Зыков Николай Тихонович

О детстве вспомнить можно много
С печалью, горем и тоской.
Не зовешь его счастливым,
А несчастной, бедной наготой!

Сначала были мы счастливы –
Большая бойкая семья.
Отец, как лебедь среди нас кружился
И каждого ласкал: «Ты мой и ты моя».

Для всех хватало его ласки,
Всех теплом он обогрел,
Но поставить на ноги детей своих
Из-за вражды лютой не успел.

Зимним вечером однажды
К нам вооруженные зашли.
Отцу сказали: «Арестован!»
И вот на веки вечные увели.

Осталась мать, как лебедица
Одна, без правого крыла.
Десять лет ждала обратно.
Вот так молодость ее прошла.

Сидел в тюрьме и часто думал:
«За что терзаешь ты меня.
Сражался я за власть Советов,
Отдал последнего коня!

С душой и сердцем воевал с Колчаком,
Босой на расстрел ходил.
И вот теперь же как преступник новый
В тюремны стены угодил».

Сидел,
Уткнувшись в грунт сырой стены.
«Небесный свод! И есть ли Бог, иль черт на небе,
Смотрите подлость с высоты!

Сырые стены меня не греют,
И плесень на стенах цветет.
Здесь камень серый
На волю выйти не дает.

Жена моя отбила ноги,
Я слышу скрип глухой внутри.
Как тихо, тихо она ходит
По морозу и по снегу с наружной стороны.

Я слышу, как она рыдает
И меня зовет домой:
«С детьми одной мне будет трудно.
Выходи, пойдем!»

Но что сказать ей в утешенье?
Ничего сказать я не могу.
Уж слишком крепки эти стены
И их сломать я не смогу!

Конвой открыл железны двери,
Построил узников тюрьмы.
В вагон сгрузили как попало
И на чужбину увезли.

Буря чуждой жизнью овладела,
Пучина горя на душе.
Не измерить угрюмой страсти
В моей тоскующей душе.

Проходят годы безвозвратно,
А я надеюсь идти обратно.
Ценою жизни жду свободы.
Мечта вселяла мне надежду,
И не только мне, всему народу. 

Как с неба звуки будто льются,
В глазах моих узоры вьются.
Не успеваю я проснуться и как вновь
Из глаз моих слезы льются.

Сильнее нет жестокости коварной
Правым быть – сидеть в тюрьме.
А как родные мои дети,
Что вырастут и скажут мне?

Где правый суд? Где правосудие?
Кто заточил меня в тюрьму?
О, если б дали мне свободы,
Я б доказал ему!

Но все ходатайства в отказе,
Жалобы в архивах стопами росли.
Томились партизаны в тюрьмах,
Никому не нужны они.

Началась война! В пожаре пылком
Сыновья на фронт ушли.
Не попрощался я с ними.
Встали взрослыми они.

Увижу ль я их, неизвестно.
Быть может тоже головы складут.
Они ведь, как и я, солдаты честные,
Всегда вперед пойдут.

Но вот однажды получил
Из дома я письмо.
Рука дрожит, я раскрыл –
Слезами вымыто оно.

Жена моя мне написала:
«Нет сына Яши твоего.
Там в Климовичах, в бою неравном
Могила братская его».

Читал письмо, слеза катилась.
Не больше сына моего.
Зачем назвал его я Яшей
В честь героя-брата своего?

Когда нас с братом Яшей
И многих командиров на расстрел вели,
Я развязал ему младые руки,
Стянуты веревкой, избитые, в крови.

На высоком берегу Чулыма
Я по льду кинулся в побег.
А он, прикрыв мне дорогу,
Упал от пули вражеской навек.

И как в песне поется:
«Капли крови густой
Из груди молодой»
Потихоньку по льду стекала.

Мой сын погиб на поле боя,
Не увидев в жизни ничего.
Но как порвать мне эти цепи?!
Пойти сражаться за него!

Какая ночь была жестока,
Во тьме я видел Яши ока.
Какова судьбы моя жестока!
Какая крепкая тюрьма!

Жена моя, ну, как ты там?
Оплачешь сына своего.
Наверное, выходишь на дорогу
И все ждешь и ждешь его.

Но не плачь, не жди обратно.
Оттуда нет пути.
Судьба твоя такая, видно –
Лишь провожай, не жди.

Но вот закончилась война Велика.
Два сына вернулись с войны.
Да только не вернется милый Яша
Из Могилевской стороны.

Теперь совсем упал я духом.
Слезы катятся ручьем.
Все по Яше горько плачу.
Пока я жив, все буду плакать
О сыне дорогом!

Проходят ночи длинные, темные,
Но не смежаю глаз своих.
Все думаю и думаю о детях
Своих несчастных дорогих.

Сижу, как сокол в железной клетке.
Уж нету больше сил моих.
О, где же, где же ты свобода!
Мне детей увидеть надо
Моих любимых, дорогих!

Подходит срок моего наказания –
Отсидел я десять лет.
Сижу всю ночь и думаю,
Не знаю верить этому иль нет.

Последняя ночь, какая длинная она –
Восьмое февраля сорок восьмого года.
Срок закончен, я все сижу.
Не смежая ока, по истечению срока
Жду свободу. И вот она – свобода милая моя!
Пришел конвой, приказ зачитан
О свободе узников тюрьмы.

Взяв мешки мы вещевые,
Мрачные, но еще живые
Покинули тюрьму.

Сияло солнце, небо чистое.
А воздух! Закружилась голова.
Свобода! И я, как птица!
Лепетал нелепые слова!

Пришел домой зимой морозной.
У ворот деревня собралась.
Жена идет навстречу в шали темной:
«Наконец тебя я дождалась!»

В лице ее печаль угрюмо
Сразила, видно, навсегда.
Оно мне говорит о смерти сына –
Его ей не дождаться никогда.

Когда он был еще ребенком,
Громкие песни распевал.
Прибегал домой, холодные ручонки
Ей нежно в пазуху толкал.

Когда он в школе стал учиться,
Работать в поле успевал.
По вечерам, уроки сделав,
Коней в упряжке рисовал.

Окружил народ меня мой деревенский,
Все руки тянут, «здравствуй», - говорят.
Ведь он, народ мой, клеветой обманут,
Ничего понять не могут. Хотя этого хотят!

Нашелся враг и уничтожил
Борца народ моего.
Большинство, кто воевал за власть Советов
В тюрьмах много полегло!

Но враг и тут ошибся слишком,
Не сумел сломить и запугать.
Мы из свинца, как будто, слиты,
И нашу стойкость не сломать!

Где стоял амбар и мастерская,
Там чисто поле, снегом занесло.
И не дом стоит высокий, а изба гнилая.
Детей, как ветром унесло.

Зашел в избу, висят портреты,
А в центре Яша на меня глядит.
Как будто жив, как будто обнял
И тихо-тихо говорит.

Как будто с радостью он смотрит,
Глаза веселые горят.
Как будто радостно и весело
О встрече милой говорят.

Прошел в передний угол,
Снял мешок походный свой.
Молился Богу ночью темной,
Что пришел домой живой.

Но боль внутри меня съедала,
Совсем свалился я в постель.
Как ангел прилетел и, улетая,
Настала бездна смерти роковая».

Леденеет тело, подходят сумраки печали.
Ушел из жизни мучительной и трудной
С глазами, полными печали
Наш милый папенька, родной!
Немного не дожил до правды.
Двадцатый съезд открыл секрет большой.

В Архивах документы все подняли,
Объявили почет и славу
Тем, кто остался из них живой.
Вот и мы имеем справку,

Что реабилитированные все,
Кого в тюрьму сажала тройка
По пятьдесят восьмой статье.
Сколь не пытались, не старались
Враги страну мою сгубить,
Но их детям первым
Пришлось отцам могилы рыть.

Ушел ли ты из жизни, милый,
Оскорблен, избит, унижен,
Но образ твой в душе моей
Ото дня-день встает живей.

Мы все еще, как в детстве алом,
Тебя домой обратно ждем!
Прошло уж три десятилетия,
А мы тебя все ждем и ждем.

Стоим мы часто над могилой,
Низко головы склоня.
Любви к тебе неугасимой
Выразить приходим не тая!

Простите, сестры, меня родные,
Что стихи печальные пишу.
Но я живу и горько вспоминаю,
Что пережили мы, я тем дышу!

Пусть эти стихи будут вечной памятью о нашем дорогом и любимом отце!

Зыкову Николаю Тихоновичу, брату Зыкову Якову Тихоновичу и брату Зыкову Якову Николаевичу. Бочкареву Никифору, Петрухину, Юшкову А.Ф., Зимареву Григорию Дмитриевичу и всем, кто ушел из нашей деревни 8-го февраля 1938 г. и не вернулся!

Память о них не померкнет никогда!

Дочь Анастасия