Несчастья следуют одно за другим

Каждый вечер, возвращаясь из детского сада, Алексей спрашивал, нет ли писем от мамы, и когда я говорил, что нет, начинал капризничать, а один раз сильно расплакался и стал проситься со мной вместе полететь на самолете в гости к маме.

Приходилось постоянно выдумывать, почему мама не пишет. Большей частью я ссылался на нелетную погоду, тем более что после её отъезда чуть ли не каждый день пуржило, погода совершенно испортилась. Из-за больших снежных заносов на несколько дней прервалось железнодорожное сообщение между Дудинкой и Норильском. А в Дудинке прекратилось сообщение автомобильного транспорта.

Перед сном Алексей усердно молился за здоровье мамы. Он имел обыкновение вслух высказывать свои просьбы, умоляя Боженьку вернуть скорее из командировки дорогую мамочку.

Прибавилось много новых забот. Ежедневно стирал белье, штопал чулки, латал верхнюю одежду. Я внимательно следил, чтобы Алексей выглядел всегда чистым и опрятным, не хуже других детей.

В детском саду не сразу узнали про арест жены. Воспитательница несколько раз спрашивала, почему за сыном не приходит мать. Уклоняясь от прямого ответа, я ссылался на всякого рода причины. Однажды, когда вечером я пришел за Алексеем, заведующая пригласила меня в свой кабинет.

– Я знаю о вашем большом горе, – сочувственно сказала она, – мужайтесь. Быть может, все закончится благополучно и вы скоро вновь встретитесь. Кстати, из-за того, что ваша зарплата незначительна, принято решение не брать с вас денег за содержание сына в садике.

Меня глубоко тронуло сочувствие этой пожилой женщины.

Зато разительная перемена произошла в отношении ко мне заведующей райкультотделом исполкома Натальей Черных, которая прекрасно меня знала, ибо была участницей драматического коллектива Дома культуры и даже играла не последние роли в спектаклях. Так, в спектакле А.Н. Островского «Не в свои сани не садись» ею была исполнена роль Арины Федотовны. Теперь её словно подменили. Всегда приветливая, интересовавшаяся работой драматического коллектива, внимательная ко всем моим нуждам, не раз обещавшая помочь с предоставлением нашей семье приличной жилплощади, любившая пошутить с Алексеем, Черных, после ареста Раи, старалась меня не замечать, говорила только по делу, причем сухо и официально. Алексея больше не приглашала в свой кабинет, не угощала его конфетами.

Директор ДК Петухов мало чем проявлял свое новое ко мне отношение. Но я все же ощущал новое к себе отношение. Так, например, когда в клубе намечалось какое-нибудь мероприятие, Петухов обычно приглашал меня к себе в кабинет и мы сообща набрасывали план действий. Теперь же он обходился без моей помощи. Даже Тихонравов вдруг перестал бывать в нашем скворечнике, сославшись на большую перегруженность в работе.

Надо мной сгущались тучи недоверия, меня сторонились, как прокаженного, и, вместе с тем, никто, ни одним словом меня не обидел, не растравил кровоточащей раны. Все знали про события в нашей семье, но ни один человек, кроме заведующей детским садом, не посочувствовал, не поинтересовался, как нам живется, куда отправили жену, пишет ли она.

Вскоре связисты выпустили «Женитьбу» Гоголя. Что можно и нужно было сделать, чтобы спектакль получился красочным, содержательным, ярким по исполнению, я все сделал и, мне казалось по горячим аплодисментам, публика хорошо приняла спектакль. Тем удивительнее было запоздалое появление спустя две недели статьи (даже не рецензии) в мой адрес, опубликованной в газете «Советский Таймыр».

Анонимный автор острие своей критики направил исключительно в адрес режиссера-постановщика, то есть меня. На мою голову, как из рога изобилия, посыпались обвинения, которые должны были меня как режиссера и руководителя художественной самодеятельности дискредитировать в глазах дудинской общественности и недвусмысленно давали понять, что мне не место в драматическом коллективе.

Газета сделала вывод, что я не справился с постановкой, не сумел в современном понимании показать на сцене русское классическое произведение, что мне чуждо советское толкование пьесы и так далее и тому подобное. Не хватало только редакционного резюме, что меня следует как можно скорее гнать из театра в три шеи. Завуалированным редакционным выводом не замедлили воспользоваться верхи дудинской администрации во главе с председателем горисполкома Смородиновым, который на следующий день после появления статьи вызвал меня к себе в кабинет.

– Надеюсь, вы прочитали статью в газете «Советский Таймыр» о постановке пьесы «Женитьба» Гоголя? – держа в руках газету, спросил Смородинов. – Хотелось бы услышать ваше мнение по этому поводу.

– Статья написана по специальному заданию с целью ошельмовать меня как режиссера-постановщика. Я убежден, что это типичная критика ради критики. Меня нужно убрать, а как это сделать – проще всего подвести политическую платформу. Сейчас такой подход самый популярный, тем более в отношении нас, бесправных ссыльных. Ведь другого способа избавить от меня не применишь: не пью, веду себя благопристойно, не являюсь нарушителем трудовой дисциплины. С полной ответственностью заявляю, что трактовка спектакля правильная, пьеса поставлена в традициях осуществления русских классических произведений на советской сцене. Отлично понимаю, что вас шокирует руководство драматическим коллективом политическим ссыльным, да вдобавок к тому же у которого жена только что арестована по политической статье. В партийных органах за это, видимо, вас по головке не погладят…

– Я не видел спектакль, – деланно спокойным тоном заговорил Смородинов, – но статью внимательно прочел и, конечно, сделал соответствующие выводы. Газете не верить я не могу, потому что она орган партийный, в ней работают достойные люди, и обвинять их в предвзятости вы не имеете права. Ваши рассуждения пристрастны, малоубедительны, они применимы к продажной буржуазной, но не советской печати. Так как советская власть, которую я здесь представляю, не может безразлично отнестись к выступлению партийного органа, предлагаю вам добровольно написать заявление об уходе из Дома культуры. Желаете еще что-нибудь добавить к сказанному?

– Нет, не желаю! Оставаться в ДК не намерен и сегодня же подам заявление директору об уходе!

– Вот и хорошо, – каким-то бесцветным голосом произнес Смородинов, указывая мне рукой на дверь.

Вероятно, Смородинов позвонил после нашей встречи Черных, ибо, когда я встретил её, поднимаясь к себе наверх, она, даже не поздоровавшись, попросила меня зайти к ней.

На оглавление  На предыдущую На следующую