Я родилась 5 июня 1914 года в деревне Харклёва, район Новый Тарг, воеводство Краковское. Кода было мне 4 месяца умерла моя мама. Нас, детей, со мной было шестеро. Мой отец был калекой, он упал с дерева и сломал правую ногу и ходил на костылях. Жили мы очень бедно. Хозяйство было маленькое, расположенное в гористой местности, земля неплодородная. Был вопрос как тут жить и воспитывать детей ? После принятия закона о парцеляции помещичьей земли в Восточных Окраинах, мой отец совместно с несколькими хозяевами, весной 1920 года поехал на восток и купил там несколько гектаров земли. Земля была хорошая, плодородная. Это было в воеводстве Тарнопольском, район Подгайце, деревня Бокув. Летом 1920 года на деревню осадников, в Восточных окраинах, напали большевики. Все взрослые мужчины покинули свои хозяйства и скрылись в лесу. В деревне остались только женщины, дети и старики. Большевики взяли нам одного коня, которого мы привезли из Нового Тарга. Другим хозяевам тоже украли скот и коней. После утраты коня, зерна, и одежды мой отец попал в отчаяние, потому что нечего было есть. На Дыкатыньских полях погиб взвод Войска Польского. Там были польские солдаты из Подхаля, Кракова и других городов Польши. Большевики и казаки были на конях, окружили наших солдат и в течении часа убили почти всех. Слышен был только крик - Исус, Мария! Спасите !- Из взвода осталось в живых только два человека, они скрылись в лесу. И они рассказывали о событии, ожидая помощи. Но украинцы прорвали им телефонную связь. Они остались без оружья и связи. Раненых польских солдат убивали украинцы, раздевали их и оставили на Дыкатыньских полях. Жители уведомили военную часть, которая находилась в Бжежанах. Солдаты прибыли и отняли у украинцев оружье, приказали собрать тела убитых польских солдат и достойно похоронить в совместной могиле. Это было 27 августа 1920 года. Пани Качоровска, жительница Львова, возле их могилы построила часовню, потому что там погибли её муж и брат. С момента нашего приезда на восточные земли не было там покоя. Постоянно преследовали нас большевики, казаки, а потом украинцы. После нашествия большевиков умер нам отец. Мы остались одни, беспомощные. Хозяйство было довольно большое, а работать было некому. Самому старшему брату было 16 лет. Самый младший ребёнок был в возрасте шести лет. Не было выхода. Хозяйством должен был заниматься самый старший брат, а младшие дети были отданы на службу у чужих людей. Надо было тяжело работать. Нечем было радоваться полякам на востоке, потому что украинцы разными способами преследовали поляков, за то, что будто поляки забрали им землю. А в действительности было так, что поляки за собственные деньги купили землю с парцеляции. В 1930 году украинцы сожгли хозяйство одного колониста, корчму и пост полиции. Месть такую проводили по1939 год. На Восточных Окраинах мобилизация началась ночью 29 августа. В армию призвали наших мужей и братьев. Остался только плач и крик матерей, жён и детей. Я осталась с восьмимесячным ребёнком и старыми тестями. Семнадцатого сентября украинцы сожгли всё наше хозяйство : дом, скотный двор, коней, коровы и другие домашние животные. Тёща хотела выпустиь коровы, тогда украинцы начали стрелять в неё. Она упала, они думали, что убили её и пошли дальше жечь хозяйства. К счастью пуля не попала в тёщу, она скрылась в подвале. Наши хозяйственные постройки сгорели. Только одна корова сорвалась и убежала, а всё остальное горело. Слышен был крик людей, рёв зверей и вой собак. Никто не спасал зверей, не было отважных. Мы с детьми едва убежали, остальные тоже, потому что вокруг были украинцы и убивали. Я с ребёнком и невестка с двумя добрались к знакомому украинцу. Он нас спрятал в подвале. После некоторого времени пришёл к нам и сказал, если нас найдут, скажите, что вы сами пришли сюда и спрятались. Услышав это я с ребёнком на руках и невестка со своими двумя убежали в поле и там спрятались в кучках кукурузы. Всю ночь там сидели. Ночь была холодная, это же была осень.

Сидя в кучках кукурузы мыслями мы были в своих хозяйствах; что там творится ? Там остались родители невестки и мои тёщи. Живут ли они, или уже убиты. И не было ничего видно из-за дыма, день это уже или ночь ? Едва живые вернулись в деревню. А украинцы всю ночь бегали по деревне и искали нас, чтобы убить. Перекрестившись идём через украинскую деревню. Я впереди со своим ребёнком, за мной невестка со своими. Мы не шли, а просто бежали не разговаривая с собой. И вот мы нашлись на нашем сгорелом хозяйстве. Не осталось ничего, только пепел остался из амбара и скотного двора. Дом был кирпичный, так выбили все окна, бросили гранат и остались только торчащие стены. Под стенами сидели тёщи и плакали, они думали, что мы не живём. Но рука Бога хранила нас и мы спаслись, вернулись живые. Я начала собирать стекло и груз в доме, а тесть собирал доски и заколачивал окна. Корову, которая убежала, мы нашли только после нескольких дней, но не было для ней места. Так мы привязали её к дереву. После нескольких дней тесть сколотил ей сарайчик у стены дома. Еду приносили нам добрые люди, поляки и ксёндз. Он дал нам и еду и одежду, потому что у нас не было ничего, кроме того что на нас. И в таких условиях мы жили по 10 февраля 1940 года. Остальные поляки жили у ксендза, соседей и в школе. И благодаря этим добрым людям мы выжили. Нам посчастливилось, потому что украинские банды долго ещё свирепствовали и убивали поляков. Успокоились только после входа советских войск, русские допрашивали их почему поджигали и грабили имущество поляков..

Депортация

Десятого февраля1940 года в шесть часов утра пришли советские солдаты, мы ещё спали. Услышав удары в дверь, тёща открыла им. Когда вошли в комнату сразу проверили все ли дома. Тёщу и младшего брата моего мужа посадили на середине квартиры и два украинца с ружьями стерегли их. Остальные занялись ревизией. Искали оружья и кричали, что тут должно быть оружье военных. Я им объяснила, что полиция всё оружье взяла, когда мужа и шурина призвали в армию. Тогда украинец взбесился и начал кричать, что у меня есть оружье. - У меня есть сведения, что я скрываю оружье.- Я опять говорю ему, что винтовки у нас были, потому что муж до войны занимался обучением военной подготовки. Была ведь организация ,, Стжелец ,, и было 40 винтовок. Но когда мужа призвали в армию полицейский взял все винтовки на пост. После неудачной ревизии велели нам собираться. Спрашиваем -Куда ?. Они опять начали кричать.- Скорей собирайтесь! Одевайте детей, собирайте вещи! Даём вам на это один час !- Все мы начал плакать, что никуда не поедем в такой сильный мороз с малыми детьми. Тогда украинец начал снова кричать - Поскорей одевай ребят!- Я опять начала плакать, просила позволить выдоить корову и накормить детей. Выслушал моей мольбы и позволил. С тёщей я пошла доить корову под надзором украинца с ружьём. Потом накормила детей, а то, что осталось разрешил взять с собой. А еды больше не было. Дети были маленькие, семь месяцев, восемь и четыре года. И так нас взяли без куска хлеба, потому что была суббота и в субботу тёща хотела печь хлеб. Но уже не успела и поехали мы голодные и запуганные. Мы были одеты в то, что осталось на нас после поджога. Благодаря тёще, которая спрятала в подвале перины, подушки и кое- что с постели, и нам разрешили это взять, и этими перинами мы укрывали детей во время езды в Сибирь. Матерям с малыми детьми разрешили ехать на санях, а остальные шли пешком 22 километра на станцию Литвинув. Там нас погрузили в товарные вагоны, в них было темно, по углам был конский гной и больше ничего. Нам не на чем было положить детей. Вагон был без печи, было холодно и темно. Всю ночь привозили людей с ближайших, польских, селении. Лишь на другой день поезд тронулся в направлении станции Потуторы, а в вагонах раздавались крики и плач детей. Осветить вагон было нечем. Огреть тоже нечем. В Потуторах была стоянка и польский машинист, тайком, чтобы не видели караульные, открыл нам в вагоне одно железное окно. Дверь нам открыли, кто только мог выбежал за водой, дровами, едой. Местные польские жители давали нам то, что имели с собой. Спрашивали куда нас везут, а мы сами не знали куда. Я быстро прибежала с едой к вагону, мужчины подали мне руку и втянули в вагон. Увидел меня ещё караульный, а я показала ему язык и скрылась. Мужчины постарались и принесли дрова, в вагоне разожгли костёр, было много дыма. Но надо же было спасаться, ведь дети нам мёрзли. Один из мужчин вырубил в полу дыру и это был наш клозет. Вагон снаружи был забеспечен засовом. Открыть дверь было невозможно. Мы думали, что уже наступил для нас конец. Когда нас привезли в Тарнополь велели пересесть в русские вагоны, а ночь была морозная. Но выхода не было. Солдат открыл дверь и кричал- Поскорей переходите ! Так мы быстро окутываем наши озябшие дети и переносим дети и багаж в русские вагоны. Вагоны эти далеко, багаж тяжёлый. Хорошо, что месяц нам светил, не было так темно. Русские вагоны были немножко лучшие, были больше польских, хотя тоже товарные. Окна со стёклами маленькие, но кое-что можно было увидеть. Была печь и нары. Можно было положить детей и самому лечь и спать. Печь немножко грела, можно было на ней приготовить кипяток. Знали мы только то, что едем в Россию. Когда эшелон тронулся и советская машина заревела, нас будто кто-то штыком кольнул ! В вагонах начался крик и плач. Тесть мой начал плакать и говорил нам -Дети мои и внуки! Везут нас в Сибирь ! И начал петь Боже Святой... а мы вместе с ним поём и почти кричим - Прощай Польша ! Прощай Мать милая и земля, которая нас кормила. Прщайте звёдды золотые, мы уезжаем из родной земли ! -Моего тестя уже второй раз везли в Россию. Во время первой мировой войны он попал в плен и его завезли на Урал, а ему оттуда удалось сбежать и он вернулся домой в Новый Тарг и там пребывал до конца войны. На этот раз он не дождался возвращения на Родину. Он умер и похоронен в Совруднике, в тайге в 1943 году.

К русской границе мы ехали четыре дня, а по пути к эшелону доставляли польских осадников из воеводств : Станиславув, Тарнополь и Львов. После переезда русской границы дали нам суп и хлеб. Это было впервые. А потом почти ежедневно давали овсяной суп и всегда кричали - Поскорей !- И всегда гнали под ружьём, за водой, супом хлебом, дровами или углем. И несло наш транспорт на восток. Миновали мы Киев, Харьков и помаленьку кончались наши запасы еды. Многие были погорельцами и нечего им было взять. Теперь всё чаще голод заглядывал в вагоны. Дети были без молока, ели хлеб и воду. Миновали мы Урал, приехали в Омск. И тут нас взяли в баню, тоже под ружьём, а одежду в вошебойку. Там много одежды пропало и изорвано. После бани прибыли в Томск, потом Новосибирск. Тут нас выпустили из вагонов. Был вечер. Дали пищу и воды. И так 14 марта мы нашлись в Красноярске. Тут мы были три дня. Приказали выгружаться и повели в бараки. Матери обрадовались, в бараках было немного теплее. Старших и молодёжь в бараки неогретые, спать в них было невозможно. Для детей дали молоко, после которого у детей был понос. Переодеть их было невозможно, не было запасной одежды.

Фот. 1 В платке на голове стоит Анеля Цывиньска, рядом Якуб Баткевич (1915 г.р.).
Сидят: с лева Мария Баткевич, у нее на коленах Францишек Баткевич,
Антонина Баткевич у нее на коленах Хелена Баткевич,
между ними стоит Станислава Цывиньска, 1942 год.

Из Красноярска в Енисейск мы ехали санями. Везли нас через тайгу три дня. Шёл снег и засыпал детей. Мороз тоже был сильный. Дети болели и были голодные. Что им дать есть ? Вода в бутылках замерзала. Матери грели бутылки под одеждой и в своих ртах, а потом изо рта подавали, понемножку, детям- малышам. Этот кошмар длился несколько дней. Вечером были ночлеги у местных жителей или в клубах, церквях. Там мы чистили свои лохмотия и подушки, накрывали ними детей. Многие дети и старики замерзли в пути. Возчики брали их за ноги и бросали на снег. Не было гроба, чтобы похоронить порядочно. Во время езды сани много раз выворачивались в глубоком снегу. Дети плакали, взрослые кричали. Всё снова надо было вытягивать из под снега выколотить снег из одежды и постели, и всё в бегу, потому что возчики ехали дальше. Они были одеты в шубы и не обращали внимания на нас. Колхозные кони были подцеплены к саням и ехали одни за другими. Возчик был только на первых санях. И так мы ехали в Енисейск шесть дней. Там дали один день отдыха, мы посушили одежду и постель. Дали тоже горячий суп, а детям принесли хорошее молоко. После отдыха направили нас дальше, в Брянку, или Брянки, уже точно не помню. Ехали мы через лес в гористой местности, всё время по льду реки. Под конец езды лёд начал топиться и поднимался вверх. Мы боялись, что потонем. Из Брянки в Викторовск нас везли грузовыми машинами. Езда была мучительная. Брезентовая покрышка на кузове была разорванная, ветер свистел вокруг нас. Дети и старики мёрзли. Один мужчина разбил себе голову, ударив в железо кузова. Трудно нам было остановить ему кровотечение. Мы обвернули ему голову полотенцем. В Викторовск мы приехали поздней ночью. Этой езды я не забуду до конца своей жизни. В Викторовске велели нам выйти, чтобы согреться и съесть горячего супа. Суп оказался хорош. Потом мы узнали, что его варили на собачьем мясе. Несмотря на то, мы его съели с аппетитом, потому что были очень голодны. Поевши и согревшись мы чувствовали себя лучше. Утром отправляют нас в дальнейший путь. На этот раз нас везут в Рудник. Там нас приняли очень вежливо, нас просто ожидали русские. Позаботились о нас. Детям дали тёплое молоко и булки. Ночевали мы в клубе. Там было нам хорошо, но оказалось, что это ещё не конец нашего путешествия. Задержали нас в Руднике, потому что ещё не окончили стройки наших бараков. Три дня спустя начали нас перевозить на участки:- девятый, четырнадцатый и двадцать третий. И на этих участках нас разместили. Но бараки не были окончены. В одном не было ещё крыши. Наш посёлок называли Немуд. В одну квартиру дали несколько семейств. Вместо печей дали жестяные бочки, в которых раньше была смола. Когда в печках начали топить, пошёл такой дым, что мы с детьми должны были выйти на двор. Барак немножко огрелся и с потолка полилась вода, таял снег. Вода заливала нары и пол. Наша одежда была мокрой. На бараке не было крыши. Когда появился у нас комендант все женщины бросились к нему с криком и плачем. Требовали немедленно построить крышу. Их интервенция помогла. На другой день приехала грузовая машина с досками и работниками, Построили крышу. Вода уже не лилась нам на головы.

Фот. 2 Якуб Баткевич (1882 г.р.)

Сразу же на третий день комендант ранним утром ходил по баракам и выгонял нас на работу. - Ну -ка, вставай на работу ! А то позавёртывались в перины и спят. Ну-ка вставай поскорей! С первых дней нас гнал на вырубку. А мороз достигал 50 градусов, снег по пояс. Одежды и обуви на те морозы у нас не было. Все простудились, начинали болеть. Старики и дети массово умирали. Их хоронили в лесу. Я без мужа, вынуждена была идти на работу в лесу, в мужскую бригаду, на вырубку деревьев, в снег, мороз и дождь. Так я работала два года. Муж, солдат, был в немецком плену, в Старгарде. В январе 1940 года я получила от него письмо. Из Сибири я написала подруге в Бокове, чтобы передала мужу мой сибирский адрес. Благодаря подруге я получила от мужа несколько карточек из лагеря. Были тоже фото и письма, к сожалению советские люди забрали всё и больше от мужа я писем не получала. В 1942 году польские женщины направили на работу на золотой прииск.

Фот. 3 Похороны Якуба Баткевича, 1943 г. У гроба стоят дети, слева: Станислава Цывиньска, Бронислава Маерчык, Хелена Коляса.
Выше: Анеля Цывиньска, Мария Баткевич (на руках ребёнок 1943 г.р.), Анна Баткевин (жена покойного Якуба), неизвестный, Владыслав Добжаньски, неизвестный.
Позади в платке Бронивлава Поточек, за ней Анджей Коляса и двое неизвестных. Позади видны здания золотого прииска.

Современное фото этого места.

Когда я шла на работу лицо мне замерзало, надо было растирать его снегом. После работы мы были чёрные как негры. Зимой солнца там было мало. Взошло в десять а в три после обеда садилось. Летом не было ночи. Были белые ночи. Пели птички. Мы были депортированы на далёкий север. К нам приезжали ненцы и эвенки на оленях, привозили мясо и меняли за хлеб, оленьи кожи и белых медведей тоже за хлеб. Они были очень вежливы, маленькие и черные. Говорили, что живут в ледяных домах. Одеты были в кожаную одежду. Ростом величиной метр двадцать. Туда приезжали только зимой и то очень редко. Языка их мы не знали, разговаривали с ними жестами. В Руднике я работала два года. Оттуда выехала в Енисейск и там работала в пекарне. Моя работа состояла в том, чтобы приготовить тесто для хлебопечения. Тут мне было гораздо лучше. Досыта я могла есть хлеб. Со мной работали две женщины и двое мужчин, поляков. Директор пекарни очень нас любила. Мы исполняли все её указания, всё было сделано вовремя и солидно. Воду мы возили из Енисея. Помню, что однажды я там тонула. Приехала конём, задержалась с повозкой на льду, а лёд начал ломаться. Я начала кричать. Услышали мужчины, прибежали и вытащили меня, коня и сани. Не везло мне, несколько раз у меня были несчастные случаи. Электричество меня потрепало, я коснулась оборванной проволоки и спас меня мужчина отключая ток. Несколько дней я была неспособна к работе. Потом возила на золотом прииске конём вагонетки с рудой с забоя на завод для перемела. Это было после работы в тайге. На золотом прииске работа была лучше. Здесь была столовая для горняков, это был добавочный паёк. В тайге мы получали 800 грам хлеба на день и на месяц килограмм каши, 800 грамм масла, полтора кг рыбы и один литр постного масла. Старики и дети получали половину меньше. Некоторые пожилые мужчины и женщины тоже ходили работать, чтобы получить большой паёк. Летом жилось лучше, были в лесу ягоды и грибы, крапива, лебеда.

Фот. 4 Хелена Баткевич. Умерла в ссылке.

В Руднике погибла одна, молодая, польская девушка. Рухнули подмостки и её засыпала руда. Осталась мать, старушка, она долге по ней плакала. А когда организовали Первую дивизию польской армии им. Т Костюшко так меня и другие девушки призвали в польскую армию. Со своими братьями я ехала из тайги на войну. Мы были очень рады, что едем помогать войску. Моих братьев было трое и брат мужа, а также другие. Приехали мы в Сельце, где организовалась армия. Осмотрела нас военная комисия. Меня направили в кухню в качестве помощника. Я была рада, что с войском раньше буду в Польше. Но очарование быстро миновало. Утром получили приказ Ванды Василевской :- Приём женщин в армию прекратить ! -А мы все начали плакать, никто не хотел возвращаться в тайгу. Услышав это мы начали плакать, никто из нас не хотел возвращаться в тайгу. Однако мы были вынуждены вернуться на прежние места работы. Насколько я помню потом больше не организовали женских военных частей. Мы вернулись, было лето и нас отправили на сенокосы, а зимой мы пилили дрова для пекарни. И так уже было до конца нашего пребывания в тайге. В сентябре 1944 года нас вывезли в Ворошиловоградскую область, район Донбасс. Там мы работали в совхозе. Здесь нам было лучше, мы работали при уборке урожая, зерна и овощей, а зимой в теплицах и скотных дворах уже до конца войны. Двенадцатого февраля 1946 года мы выехали в Польшу. Транспорт задержался перед Львовом. Пришёл комендант эшелона и сказал нам, чтобы во время ночи не спать, потому что украинские банды нападают на вагоны с поляками. А в нашем вагоне был только один мужчина, а остальные дети и женщины. Русские караульщики тоже не спали, ходили возле наших вагонов, охраняли нас. Наконец приехали мы на границу, в Раву Русскую. Там стояли долго, была проверка документов и ревизия. Ехал с нами русский врач с любимой, польской, девушкой и хотел нелегально перейти границу. Но это заметили русские солдаты. Поезд задержали, его увели куда -то. Девушка была в отчаянии, потому что любила его. Он был хорошим человеком и хотел уйти из этого ада.

Фот 5. Кучинские: братья и сестра. Слева Владыслав, Хелена (1926 г.р.), Францишек (1929 г.р.).
У них была ещё сестра Янина. Как сироты попали в детдом, в 1946 вернулись в Польшу.
Их мама Мария умерла, отец сбежал (пропал?) из эшелона - вышел за водой и не вернулся.

Когда мы ехали по польской земле, то от радости плакали. Жители городов приветствовали нас очень сердечно. В Белзе дали нам финансовую помощь. В городе Замость мы первый раз за шесть лет были в костеле на мессе. Это было воскресение. Когда жители увидели нас в такой прекрасной одежде- фуфайках и валенках- смеялись над нами. У нас другой одежды не было. Они думали, что мы русские. Я возмутилась- Я полька, возвращаюсь из России! Транспорт наш направили на Нижнюю Силезию, воеводство Вроцлавское. В городе Еленя Гура я встретилась с мужем, он приехал на станцию за мной, он раньше меня был тут и занял небольшое сельское хозяйство. На этом хозяйстве была ещё немка с детьми и была корова. Когда муж поехал вечером на станцию, воры украли корову. Немка боялась выйти, но заметила, что воров было трое. Муж немедленно начал розыск, пошёл по её следам и своим голосом призывл её. Корова была в лесу привязана к деркву, услышала его и начала реветь. Вероятно воры предназначили корову на мясо. Немка обрадовалась и от радости начала целовать корову, ведь у ней было двое детей и старый отец. Кормить детей надо было. Муж немки ещё не вернулся с войны.

Фот. 6 Похороны Яна Колясы, 1942 г. В тёмном платке, у самого гроба Станислава Цывиньска,
в платке с решетчатым [?] узором Мария Коляса (мама), справа в светлом платке с узором на плече Антонина Баткевич,
 ниже мальчик — Добжиньски, мальчик направо — Поточек. Имена остальных неизвестны.

И так мы с мужем начали жить на этом хозяйстве. Лучшие хозяйства были заняты теми, кто прибыл сюда раньше нас. Крыши наших построек были дырявые, надо было ремонтировать. Сперва мы жили бедно, покупали машины, возы. Из года в год жилось нам лучше. Наши мужья приняли нас хорошо, ещё не полюбили других женщин. Я родила двое детей, дочь в 1947 году и сына в 1950. Дочь окончила Экономический Техникум и уже 24 года работает бухгалтером. Сын окончил Высшую Офицерскую Школу в Еленей Гуре, теперь он уже майор. Когда дети были вместе с нами, то помагали нам, не ездили никуда на каникулы. Нам сперва было тяжело на хозяйстве, помощи никакой не было, всё сами делали, потом дети помагали. А теперь внуки мои ездят в разные лагеря, даже заграничные. Они знают, что живут хорошо. Мне теперь уже семьдесят шесть лет, я вдова. Муж умер в 1978 году. В 1974 я оставила хозяйсво государтву и пошла на пенсию. Работать на хозяйстве мы уже не могли. У меня повреждён позвоночник. Пенсия у меня была маленькая, после смерти мужа немножко прибавили. Комнату дали мне небольшую, без центрального отопления, без ванной комнаты. Живу в Свежаве, район Еленя Гура.

Перевод Ежи Кобринь Антонина Баткевич (Маерчик )
Источник: Wspomnienia sybiraków. Zbiór tekstów źródłowych. Cz. II, Koło Związku Sybiraków w Bystrzycy Kłodzkiej, Bystrzyca Kł, 2010
ISBN: 978–83–926622–4–2

Фот. 7 Офицерский лагер (офлаг) Stargordt, (сегодня Статогард).
С левой стороны Рудольф Цывиньски, Францишек Баткевич, неизвестный.

Фот. 8 Анна Баткевич в д. Подгурки
(район Еленя Гура, Польша) в послевоенные годы.