Мой отец, Казимеж Кучиньски, был коренным жителем деревни Букув, Подгаецкого района, Тарнопольского воеводства. В деревне Букув жило 80 % русинов ( украинцев ) и 20 % поляков. Все жили там в согласии и мире. Были мешаные супружества, поляк женился на украинке, украинец на польке. В 20-тые годы ХХ века прибыли там поляки из центральной Польши и покупали землю от задолженного помещика. В большинстве они прибыли из воеводств Погорья, где жили бедно. Среди них была и семья Якуба Баткевича с детьми Марией, Анелей, Францишком, и Якубом. Украинцы называли их колонистами или мазурами. В 1926 году мой отец Казимеж Кучиньски женился на Марии Баткевич и я родилась в этом же году. Потом родились мои братья — Франтцишек 1929 г, Владыслав 1933 г, Янина 1935 г. В 1933 году родители начали строить дом на земле, которую мама получила от своих родителей как приданное. В возрасте семи лет я начала ходить в школу. В ней учились украинские и польские дети. Все мы учили польский и украинский языки. Моё свидетельство третьего класса было в двух языках польском и украинском. В 1937 году русины начали называть себя украинцами. Это было наследством их национально-освободительного движения.

В январе 1940 года, когда у нас была уже Красная армия и советская власть, украинцы сожгли колонию поляков-колонистов. Остались только два каменные дома. Одним был дом моего дедушки Якуба Баткевича. Раньше украинцы жгли соседние польские колонии. Из нашей колонии никто не погиб, нас предостерегли добрые украинцы. Поляки прятались у своих украинских друзей, в лесу и на полях с кукурузой. Те кто был ближе домов видел как в десять часов вечера группа разъяренных украинцев из другой деревни поочередно поджигала наши дома. Зрелище было страшное. Были слышны голоса скота, свиней, собак, птиц. Всё вокруг горело. Нас, детей, отец отвёз раньше в деревню к украинцу. Я смотрела как горят наши дома, сараи, я узнавала чья собака лает, чей дом горит. Жители колонии остались без жилья и средств. Помогли нам поляки других деревень и ксёндз. Помогали чем кто мог, принимали на квартиры. Некоторые семьи поселились в школе, доме приходского священника, другие строили землянки.

Так мы жили до 10 февраля 1940 года. В этот день поляков - колонистов депортировали в Сибирь. Для нас ночь 10 февраля была страшной. Пришли советские солдаты, провели ревизию, искали оружья. На кровати лежала тяжело больная мама, она не могла ходить, в её постели тоже искали оружья. Нам велели быстро одеваться -Уже стоят подводы, будете уезжать - сказал нкавэдист. Мы одели маму и выносили на сани перины, подушки, одежду. На санях я положила перину и подушки и на них папа положил маму, а возле ней пятилетнюю сестру. Их мы накрыли другой периной и втроём сели у их ног, а отец шёл пешком за санями. Так мы доехали до железнодорожной станции Литвинув. На станции была толкотня и беспорядок. Нас погрузили в товарные вагоны, но отца не было с нами, он вернулся ещё в деревню и с нами не поехал. Мы, дети ехали с больной мамой. Семья мамы, Якуб и Анна Баткевич, были в другом вагоне. Это были - брат мамы, Якуб Баткевич с женой Марией, сестра мамы Анеля Цывиньска с пятилетней Станиславой и полуторагодней Анной, которая умерла в Сибири, двоюродная сестра Антонина Баткевич с восьмимесячной дочерью Хэленой, которая тоже умерла в Сибири. Ехали мы в ужасных условиях.

Для нас четвёрки детей и больной мамой это было страшное событие. Мама плакала, иногда не хотела есть, чтобы нам не причинять хлопот. У ней были хлопоты чтобы испражняться, потому что она самостоятельно не могла ходить и стеснялась людей. В обслуживании мамы нам помогали женщины. После сорокадневного путешествия мы прибыли в Красноярск. Там мы встретились с бабушкой и остальными членами семьи. Со станции нас завезли в старые казармы, где мы пробыли несколько дней. Оттуда нас развозили в разные места. Нас и три семьи из нашей деревни на санях отправили на север, а семью мамы в другое место.

И опять началась для нас геенна. Тяжело больная мама и маленькая сестра лежали на санях под периной, которую мы привязали верёвочкой, чтобы не слетела с саней. Я и братья ехали за ними. Наше путешествие длилось шесть дней. Было очень холодно. На ночлег нас помещали в школах или в частных домах. Для нас ночлег в частных квартирах у старших людей был лучший чем в школе. Старшие люди сочувствовали нам, угощали чаем, едой а иногда и молоком. Кучера, которые нас везли были разные, некоторые из них везли нас туда, где была их стоянка и выпрягали коней, а нас оставляли на санях. Тогда брат, одиннадцатилетний Франэк тянул сани, а я и младший, восьмилетний Владик, помогали ему сзади. Иногда помогали нам старшие люди. Но случалось и так, что мы оставались сами. Особенно трудно нам было, когда на ночлег нас направляли на второй этаж. Тогда маму с трудом мы втаскивали по лестнице.

И так мы доехали до Енисейска. Там был ночлег в церкви на очень холодном каменном полу. Так холодно как в церкви не было нигде в частных квартирах. Потом два дня мы ехали на открытых грузовых машинах. Машины ехали очень быстро по льдине реки, чтобы успеть перед весенней оттепелью. Привезли нас в посёлок Брамка, а оттуда на санях два дня ехали в Суворовск. Там нас встретил начальник и направил на квартиры. Семьи с взрослыми направил в барак, потом на работу в тайгу и на прииск золота.

Что делать с нами и куда направить он не знал. Однако нашёл маленькую квартиру у старших, русских жителей. Ночью кто - то положил под нашими дверьми упаковку с тёплой одеждой, мукой и кашей. Начальник дал мне несколько рублей и талон на четыре порции супа, который давали в школе. Это было в начале, а потом мы уже должны заботиться о себе собственными силами. Когда уже не было рублей, я поменяла костюм отца и золотое кольцо мамы на пищу. Наступила весна. Очень скоро там стало тепло. В месяце мае нас перевезли во Владимировск - местность где был открытый золотой прииск. Нас поместили в старой бане над рекой. Там жило двое стариков с восьмилетней внучкой. Они занимали одни нары, а мы другие, маме дали отдельные нары. Остальных поляков поместили в пустых бараках, где раньше были русские, а там где ещё жили русские семьи добавляли две-три польские семьи. Начальник давал нам ежемесячно талоны стоимостью 30 рублей и нам жилось уже легче. Мой старший брат со своим другом ходил на рыбалку. У них были примитивные, самодельные удочки и иногда приносили рыбу и была хорошая еда. Я с младшим братом ходила в лес, мы собирали ягоды. Особенно вкусные и сладкие были ягоды чёрной смородины, но были и такие которых названия мы не знали, а они были съедобные. В лесу было много грибов- красные козаки, опёнки, рыжики. Грибы были для нас добавочной едой.

В этой местности везде было золото. Начальство организовало бригады из взрослых, здоровых женщин и направляло их на работу промывать золото в реке. Там стоял ковшовый экскаватор, он вливал воду в корыта, а женщины возили землю с камешками сбрасывали на конвейерную ленту. Вода с землёй плыла, а золото оставалось на так называемых бутарах. На добычу золота в открытых золотых приисках высылали только здоровых и сильных мужчин. Старшие женщины и дети брали миски или маленькие корыта и промывали землю вблизи бани. Кому посчастливилось то нашёл и побольше золота. Начальство не запрещало искать золота, они знали, что всё золото которое мы найдём найдётся у них. Мне после некоторого времени тоже дали специальное корыто, и мне легче было промывать. Иногда попадались и самородки величиной спичечной головки. Всё, что я нашла носила в контору и получала талоны, за которые покупала хлеб, кашу овсяную и другие продукты, если они были. В лавочке покупать можно было только за талоны, денег не принимали.

Утром 21 сентября 1940 года разбудила нас, проживающая с нами, старушка и плача сказала:- Дети, ваша мама умерла! - Наша мама заболела ещё в Бокове, в Тарнопольском воеводстве, и с тех пор уже не вставала. Так было и на ссылке. Всю работу за неё выполняла я и мои братья. Мама всё время лежала, а я как умела и могла ухаживала за ней и младшими братьями. В Сибири, живя в постоянном страхе о будущее своё и детей, без медицинской помощи мама умерла в возрасте 32 лет. В похоронах помогли нам знакомые, которые были на ссылке с нами. Мужчины приобрели доски и сколотили гроб, женщины умыли и одели маму. Похороны были в тот же день на местном, маленьком кладбище в лесу. Там было уже несколько могил со звездой и православным крестом и могила мамы с крестом и карточкой с надписью в место мемориальной таблички. С кладбища взял нас к себе наш сосед с колонии Бокув, Францишек Карпиньски.

Начальство в течении двух дней разыскало родителей мамы и её брата, которых из Красноярска направили в другое место. А когда жила ещё мама и приходил к нам начальник, мама просила его, чтобы отыскал её родителей. А он всегда говорил : - Это невозможно! Сибирь огромная, людей в ней много! -А вот теперь постарался. Уже третьего дня мы плыли на катере к родителям мамы в городок Тея. Там мы ночевали в бюро района, а утром поехали на машине, на которой везли капусту в посёлок Соврудник. Езда на машине была для нас неприятной, было холодно и шёл снег. Мы прижались друг к другу чтобы было теплей, а водитель накрыл нас полотнищем. Езда длилась несколько часов. В Совруднике мы ночевали в каком- то бюро. Служащий дал нам по куску хлеба и чай. Там мы ожидали на кого -то, кто должен приехать и взять нас. Но это не случилось в этот день. Мы не знали куда поедем. Лишь утром служащая шопотом сказала нам, что поедем к бабушке.

На дворе было уже много снега. В полдень приехал брат мамы, Якуб Баткевич. Его начальник разрешил ему взять коня и сани с большим ящиком. Ехал он к нам с участка Немуд отдалённого 9 километров. Когда нас увидел, расплакался, а мы плакали вместе с ним. И вот привёз он нас на участок Немуд. У барака ожидала на нас наша бабушка, Анна Баткевич, и две двоюродные сестры а также другие дети и старшие поляки, которые не были на работе. Все сочувствовали бабушке, видя её плачущую и прижимающую четвёрку сирот.

Старшие поляки способные к работе были на лесоповале или в руднике. Этот участок был небольшой, пребывали в нём лесорубы и горняки, работающие на прииске золота. На этом прииске работал и мой дядя. Работа была тяжёлая. Они дробили скалы и промывали в холодной воде.

Семья Баткевича жила в бараке вместе с другими семьями. Было в нём несколько семей из нашей деревни Бокув. Было очень тесно. На нарах спала семья Кицмаля - 6 человек и семья Баткевича - 8 человек. Мы, дети, в четверо спали на полу в переходе между нарами только две ночи. Третьего дня меня и братьев Франка и Владка отвезли в школу, которая находилась на двадцать третьем километре от Соврудника. Самая младшая сестра Янина осталась у бабушки. Первого сентября 1940 года открыли школу для польских детей депортированных с родителями 10 февраля 1940 года. Там обучались дети с участков, расположенных на девятом, четырнадцатом и двадцать третьем километрах. Дети с девятого и четырнадцатого жили в школе - интернате, а дети с двадцать третьего жили у своих родителей. Для нас в интернате были предназначены два помещения, в одном жили девушки в другом мальчики. Мальчиков было больше. Спали мы на нарах, двое на одной наре. Нашими учителями и воспитателями были женщина и мужчина. Каждый из них учил в двух классах, один в первом и втором, другой в третьем и четвёртом. Обучали нас на русском языке. Нам было легче, так как мы знали украинский язык с родных мест, который похож на русский. Я была в четвёртом классе, а братья во втором и третьем. Учёбы было много. С половины сентября была уже морозная зима и мало времени мы пребывали на свежем воздухе. Старших мальчиков вдвоём или втроём направляли в лес срывать молодые, сосновые ростки. Мальчики приносили их и складывали в большой бочке. Кухарки заливали это кипятком, после охлаждения мы только это могли пить. Эту выварку называли пихтой. Сперва это было нам не по вкусу, но потом привыкли и пили. Нам объяснили, что это лекарство против цынги, которая возникает из-за недостатка витамин. В этой школе интернате мы впервые увидели тунгусов (эвенков) которые приезжали туда на северных оленях и привозили кожу, рыбу, и мороженое мясо оленей. Для нас аттракцией было увидеть тунгусов, одетых в кожаные шубы и большие шапки.

Старшим детям в тёплые субботы разрешали идти к родителям на девятый и четырнадцатый участки. Я несколько раз ходила к своей бабушке. Выходила утром в субботу а возвращалась в воскресение. Если я пришла раньше то помогала тёте носить вёдрами воду из реки в баню, где в то время она работала.

Весна наступила так же скоро как и зима. 24 мая 1941 года закончился учебный год. Школу закрыли, а мы на два дня прибыли к бабушке. 26 мая нас четверо и сиротой Хэленой Червиньской посадили на катер и привезли на участок Брамка, где нас поместили в школе, в которой было уже несколько детей, а после нас привезли ещё несколько. После скромного ужина мы легли спать на полу. Я положила на полу одеяло, на котором поместила младших братьев и сестру и накрыла их одеждой. С правой стороны 13 -летняя Стэфа Немец поместила свою 11 -летнюю сестру Янину и 8 -летнего брата Юзэфа. С левой стороны легли : - 13 -летняя Оля Стэцына, её 10 -летний брат Ромэк, 8-летняя сестра Слава и 5 -летний брат Богдан. Была там тоже Стэфа Пенек с двумя братьями. Все в нашем возрасте. Было нас 23 человека.

На следующий день на пароходе мы поплыли в Енисейск. Там на пристани на берег вышло 21 человек, в том числе я и два брата. Двое самых младших, мою сестру Янину и Богдана Стэцыну повезли в Детдом дошкольного возраста в Ачинске. Я и сестра Богдана, Оля, не знали 4 года как они живут. Нас завезли в большой, русский детдом в Енисейске. Это был большой комплекс павильонов расположенных на окраине города. В одном здании жили девушки, в другом мальчики, была тоже баня, кухня, столовая, лечебница и ещё несколько небольших здании. Всё было огорожено высоким забором. В этом детдоме пребывали дети разных национальностей: татары, башкиры, немцы, китайцы, русские и мы поляки. Но больше всего было русских. Воспитатели заботились о том, чтобы между детьми не было вражды.

Разделили нас по возрасту. Нас, шесть старших, польских девушек :- Стэфанию и Янину Немец, Олю Стэцына, Стэфанию Пеняк, Станиславу Вэзнэр и меня поместили в комнате № 4 на втором этаже. Не знаю кого благодарить за то, что мы могли жить в одной комнате. Одним из воспитателей был Станислав Поплавски, сын польского ссыльного с царских времён. Говорил он по-польски слабо, но хотел многое знать о Польше. Он с интересом слушал как мы ему рассказывали о наших родных местах.

Вблизи детдома была тюрьма. Мы видели как приводили туда заключённых. В то время одним из них был депортированный поляк, Ян Савицки, с которым я встретилась в 70-е годы в городе Стжегом, где я живу. Тогда мы вспоминали те времена нашей ссылки. После каникул 1 сентября я поступила в 5 класс средней школы, мои братья в 3 и 4 классы начальной. В Енисейске мы пребывали с июня 1941 по июль 1942 г.

В июле 1942 года открыли польский детдом для сирот в местности Порог Казачинского района. Туда направили 21 польских сирот. До сих пор в здании этого дома был дом отдыха для работников судоходного речного плавания. Там на нас ожидали организаторы сиротского дома :- директор Юльян Врублевски и его заместитель Тэкля Тэрликевич, воспитательницы Люцына и Барбара Тэрликевич, дочери заместителя, учительница Хэлена Угеркова ( по профессии акушерка) с двойкой детей, бухгалтер Ян Глятты ( бывший военный в чине майора в отставке) и работник Игнацы Гал. Ян Глятты был организатором культурных мероприятии на разные государственные и религиозные праздники. В день святого Миколая было скромное мероприятие, в день рождества кукольный театр-вертеп. В день святого Миколая с речью выступила Хэлена Грудиньска, она была переодета в мужской костюм, и обращалась лично к каждому из нас и подавала кратко нашу характеристику. Я до сих пор храню текст речи святого Миколая с шестого декабря 1942 г.

Вскоре детей в этом сиротском доме стало больше. В конце июля 1942 года прибыла группа 20 детей с воспитательницей Яниной Госьтеевой и представителями Польской делегатуры в Красноярске. Среди детей было трое еврейских мальчиков. В декабре 1942 года увеличилось число детей и учителей. Среди учителей была Мария Банах, профессор Львовского университета с двойкой своих детей. Директор детдома старался, чтобы в детдоме задержать взрослых поляков, и чтобы только они в нём работали.

Старшие дети, в том числе была и я, кроме учёбы должны были работать. Девушки помогали в кухне, пекарне, бане. Возили воду с незамерзающего родника на маленькой коляске летом, на саночках зимой. Родник был далеко в лесу и оттуда воду носили вёдрами на коляску или саночки. Воду в баню носили из реки. Это была очень тяжёлая работа, особенно зимой, тогда нам помогали взрослые. Дрова из лесу тоже возили дети на коляске или саночках. Уже в 1942 году при таком количестве детей надо было строить новые хозяйственные помещения. Рабочие Игнацы Гал и Юзэф Бучек с помощью старших мальчиков, которые уже не ходили в школу ( было только 5 классов ), построили новую баню, пекарню, кухню и сарай. В комнатах строили этажные нары.

Снабжение в продовольственные продукты было слишком скромное, чтобы дети могли есть досыта, и поэтому директор посылал старшие дети на работу в соседние колхозы. Это было во время каникул. Мы работали при уборке урожая, вязали снопы, собирали картошку, капусту, морковь. На работу мы шли охотно на неделю или две. Мы были довольны ибо знали, что получим за работу продовольственные продукты для всех детей. Работали и в лесу на вырубке. На работу в лесу мы плыли на лодке на другой берег. С нами всегда был Игнацы Гал. Он знал как надо работать в лесу. Он выбирал сосны для вырубки и с самым старшим мальчиком срезывал их, а девушки резали сосну на метровые куски, которые другой мальчик спускал к реке. Там их складывали в кубические метры, а потом грузили на пароход и куда-то увозили. Я, Эугения Чеховека и Ян Банась создали тройку и выбирали сосны потолще, чтобы было больше кубических метров. За эту работу мы получали 600 грамм хлеба, триста съедали на завтрак, 300 на ужин, а наш детдом получал бесплатно дрова для топки в печах и бане.

В школе был недостаток квалифицированных учителей и воспитателей. Тэрликевич и её две дочери долго в нашем детдоме не работали, их перевели в Красноярск. Заместителем назначили Янину Госьтеев. Воспитателями стала я, Янина Немец, Паулина Банась и Оля Стэцына. Меня единственную из старших девушек назначили старостой группы девушек, а с 1 сентября 1943 года я работала в качестве неквалифицированного воспитателя. Во время каникул 1944 года меня направили в Казачинск на курс учителей 1-3 классов. На курсе нам преподавали на русском языке. В Пороге польская школа была в здании русской школы. Уроки для детей 1- 4 классов были на польском языке, а в старших классах на русском и польском языках. Мне в учёбе детей и повышении квалификации помогали Мечислава Зданович и Мария Банах. С их помощью я работала учительницей с 11 августа 1944 года по 25 марта 1946 года ( то есть до выезда в Польшу). Уроки начинались в 8 часов. Ежедневно я работала 4 -5 часов. После уроков мы возвращались в серотинец ( сиротский дом ). Детьми занимались воспитательницы. После обеда я готовилась к урокам на следующий день, а если было свободное время я помогала другим в работе.

Продовольственные продукты для детдома привозил с Красноярска директор. Это был рис, маргарин, порошковое молоко, консервы и другие продукты американской помощи. Кроме пищи мы получали одежду и одеяла. Портниха готовила из этого одежду для молодёжи и детей по возрасту. Одежду из шерстяной пряжи переделывали под надзором Стаси Земскей, которая подготовила группу старших девушек к этой работе. По вечерам я тоже работала с ними. Мы вязали на шпицах тёплые, шерстяные чулки и свитеры. Ударницами в этой работе были Юля Дзидэк и Стэфа Немец. Бывало, что при нефтяной коптилке мы работали до полуночи. Случалось, что директор просил нас сделать на завтра свитер для 5-7 летнего ребёнка. И когда ехали в райком за продовольственными продуктами, то благодаря этому свитеру подарённому тому, кто заведовал распределением регламентированными продуктами, получал больше продуктов. Изо дня в день новые девушки умели вязать на шпицах.

Летом 1944 года я с группой детей была в совхозе Дудовка. Он находился около 12 км от Порога. Мы там помогали при уборке урожая. Уже не помню какой это был день, как под вечер прибежали мой старший брат Франэк и Ромэк Стэцына очень возбуждённые. Я испугалась, подумала, что в серотинце какое -то несчастье случилось. Франэк и Ромэк стояли и не могли высказать ни одного слова. Это продолжалось несколько минут. Наконец с трудом сказали, что моя сестра Янина и Богдан Стэцына прибыли в наш детский дом. Их в 1941 году отделили от старших братьев и сестёр и отправили в детдом в Ачинске, где они пребывали около три года. Я свою группу детей передала старшей девушке Стэфе Пеняк и на следующий день ранним утром с братом Францишкем, Славкой и Романом Стэцыной отправились в Погост. Там я узнала, что наши дети забыли польский язык. Янка на вопрос: -Как тебя зовут ?- ответила :- Кучиньская Нина и что у ней были сестра Хэля и братья Франик и Владик, а мама умерла. Видя их, мы были счастливы, нас было четверо и Стэцынов тоже четверо. После обеда со Славкой Стэцыной я отправилась обратно в совхоз. Янина на прощание машет нам рукой и говорит :-Хэля, желаю тебе увидеть Сталина! Долго ещё она разговаривала с нами на русском языке.

В 1946 году в наш сиротский дом почти каждый месяц прибывали новые сироты и полусироты, а перед выездом в Польшу привозили сирот из других сиротских домов и русских детдомов. В марте 1946 года мы начали подготовку к выезду на Родину. 15 или 20 марта 1946 года из Казачинска приехали представители Управления Просвещения и фотограф. Служащие выдали нам справки о работе, а фотограф желающим делал фото. Порог мы покинули 26 марта 1946 года. К дороге из Енисейска в Красноярск мы шли группой и пели весёлые песни. Впереди на санях ехали малыши и старшие лица, а остальные шли за ними пешком. Так мы дошли до Пяткова, там ожидали на нас открытые грузовики, на которых мы доехали на железнодорожную станцию в Красноярске. На станции стояли уже некрасивые телячьи вагоны, на них транспаранты :- ЕДЕМ В ПОЛЬШУ ! - Какая радость овладела нами, это трудно высказать и передать словами.

Первыми в вагоны садили малышей с воспитательницами, потом старшие дети и наконец наши опекуны и учителя. И вот мы поехали и нам казалось, что это длилось очень долго, но не так долго как нас везли в Сибирь. Во время путешествия нам было весело, мы рассказывали анекдоты, пели песни. Особенно пели много песен польских, которые мы выучили в Пороге благодаря нашим учителям и воспитателям. Это были песни патриотические и религиозные. Не обошлось и без русских песен. Нам очень нравились Катюша и Калинка, и эти песни мы пели по-русски. Нам стало ещё веселее в Красноярске, там были первые признаки весны, воздух был совсем другой чем в Пороге. Когда мы переехали Урал стало ещё теплее, а на границе в Бресте была уже настоящая весна, не было снега. Все обрадовались.

Наконец Брест! Граница Польши! Польские солдаты- пограничники. Какая радость! Все мы были растроганы. Царила всеобщая радость. Среди пограничников Стэфа Немец увидела своего друга, который тоже был на ссылке в Сибири. После перехода границы в Тэресполе нас сирот ,, Порожан ,, ( с Порога ) 129 человек под руководством Юльяна Врублевскего направили в Гостынин, а детей у которых были родители, работающие в детдоме и весь обслуживающий персонал направили в окрестности города Щетин. Мы, как полные сироты, в Гостынин прибыли в апреле 1946 года в первый день пасхи. Мы были взволнованы до крайности. Трудно это выразить словами, когда на станции у вагона мы увидели ксендза со свечой с двумя прислужниками, женщин с посвящённым тестом и мужчину с большой буханкой хлеба. Эту корзину мужчина вручил Врублевскому. Ксёндз привёл нас в дом. Кухарки пригласили нас в столовую, а там на столах мы увидели множество еды, хлеб, яйца, колбасу, тесто. Всё это мы ели с аппетитом, всё было очень вкусное как никогда раньше. В залах детдома были уже дети прибывшие из Казахстана и Алтайского Края. Они были уже после пасхального завтрака.

В Гостынине мы пребывали несколько дней. После пасхи нас разделили. Детей в возрасте до 15 лет отправили в Зомбковице Слёнске, среди них нашлись мои братья Франэк, Владэк и сестра Янина. Оттуда их потом отправили в Бардо Слёнске, где в то время в огромном монастыре был детский дом. Меня со старшими девушками отправили в Романово возле города Лодзи, где был детский дом для старших девушек. Было нас там около 30 — человек и воспитательница. Отправили нас на поезде, но воспитательницы не дали точного адреса где находится Романово, и мы ездили по Польше, были в Кракове и других городах. В конце апреля прибыли в Лодзь и служащие Красного Креста направили нас в Романово возле Лодзи. Там нас разделили на группы и направили на работу в больших промышленных предприятиях. Меня приняли на работу в бюро, где я была помощником. В половине июня 1946 года приехал туда мой отец. Я видела его последний раз в день депортации 10 февраля 1940 года на станции Литвиново. У отца был мой адрес, который он получил от моей бабушки. Отец жил в Милентине, район Свидница, воеводство Дольнослёнское. Летом 1946 года все мы уже жили вместе с отцом несколько лет. Потом каждый из нас начал самостоятельную жизнь, мы вышли замуж, братья поженились. У нас двое детей, дочь и сын, двое прекрасных внуков, ожидаем правнука.

После приезда в Польшу я часто встречалась и переписывалась с многими друзьями, с которыми была на ссылке. Мы пользуемся каждой оказией, чтобы встретиться с друзьями. На коронации картины Богоматери сибиряков в Гродзьце в мае 1994 года нас было 18 человек из сиротского дома в Пороге. Там на перекрёстке ожидал нас умерший Михась Фэть с транспарантом ,, ДЕТСКИЙ ДОМ ПОРОГ,, Раньше была встреча только 5 человек. И вот у алтаря Богоматери встретилось нас 18 воспитанников сиротского дома. От радости мы плакали и веселились, вспоминали минувшее прошлое для нас очень тяжёлое. Это было прошлое нашего сиротского детства. Мы были сиротами, сёстрами и братьями для малышей, которых надо было хранить и учить. Мы старшие исполняли роль их родителей. На первом Всемирном съезде сибирских сирот в Старых Яблонках возле города Оструда нас было только двое, Адась Угерек и я. Во время нашего пребывания в Сибири для нас простые русские люди были очень добрые. Мы это чувствовали особенно тогда, когда болела наша мама. Россияне нам помогали во всём, сочувствовали нам. Женщины шопотом разговаривали между собой:- Как можно было поступить с нами, так нас и больную мать мучить!- В Енисейске, в детдоме, воспитательницы и учителя обходились с нами ласково. Я тогда была в пятом классе, и никто, ни воспитательницы, ни дети не дали повода, чтобы я чувствовала себя хуже чем другие дети. И после смерти мамы нам помогали взрослые россияне как только могли, находили способы чтобы помочь нам встретиться с родными. Я всем им благодарна от всей души !

Теперь мне уже 84 года. Эти воспоминания перенесли меня мысленно в трудные для нас времена и я наново переживала тяжёлые моменты моей семьи, мамы, сестёр и братьев. Жизнь в сиротских домах была трудная, много раз мы терпели от голода. Несмотря на то, мы не чувствовали себя особенно обиженными. Ведь в то время дети живущие с родителями тоже голодали. В Енисейске мои подруги Оля Стэцына и Янка Немец свой ломтик хлеба делили, чтобы дать маленькой, польской девушке, которая приходила с мамой убирать и топить в печах в школе. Можно бы многое описать, но память уже не та что раньше, а многое уже описано другими сибиряками.

Стжегом 2010 год Хелена Любера ( Кучиньска )
Перевод Ежи Кобрынь.

Из книги WSPOMNIENIA SYBIRAKÓW. Koło Związku Sybiraków w Bystrzycy Kłodzkiej. Bystrzyca Kłodzka 2008

Похороны Марии Кучинской (Баткевич) (Maria Kuczyńska Batkiewicz). Владымировск, 21 сентября 1940 года.
У гроба стоять девочки, (дочери покойницы): слева Янина, возле неё Хелена Кучинские.

Фото из детдома в Енисейске. Казимеж, Станислава, Кароль Вэзнэр (Kazimierz, Stanisława, Karol Wezner). 1942 год

Персонал (женский) детдома в Пороге (казачинский р-н).
Хелена Любера (Кучиньска) (Helena Lubera Kuczyńska) сверху, вторая от правой.
1946 год.

Фото из детдома в Енисейске. От левой: Владыслав, Хелена, Францишек Кучинские (Władysław, Helena, Franciszek Kuczyńscy). 1942 год.