Отец мой, Кароль Медло родился в деревне Почапиньце, район и воеводство Тарнопольское. Мама, Мария Киналь, родилась в деревне Ходачкув Вельки. Отец во время первой мировой войны был призван в армию. В 1920 году принимал участие в польско-большевистской войне. После войны он женился и поселился в деревне Янковце. Там он купил 7 гектаров земли с парцеляции. В Янковцах мы жили до 1937 года. Семья наша была большая, десять человек. Отец, Кароль г.р.1882, мама Мария г.р. 1884, братья : Юзеф г р. 1916, Владыслав 1924, Станислав 1927, Ян 1930, Казимеж 1934, Эдвард 1936, сестры : Анеля 1913, Станислава 1927. Станислава в Янковцах вышла за муж за Бернарда Пеленгняка. Отец дал ей 1 гектар земли и помог построить дом. Для семьи состоящей с девяти человек шесть гектаров это слишком мало, чтобы жить и одеть всех. В 1937 году отец купил девять гектаров земли в деревне Слобода Злота, колония Лубянка, район Бжежаны, воеводство Тарнопольское.Там построил дом. В этом же году брата, Юзефа, призвали в армию, служил он в Бжежанах. Помню, что приходил в дом всегда со штыком. На всякий случай, для обороны. Потому, что уже тогда были случаи нападении украинцев на поляков. А когда вспыхнула война с немцами, нападения на поляков были чаще, даже на солдат. Я помню, что тогда украинцы убили одиннадцать солдат возле железной дороги и взяли мундиры убитых. Главная причина ненависти к полякам это желание восстановления самостийной Украины. Но были и доброжелательные украинцы. Нашу семью укрывал у себя украинец Филярски, по профессии сапожник. Это было в сентябре, ещё до прихода советских войск. В соседней деревне, Плосква, где были осадники, украинцы взяли у них живой инвентарь. В своих хозяйствах места для инвентаря у них не было, так держали его на дворе привязанный к деревьям. Скот очень громко ревел. Люди говорили, что тогда в Плоскве были и убийства. поляков. Сколько их погибло, я не знаю.

Хорошо я запомнил день 10 февраля 1940 года. В наш дом в четыре часа ночи пришёл один русский и троих украинцев. Все были с оружьем. Начали ревизию, искали оружья. Выворачивали кровати, шкафы, сундуки. На собрание вещей и одеться дали нам пол часа. Разрешили нам брать, то что хотим. Мы брали главным образом одежду, постель, обувь и еду. Тюки мы положили на сани и под конвоем энкавудистов приехали в Слободу Злотую в усадьбу. Там мы стояли до полудня. Брату, Станиславу, разрешили ещё пойти домой за вещами, а в доме были уже украинцы. Живой инвентарь был ещё во дворе. Когда брат вернулся приказали ему более тяжёлый багаж перенести на другие сани. С собой велели взять еду на одни сутки. Из Слободы Злотой завезли нас на станцию Козово. Там велели погрузиться в товарных вагонах. В нашем вагоне было пять семейств. Помню, что была с нами вдова с тройкой детей, её фамилия Мруз. В вагоне были нары, маленькая печь, дыра в полу- это был клозет. Довезли нас до станции Сарны. Там велели погрузиться в русские вагоны. Помню, что с колонии Любянка депортировано семьи : Шотта, Стуйко, Верещака, Хмужиньского, Козлубского, и украинца Фелыму. Из деревни Плосква семьи : Цецерских, Шуры, Жигадло ( вдовец с тройкой детей ). Эти фамилии сохранились в моей памяти. Во время езды в Сибирь на больших железнодорожных станциях энкавудисты вызывали из вагона несколько человек и велели идти с ними за едой и водой. Своей еды у нас было мало, потому что погрузили наш багаж в другой вагон. Во время транспорта люди болели и умирали. К больным приходил фельдшер. В нашем вагоне никто не умер. Куда нас везут, никто не знал, а русские не хотели сказать. Наконец на довольно большой станции велели нам выгружаться. Это был Красноярск. Там в бараках мы ожидали четыре дня. Потом прибыли подводы. Погрузились мы на сани и поехали. Кони были обучены, шли протертой дорогой. Я сидел на краю саней. Мёрзли мне ноги. Время от времени я был вынужден бежать за санями, чтобы согреться. Ехали мы очень долго. Только два раза везли нас автомашинами по льду реки Енисей. Местами вода уже была на льду. Наконец мы приехали во Владимирск. Поместили нас в конторе. Мы сели под стеной, потом пришёл управляющий, чтобы нас осмотреть. Пришли тоже жители, это были сосланные, так как и мы. Некоторые были там уже пятнадцать лет. Во Владимирске нашу семью поместили в старой бане. Её поверхность около 60 квадратных метров. В бане мы жили полгода. В этой бане была большая печь, на которой мы спали. С нами была в бане семья Ваца и другие, вместе было нас 20 семейств. Фамилии их я уже не помню. Потом перевели нас в барак, в нём была тоже семья Ваца. Мой отец и братья, Юзеф и Владыслав, работали в местном прииске золота. Руду вывозили наружу конём. За работу платили наличными. За это нужно было купить пищу. Комендант передал нам информацию, что мы интернированы. Мы могли перемещаться в расстоянии 30 километров от Владимирска. Никаких документов нам не дали. Когда Германия напала на Советский Союз с продовольственными продуктами стало хуже. Ввели карточки на пищу. Рабочий выполняющий норму получал 800 грамм хлеба, неработающий 400 и килограмм каши в месяц.

Амнистия. После договора Сикорски-Сталина мы были свободны и и поехали в Соворск (Суворовск?). Там отец и братья, Юзеф и Владыслав, работали зимой в лесу, а летом на экскаваторе (драге), которым добывали из реки гравий. Его давали на промыватель. С промывателя песок с золотом подавали для дальнейшей обработки. Всех рабочих очень старательно контролировали, чтобы не крали золота. Сперва делал это бригадир, потом сторожевые у выхода с места работы. Эскаватор работал летом и зимой. Зимой рабочие отбивали лёд с экскаватора и грели его печками. В Соворске была база на склад груза из шахты, древесный уголь и дрова вырубленное зимой. Уголь баржами транспортировали дальше, дрова плотами сплавляли тоже. Куда? Не знаю. Баржи конями, идущими берегом реки, тянули обратно. Нам, детям, позволяли вручную промывать песок в поисках золота. Мы его промывали на решёте, потом песок сыпали на жесть, подогревали её, а когда песок высох мы сдували песок и оставались крошки золота. Иногда нам удалось добыть один грамм золота, но не больше чем два грамма. Золото мы отдавали управляющему, а он давал нам талоны на пищу. Один грамм золота =один талон. За талон можно было получить килограмм хлеба. Таким способом дети спецпереселенцев повышали дрянной заработок своих родителей и братьев. Зарплата была ничтожная. Голод докучал всем. Те, у которых были запасы одежды, постели, меняли её на пищу у местных жителей. Помощь Унры была у нас только один раз, когда мы были в посёлке Тея. За этими дарами я пошёл с поляком, Шлапа, Мы взяли санки и пошли в Тею, там заночевали у поляка, Седлецкого, который жил там с двумя дочерьми. Седлецки угостил нас картофельным супом. На следующий день мы пошли в магазин Унры. Заведовал им русский. Мы получили 25 кг. товара. Это было масло, 8 литров постного масла, консервы, хлеб и мыло. Как на наши, детские, силы этого было довольно много, чтобы довезти до Соворска. Дорога была засыпана снегом. Мы решили взять только постное масло. За мылом и другими продуктами Шлапа должен был прийти другой раз. С постным маслом мы отправились в Соворск. Пройдя девять километров мы задержались на отдых. Там мы нашли в снегу топор. Мы обрадовались, было чем защищаться на случай нападения, нарубить дров и зажечь костёр, чтобы согреться. На дороге лежал пушистый снег, тянуть санки было тяжело. Я тогда был ещё ребёнком, Валенки были слишком большие. Фуфайка и ватные брюки казались мне тяжёлыми. Я очень измучился. Всё чаще мы отдыхали. Шлапа помогал мне тянуть санки, а мне очень хотелось спать. Я отдал бы всё за минуту сна. Приближалась ночь, а до Соворска ещё далеко. Идя, я засыпал. Шлапа кричал на меня:- Не спи, шевелись, а то замёрзнешь.- Он заметил, что я уже с такой тяжестью не смогу идти. Мы остановились, и решили оставить ящики с маслом. Выкопали в снегу яму и положили в ней масло, надеясь вернуться за ним. Взяли с собой только постное масло, консервы, хлеб и пошли дальше. Вдруг на горизонте Шлапа увидел свет в домике. Он погонял меня, чтобы скорей идти. Перед домом я упал на снег. Шлапа колотил в дверь. Долго ему не открывали. Наконец женщина спросила:- Кто там? Шлапа знал, что раньше в этой окрестности ходил предсказатель и люди охотно его принимали. И он сказал:- Я предсказатель. Женщина открыла. Я был так измучен, что войти в дом уже не мог. Меня внесли. Я спал, а кода проснулся, увидел печь, скамейки и женщину. Пальцы рук у меня были отморожены и очень болели. Дали мне пить тёплого молока, я выпил глоток и попал в обморок. На другой день подали мне молоко смешанное с водой. Я едва пришёл к сознанию. Оказалось, что это был дом смолокура, он жил там с женой и дочерью. После двух дней приехал туда за древесным углём возчик. Мы дали ему масла и сгущённого молока за то, чтобы помог нам привезти оставленные в снегу продукты в Соворск. Шлапа был доверенным лицом в Соворске и делил эти дары справедливо совместно с общественным комитетом.

В то время организовалась, после амнистии, польская армия под руководством Владыслава Андерса. Никто с Соворска не успел поступить в эту армию. Мы слишком поздно об этом узнали. Те, которые были ближе Енисейска, успели. Когда армия Андерса вышла из Советского Союза в Иран, нас числили интернированными. Нам нельзя было удаляться с посёлка. Францишек Шлапа был арестован. Его жена умерла в Теи в 1943 году. Кода Ванда Василевска создала Союз Польских Патриотов, для нас объявили амнистию. Мы были опять свободны. Францишек Шлапа был уволен из тюрмы и был снова нашим доверенным лицом. После этих перемен мы переехали в Марковку, Шлапа тоже поехал туда. Он был хорошим сапожником и в Сибири его уважали и считали одним из лучших мастеров. В Марковке был радиоузел, работала в нём вдова, доверенное лицо властей. Шлапа в свободное время ходил в радиоузел и слушал радио. И иногда слушал и радио Лондон. Но это случайно выдалось. В сапожную мастерскую пришёл бригадир и сказал:- Ваш вождь, Сикорский, подох!- А Шлапа сказал, что это неправда, он слышал, кажется, из Лондона, что это неправда. Комсомольцы работающие в мастерской донесли это НКВД. Шлапу арестовали. Несколько недель спустя умерла его жена. Шлапу уволили в 1944 году. (примечание редакции сайта: ШЛАПА Франц (Франчишек) Иосифович. Род. в 1900 в с. Комбарня Краковской губ. Поляк, образование 5 классов на польском языке. Из крестьян. Проживал в пос. Тея Северо-Енисейского р-на КК. Сапожник промартели "Красный Север". Арестован 13.04.1944. Обвинение по ст. 58-10 ч. 2 УК РСФСР. Дело прекращено 12.10.1944 УНКВД КК по реабилитирующим обстоятельствам (ст. 204 п. б УПК РСФСР), освобожден из-под стражи немедленно (П-3979).)

Тогда нас переселяли на Украину и в посёлке говорили, что снова организуют польскую армию в Советском Союзе. С фронта вернулся наш первый комендант НКВД, тот , который объяснял полякам, что Польши нет и никогда не будет. Это было в 1940 году, а теперь был другого мнеия. Относился к нам вежливо:- Ну, поляки, Польша будет! Вы вернётесь в Польшу. -Так теперь говорил. Многие из поляков уходили из тайги в поисках лучшей работы. Особенно те, у которых не было детей. Мой брат, Владыслав, убежал из прииска и нашёл работу на речных баржах, потом его, Юзефа и Станислава в 1943 году призвали в польскую армию. Среди нас царствовала радость и надежда, что вскоре вернёмся на Родину. Русские власти подтверждали эти вести. Я в 1943 году начал работать в сапожной мастерской, сперва как ученик. Платили мне 12 рублей в месяц. Через пол года я стал подмастером, хотя немногое умел, чтобы мог самостоятельно чинить и шить обувь. Но управляющий был другого мнения и сперва велел мне не только чинить, а потом самостоятельно шить новые сапоги. Я боялся, ведь легко ипортить материал. Я сам знал, что я ещё не мастер в этой профессии. И вот бригадир велел мне починить валенки молодой россиянке, кажется, что он за ней ухаживал. Я осмотрел валенки и сказал ей, что нет достаточно кожи, чтобы их починить, кусками кожи я чинить не собираюсь. Она сказала:- Так не чини!-.И бригадир уволил меня с работы. Я нашёл работу в бригаде геологов, изыскателей золота. Там меня приняли на должность сапожника. Там мне было лучше, после работы я мог работать в лесу, готовил дрова для топления в печи. У меня были карточки на еду в столовой. Управляющая столовой ухаживала за мной и давала добавочные порции без карточек. Я свои карточки дал маме. Брат, Станислав, прислал нам письмо из госпиталя в Москве. Под Ленино он был ранен, его лечили в Москве, а потом в санатории в Новосибирске. Там был три месяца. Был уже инвалидом, написал нам, что собирается ехать к нам.

Во второй половине 1944 года нам заявили, что выедем из Сибири. Никто не знал куда. Когда мы приехали в Енисейск, там мы встретили Францишка Шлапу, его освободили из тюрьмы и он присоединился к нашей группе. Приехали мы в Красноярск, оттуда нас отправили на Украину. Пищи на дорогу дали мало, в пути мы сами кое-что могли купить на станциях. Привезли нас в Ворошиловоградскую область, Марковский район, Старобельский Зерносовхоз № 6. Тут мы пребывали до выезда в Польшу. Квартиру нам дали у украинца Вечеренки, у него была только одна квартира и семья, он не хотел нас принять, нас было пятеро. Но власть приказала принять. Дедушка с женой спал на печке, дочь на отдельной, железной, койке. Для мамы мы сколотили деревянную кровать, а остальные спали на полу. Совместная жизнь с хозяином нам уладилась хорошо. Дочь Вечеренки была любовницей моего брата и они проказничали по ночам, я притворялся, что сплю. Думаю, что другие тоже. Со временем хозяин стал нам вполне доверять и рассказывал какой, он был богатый давно тому назад. Это когда было до коллективизации. Когда началась коллективизация, его уговаривали, чтобы добровольно поступил в колхоз. Но он был упрямый. Не хотел и всё. Приходили активисты и говорили:- Дедушка, возле твоего дома будет прекрасная дорога, в колхозе будет такая механизация, что будешь сидеть дома, а в поле будут работать машины. Запишись в колхоз. Однако он не записался. В Сибирь его не сослали, потому что дети в партию и в колхоз записались. Так власти пощадили его. Но не совсем. Его прекрасное хозяйство с домом развалили. Следа по нём не осталось. Некоторое время он скитался. Потом построил себе домик с одной квартирой, в котором теперь живёт и временно и мы. Во время коллективизации, продолжал дедушка, был страшный голод. Люди еду готовили из листьев деревьев, воровали с колхозных полей, всё что только было возможно. Он тоже голодал. Активисты всё время уговаривали его, запишись в колхоз, не будешь голодать. Не записался. Выстоял.

Я в этом совхозе работал в шевской мастерской, сестра на почте, младший брат, Казимеж, в столярне. Мы, поляки, были там ценной рабочей силой. Местных жителей, особенно мужчин, там почти не было. Все были в армии или погибли. Мы были надёжной опорой этого совхоза. Францишек Шлапа там тоже был у власти, был деятелем Союза Польских Патриотов. Очень часто ездил в Ворошиловоград. Оформлял наши документы на выезд в Польшу, привозил хорошие вести для нас. И вот наступил день возвращения в Польшу в 1946 году. На советско-польской границе была контроль документов. Потом дверь вагона закрыли засовом снаружи. После переезда границы, на польской стороне открыли. Наши пограничники приветствовали нас очень радостно. В Люблине была стоянка, мы ходили по вокзалу в фуфайках и люди как то с удивлением на нас смотрели. Евреи вышли с вагонов и решили ехать в Лодзь. Наш эшелон направили в воеводство Щетин, потом в Старгард. Там велели выгружаться. Брат, Станислав пошёл в ПУР и там получил адресы где можно поселиться. Нашёл имение - 200 гектаров земли и там хотел поселиться. Но это не случилось. Он получил от сестры, Анели, известие, что она нашла место в воеводстве Опольском, а братья приехали к нему и осмотрели поместье. Остаться там не решили. Я поехал к сестре в город Бжег, работал там в кооперативе сапожником. В 1950 году меня призвали в армию, после пяти месяцев уволили. Я приехал в деревню Дольник, район Быстшица Клодзка, купил здесь хозяйство, женился. У нас есть четверо детей, один сын уже умер. Брат Владыслав жил в городе Олава.

На Украине, в родных местах и колонии Лубянка, я не был. Не хочу туда ехать У меня нет там родных. А Сибирь вспоминаю очень плохо. Там умер мой отец, там вся наша семья терпела голод, начальство унижало нас. Постоянно напоминало нам, что Польши нет и больше не будет. Там я провёл своё детство, которое детством не было. В Сибири было у меня неприятное приключение с русскими мальчиками во время игры. Они хотели, чтобы я показал свою силу в руках, свою ловкость. Хотели устроить что-то в роде состязании Россия-Польша. Я согласился. Мы должны были бороться вручную. Сперва мы приглашали себя взаимно к атаке.- Ты первый начинай, нет, ты первый. Наконец мой противник ударил меня ногой. Это было вопреки условиям. Я немедленно ударил его рукой в лицо, попал в нос, ему потекла кровь, начал плакать. Поляки болели за мной, Польша победила. И это была правда. Мой противник бороться уже не хотел. После нескольких дней я заметил, что русские мальчики группой ходят за мной. Видно хотели отомстить. Я знал, что если меня нападут в постороннем месте, может быть беда. Они не шутили. Я из сапожной мастерской взял нож, повесил его у пояса и так прогуливался. Конечно, я боялся. И так до выезда на Украину я ходил с ножом у пояса.

Дольник 1998 г. Ян Медло.
Перевод Ежи Кобринь

Фото 120.Солдаты армии им.Т. Костюшко. Первый слева стоит Владыслав Медло.

Фото 121. Стоит Юзеф Медло, справа сидит Владыслав Медло.
Надпись : 9.12.43 .Посылаю на долгую и вечную память своё фото с
братом Юзефом невестке, Алине Медло от Медло Владыслава.

Фото 122. Солдаты армии им. Т. Костюшко, справа Владыслав Медло.

Источник: Wspomnienia sybiraków. Zbiór tekstów źródłowych. Cz. II, Koło Związku Sybiraków w Bystrzycy Kłodzkiej, Bystrzyca Kł, 2010
ISBN: 978–83–926622–4–2