Мои родители жили в Литве, вблизи Вильна, в деревне Сантоки. Отец Виктор Швайковски, мама Юзефа Мешкьюнец. Отец был железнодорожником, мама занималась домом. У нас было 0, 5 га земли, была корова. Родители строили новый дом. В стройке дома помагали нам соседи. Моя тётя, Ядвига Сенкевич, работала в Вильне у Янковских, муж Янковской был офицером и погиб в Катыне. Я была единственным ребёнком моих родителей. В Сибири родилась моя сестра Хелена, не моего отца. О деятельности отца в Армии Крайовой я знаю только то, что он был в партизанском отряде во время немецкой оккупации. После освобождения Литвы он, как и другие поляки, верил, что после освобождения от немцев, освободят эту землю и от русских. Отец в АК не выполнял никакой важной функции, был рядовым солдатом. Мама мне мало рассказывала о его службе в АК.

НКВД арестовало отца в1945 г, в январе или феврале. Мне рассказывали, что он в лесу простудился и пришёл домой и тут его арестовали и посадили в арест на Лукишках в Вильне. Мама и тётя возили ему в тюрьму пищу, но видеться с мужем маме не позволили. И потом сказали маме и бабушке, что отца увезли в Москву. И он пропал без вести. Где он погиб и где похоронен мы сих пор не знаем. Муж Брониславы Сенкевич тоже был арестован и пребывал в лагере где-то на севере. Так же было и с Михалом Дудойть, он тоже был в АК. Семью его не депортировали, в 1957 году он с семьёй вернулся в Польшу. Такая же судьба была и с семьёй Дануты Волк (Кулинской). Почему не уехали в Польшу в 1944- 45 году ? Для нас Поьша была там, на Виленщизне. Это были наши родные места. Хотя в 1945 году родителям говорили, если не поедете в Польшу, так поедете в Сибирь. И это сбылось, хотя в Сибирь мы не поехали по своей воле. Помню, что приехала машина с солдатами НКВД и велели собираться. Мама очень плакала. Хорошо, что в то время у нас была тётя, сестра отца, Ядвига Сенкевич. Она не потеряла головы. Был тоже дедушка, отец моего папы и его жена, моя бабушка. Тётя знала, что надо делать в таких случаях, что брать и паковать в мешки. Она упаковала постель, одежду, обувь, и немножко золота, которое было у родителей. Депортировали нас ночью. С нами депортировали семьи : Кулинских, их два сына были убиты энкавудистами на Виленщизне, семьи Квятковских, Михаловских, Дашкевичув, Клосовских и Трупко. Мой дедушка после ареста отца заболел, у него было кровоизлияние. Он выходил из вагона и говорил, что идёт в Вильно. Иногда он не успевал сесть в вагон и его привозили другим транспортом. Он требовал постоянной опеки. Помню, что во время езды в Сибирь люди на стоянке варили картошку и она мне показалась очень вкусной, видно я была голодная.

Привезли нас в Красноярский Край, Манский район, посёлок Черёмушка, почта Скотопрогонная. Направили в большой барак и я очень плакала, когда увидела косоглазого местного жителя. Я впервые видела таких людей. И второе крупное впечатление это страшный голод. Наш посёлок это был леспромхоз, большое лесное хозяйство. Были там поля, картошку уже выкопали, но собирать нам оставшиеся картошки не позволяли. Только весной позволили, но картошка была промёрзлая. Мы её полоскали в ручью и жарили лепёшки. А выжили мы благодаря тёте, которая знала, что надо брать, когда нас депортировали. Она брала одежду, постель и золото. Там это продавала и покупала еду.

А с дедушкой были постоянные хлопоты. Он выходил на двор и говорил -Иду к Доротке, иду в Вильно. Я не знаю почему его и бабушку депортировали. Быть может потому, что во время депортации они были у нас. Тётя была больна, на работу в лесу не годилась, она едва ходила. Все дела были на голове мамы и тёти. Мама работала лесорубом. Это была для неё чрезвычайно мучительная работа. С работы возвращалась измученная и голодная. Какой был её заработок ? Не знаю. Тётя работала в детяслях, сперва как опекун, а потом была кухаркой. После работы делала на спицах салфетки, кружева и всё это меняла на еду. Эту работу выполняла обыкновенно вечером при свете лучины, а потом коптилки. Я ходила в детский сад, там меня кормили, помню щи вареные на рыбьих головах. Кроме пищи давали нам рыбий жир. Лили его на комок хлеба, солили и это мы съедали. Кроме того мы ели суп с крапивы, лебеды, черемшу. Иногда, однако очень редко, можно было купить в лавочке растительное масло.

Бывало, что поляки получали с Виленщины, от родных или соседей, пачки с продуктами. Тогда было торжественное собрание и нас скромно угощали. Там поляки составляли одну, общую семью. Моим любимым лакомством там был запах яблока. Уже не помню было это до смерти Сталина или после. Яблоки появились в детском саду на Новый год. Тёте удалось так делить яблоки, что одно сохранилось для меня. Тогда я уже ходила в школу. И вовсе я его не съела, только нюхала и радовалась его запахом. И продолжалось это очень долго. Теперь я сама уже не помню съела я его, или сгнило оно, где-то спрятанное в постели. Вкуса его я не помню. Кроме поляков там было много других национальностей. Вместе с поляками я насчитала их шестнадцать. Разговаривали мы на русском языке, жили мирно, не спорили. Там это была наша общая судьба. Советская власть относилась к нам одинаково. Энкавудисты не надоедали нам. Бежать оттуда было невозможно, у ссыльных не было документов, а до поезда было 300 километров.

Фот. 1. 1949 г. Черёмушка. Дети ссыльных поляков

В Черёмушке была школа 4-летняя, десятилетка была в Скотопрогоне. Учила нас Татьяна Ивановна, очень добрая, приятная учительница. Все ученики были в пионерской организации, носили значок "Будь готов, всегда готов", или красный галстук. Во время праздников обязательно красный галстук. Моя бабушка была против тому, чтобы я была пионеркой. Тётя была более снисходительна, и чтобы согласить взгляды бабушки и школы ушила мне платье с широким воротником. Когда я шла в школу на этом воротнике вешала пионерский значок, а когда шла домой значок прятала под воротником. А значок стоил один рубль. Для меня это была большая сумма, а сколько зарабатывала мама, я не знаю.

В детяслях и в школе были у нас дружбы. Я помню мои сердечные подруги, украинку Марусю, литвинку Анну и гречинку Элени Мастуфиги. Мы пели песни русские и других национальностей, танцевали и играли. Мне очень нравилось когда девушки шли улицей и пели прекрасные песни. Между собой вовсе не разговаривали о причинах депортации наших родителей. Никогда на эту тему не было разговоров. Дома я говорила только по польски. Я уже привыкла к русскому языку, а когда пани Ковалевска однажды в нашей квартире сказала- Шляг бы тебя трафил (чтоб ты подох!), эти довольно грубые слова казались мне цветными и прекрасными. Я их до сих пор помню.

Фот. 2 Черёмушка, 1951 г. Тётя Ядвига и Анна Швайковска 1- и 2-я справа в 3-ем ряду. Детский сад

После трёх, четырёх лет нам стало там лучше жить. Разрешили нам держать козу, корову, поросёнка. Корову мы купили совместно с семьёй Ковалевских. Но они были с города и доить коровы не умели, когда Ковалевски начал доить корову, она его копала (бодала?). Тогда он положил её на землю и хотел выдоить лежащую.Увидела это бабушка и начала проклинать на русском языке, и сама выдоила корову стоящую на ногах. Ни Ковалевски ни моя мама косить траву не умели, сушить тоже, а тем более приготовить корм для коровы на зиму. Решили в конце корову продать, остался только поросёнок.

Для козы только я готовила берёзовые венички и кормила её. Летом коза ходила сама по полю, а вечером приходила в наш барак. Звали мы её Баська. Там у всех животных были свои имена, и когда их звал хозяин по имени они приходили к нему. Хлева для коровы и козы не было. Некому было построить. Зимой коза и поросёнок пребывали в нашей избе. Я даже спала с поросёнком во время холодной зимы. Я грела его, он меня. Чем мы кормили поросёнка? А всем, что он хотел есть, тем, что осталось нам от еды. Жалкими отбросами, но поправляющими вкус, он охотно ел тогда траву.

Детский сад в Анастасино

 В это время нам разрешили иметь участок земли. Мама меж корнями пней копала землю и там садила картошку, сеяла овощи. Я хотя была ещё маленькая и слабая помогала маме. Носила картошку, а мама садила, а осенью я носила картошку в квартиру. Потом мама решила переселиться в соседнюю деревню Анастасино. Там она работала, а всякую работу связанную с участком земли и козой исполняла я. Бабушка было плохого здоровья. Но она со мной пилила ещё дрова, чтобы в комнате было тепло. Дрова надо было колоть топором и клиньями. Работа была тяжёлая, но я не жаловалась и не ленилась. Польза от козы была двойная, давала молоко и шерсть, а шерсть была длинная. Бабушка стригла козу летом, шерсть пряла и с этой шерсти делала носки. Носки были острые, кололи тело, но зато были тёплые. Ходить в них зимой было очень приятно. Я нянчила тоже ребёнка учительницы. За эту работу я получала литр молока в день, а на конец каникул получила материал на платье. Это было очень много. Кошмаром для всех были вши, мошка и клопы. Никто из жителей Черёмушки не был свободен от этого кошмара. Ни русские ни спецпереселенцы. В посёлке не было камеры для дезинфекции одежды, то есть вошебойки. И потому в свободное время, женщины садились при свете коптилки, искали вши и гниды в одежде, и нормально давили их. Бороться с клопами было труднее. Жили они в трещинах стен, во мхе, в нарах и в потолке. Атаковали нас беспощадно особенно ночью.

Фот. 4 Черёмушка, 1952 г. Поляки из Виленского (Вильнюского) края. Среди них Квятковска, Тупко, Дакшевич

Мыла у нас не было. Не было и в магазине. Бельё стирали в щёлочи, которую готовили из пепла. Это помогало, но ненадолго. В бане можно было купаться раз в неделю. В пятницу шли мужчины, а в субботу женщины. Там были веники, которыми мы массировали тело. Жизнь нам поправилась после смерти Сталина. Снабжение в магазине поправилось. Появились материалы, мыло, а после некоторого времени пищевые продукты были без карточек. Верили вы, что вернётесь на родину ? Взрослые, моя мама и бабушка верили, другие поляки тоже. О себе точно не могу сказать. Депортировали меня в возрасте четырёх лет, в Сибири я пребывала почти восемь лет, русский язык я знала лучше чем польский. После смерти Сталина жилось нам немного лучше, и я думала, что так должно быть. А у взрослых были свои надежды, и каждый верил, что когда-то вернётся. Особенно моя бабушка. Дедушки уже не было в живых. Он умер 25 августа 1949 года в возрасте 63 лет. Похоронили мы его в деревне Черомушка, Манском районе, Красноярском Крае. Когда скончался и наш кот, Васька Дмитрьевич, мы его звали, я его долго искала. Мама мне сказала- Кот уехал в Сантоки. Этими словами она выразила своё желание вернуться в Польшу.

Фот. 5 Черёмушка, 1955 г., Пасха — в этом году у нас на праздник было всего лишь одно яйцо!
Семья Швайковских: Юзефа, Хелена, тётя Анна и бабушка Эмилия Швайковска.

И надежда возвращения в Польшу осуществилась действительно. В 1955 году выехал первый транспорт с поляками. Это были спецпереселенцы из соседней деревни. Весть об этом разнеслась со скоростью молнии. -Если они вернулись, так мы тоже должны вернуться ! Так говорили оставшиеся поляки. А те, которые уехали не успели продать свое имущества по выгодной цене. Потому, что время отъезда было поражающе короткое. - Приехала машина и сказали- Собирайтесь! Едете в Польшу. Так что же им было делать? Упаковались быстро и уехали. Конечно на выезд у них уже были документы. Эта первая группа выехала за счёт государства. Я не знаю польского или советского. После их выезда оставшиеся поляки требовали тоже выезда, писали в Польское Посольство в Москве и в Варшаву. Им говорили, что будто был ответ, что желающих на выезд уже нет. Это было или недоразумение или провокация.

После этого известия были протесты. И это помогло. Однако советские власти потребовали подтверждения, что они действительно являются поляками и что у них в Польше есть семьи или родственники. Такие документы прислали в Польское Посольство в Москве. Документы на выезд были в Манске, а в Манск было 100 км. И поляки пешком отправились туда. Мама моя тоже пошла, в пути где-то ночевали. А билет в Польшу мы оплачивали сами. Хорошо, что выехавшие раньше нас поляки оставили не нужные им рубли. Это была с их стороны солидарность с нами. Они были богаче нас, у них в семьях было больше работающих и денег тоже. А то, что за поезд мы должны были сами платить- это была месть советской власти. Мы радовались, что наконец нас уволили. Мы были уверены, что вернёмся и раньше продали своё скромное имущество по выгодной цене. Козы однако мне было жаль, я плакала, она была для меня игрушкой, такой какой для ребёнка является кошка или собака. Чтобы меня потешить бабушка решила купить мне гитару и я на ней пробовала играть. Грузовая машина, которая привезла товар в магазин завезла нас в Канск вместе с семьёй Кулинских. Водителю мы заплатили. На вокзале мы купили билеты на пассажирский поезд в Польшу. В Москве мы ожидали полные две недели. В Бресте бабушка решила ещё поехать на Литву, посетить родные места и деревню Сантоки, дом там ещё стоял, были мы у тёти Брониславы Дудойть, семьи Литвинув, в Вильне, там помолились, были у сестры дедушки, Доротки, к которой желал идти дедушка.

Почему мама не хотела ехать в Польшу в 1945-46 году ? Мама хотела, но бабушка решительно отказалась. У ней там были знакомые, родных мест покинуть не хотела. - Мы старые бабы, нас трогать не будут- говорила она. Она была убеждена, что её сын, а мой отец вскоре вернётся и он приказал ей стеречь меня как зеницу ока, и она не позволит, чтобы мама с внучкой уехали в Польшу. Там, в деревнях, поляки верили, что Виленщизна будет в границах Польши и слушать не хотели о том, чтобы ехать в Польшу. Для них Польша была там. Я не знаю, знали ли поляки в деревнях, что была уже новая граница Польши. Мама кажется знала об этом, но никому не говорила. Если бы и кто-нибудь разглашал это, его бы назвали предателем или умственно больным. С Литвы мы вернулись в Брест и тут переехали границу. В Польше, в городе Бяла Подляска нас принял ПУР (управление по делам репатриации), накормили нас, подали колбасу и белый хлеб, он был непохож на русский. Я сижу и не ем. - Почему не ешь- спрашивает мама. - Как колбасу с белой булкой есть?- ответила я. Такое у меня было воображение о польском и русском хлебе. Потом отправили нас в воеводство Вроцлавское, район Легница, деревня Будеюв. Там я пошла в школу, в пятый класс. Писать правильно по-польски не умела, алфавиты русский и польский мне путались. Надо мной смеялись ровесники, потому что во время разговора я употребляла слова русские, ударение тоже бывало русское. Когда меня спрашивали как там было в Сибири ? Я отвечала -Мы ехали на машине! Они хохотали. Где вы покупали продукты ? -В магазине. Они опять хохотали. Учительница не обращала на это внимания. Никто с учителей не пробовал помочь мне. Я решила пойти в другую школу. В деревне Паловице. Там помог мне учитель, он показал мне разницу польских и русских букв, обратил внимание на ударение. Благодаря ему я вскоре сумела выучить польский алфавит. Поправила произношение. Я благодарна ему за настоящую помощь. Жаль, что забыла его фамилию. Там я окончила шестой класс. Потом мы поехали в деревню Тшебешовице, район Быстшица Клодзка. Там была семья Кулинских. Наши семьи были давно знакомые и дружили на Литве и в Сибири. Тут я поступила в школу, в седьмой класс. Ровесники не надоедали мне. После окончания начальной школы я пошла на работу. В 1972 году я пошла на пенсию по инвалидности. Замуж вышла в 1964 году, у меня двое детей, они уже самостоятельные, внуков тоже двое. Дети и внуки часто спрашивают меня о моей жизни на ссылке, почему нас депортировали, как там жили. Детям и внукам охотно рассказываю, а чужим очень редко, хвалиться нечем, а обноситься со своим мученичеством никогда не любила. Хотя вычеркнула нам советская власть 8 лет из спокойной, семейной жизни в родном крае, а на ссылке мы утратили своих близких. Я бы хотела точно узнать какая была судьба отца после ареста и где находится его могила.

Лёндэк Здруй, октябрь 2006 год.

Перевод Ежи Кобрынь

источник: Wspomnienia sybiraków. Zbiór tekstów źródłowych, Koło Związku Sybiraków w Bystrzycy Kłodzkiej
Bystrzyca Kłodzka 2008 ISBN: 978–83–926622–0–4

Фот. 6 Слева направо: литовка, Анна Швайковска, украинка, 1951 г.

Фот. 7 Черёмушка, 1950 г. Юзефа Швайковска, Анна Швайковска, тётя Ядвига .

Фот. 8 Школа в Черёмушке, 1951 г. Анна Швайковска стоит в 3 ряду, 3-я слева

Фот. 9 Черёмушка. Слева направо: Анна Швайковска, Каролина Тупко, мальчик (имя неизвестно), украинка (имя неизвестно), литовка (имя неизвестно),

Фот. 10 Черёмушка. Слева направо: Анна Ковалевска, Ковалевски, Кравец, имя неизвестно

Фот. 11 Свадьба Анны Ковалевской

Фот. 12 Ссыльные: слева Феликс Швайковски

Фот. 13 Перед школой в Черёмушке, 1954 г. Анна Швайковска во втором ряду, -я справа