тянула Веру за рукав.
- Верочка? Что вы тут делаете?! Успокойтесь!!
Вера пришла в себя. Она немного успокоилась. Шмыгая носом – виновато посмотрела на Андрона и ласково буркнула:
- Ой! Андрон, как же вот долго вас не было!
- Я был в командировке! В командировке! Я даже не мог позвонить! В Енисейском районе! Там и звонить то не откуда! Вот простите! – оправдывался Маленький.
Он, огляделся по сторонам, и вновь покосившись - на тетю Розу, спросил:
- Вера, зачем вы сюда пришли?! Я же просил вас?!
- Да, да… я помню! Вот я пришла помочь тетя Розе. Помочь. У нее передачу не принимают. Я пришла помочь выяснить…
- И что? – почти в один голос воскликнули и Маленький, и Розенштейн.
- Выяснила… - грустно ответила Щукина.
Вера, набрала в легкие воздуха. Тяжело вздохнув – тихо добавила:
- Дядя Лева уехал, он уехал, далеко…вернее его отвезли в другой город. Вот поэтому передачи не принимают…
Тетя Роза осела в снег. Ее ноги подкосились. Маленький бросился ее поднимать. Вера, отвернув голову – горько заплакала. Она поняла, что тетя Роза догадалась…
Предыдущая Оглавление Следующая