Сафронов Василий Иванович. Воспоминания
Сафронов Василий Иванович (1911), р. Орловская губерния, Моховской р-н, с.
Рождественское, 58-1б, триб. 47 армии, апрель 1945 (4.04.45г?), в Германии,
10+5 н/н сначала в тюрьме в Бел. (09.05)
Танковое училище в Орле, его эвакуировали в Майкоп. Окончил июнь 1942 года, лейтенант, 47-ая армия. Плен под Никополем, окт. 1943 (командир батареи самоходных установок).
Лагеря: Торн, Бромберг. После суда в ОРПУ (?), лагерь за гор. 2 недели, этап в Находку (в конце мая привезли), ~2 недели, и на “Дальстрое” в Маг. На машинах (вагоны без рессор, ~100 чел), 600 км, пр. им. Чкалова.
В окт. сакт., на ОП, в Нексикан (1 мес.), оставлен писарем у хирурга.
В феврале временно оформлен отправлен в Магадан, весной в Находку (тоже на Дальстрой) лаб. б-ца (САНО)
Романов (врач) оставил в больнице. Там до конца срока санитар (и в раб. лагере в
порту).
Были зач. 1:3, осв. 1952.
Месяц (?) в Кр. Тюрьме, повезли в НЛ, оттуда на телегах вещи, сами пешком (март
1952) ок Лупаново, подсочка. Убежали в ДМ, в 1953 г Шубный, вербовали ссыльных.
В 1955 амнистия (в ноябре дали паспорт)
Холоденко в ГБ пров.(1980)
В плен я попал 24 октября 1943, в бою за город Николаев. После нескольких этапов на запад, оказался в лагере военнопленных, который находился в нескольких километрах от г. Бромберга (Быгдощ). Там же находились лагеря военнопленных французов, поляков и лагерь русских и белорусов (гражданских), угнанных немцами при оккупации. Все они работали на военном заводе. В конце марта 1945 г. немцы стали уходить (бежали) на запад. На территорию завода вступили передовые части 47-ой армии. Контрразведка начала производить аресты тех, кто работал на заводе. Поскольку разведка производилась за наступающей армией, возили нас с собой. Каждое утро выводили нас из какого-либо подвала, усаживали “елочкой” в кузовах грузовых машин и возили до конца дня. Вечером мы попадали опять в подвалы. А по ночам шли допросы, и так продолжалось 28 дней.
Помню людей, находящихся со мной в подвале: Богомолова Якова Ивановича (из г. Вольска), Ворошилова Данила Ивановича (сибиряк из села Шушенского), Артамонова Николая из Воронежской области, Шапошникова Всеволода (из Москвы), Белова Бориса Афонасьевича, Яценко Трофима с Украины, Чернова Николая (из Донбасса), Рябцовского Ивана (Белоруссия). Допросы продолжались по 3-4 часа, во время которых было приказано стоять смирно. Вопросы задавались одни и те же ежедневно. Как попал в плен? Какое задание получал от немцев? Как попал на завод, читал ли газету «Власовец» (Воля народа). За одно чтение этой газеты давали 10 лет. Газета имела постоянную рубрику под шапкой "Кремлевский зверинец”. В этой рубрике писали о всех злодеяниях Сталина.
Помню своего следователя, капитана Бороденко, был он человеком не злым, особенно не кричал. После окончания следствия в апреле 1945 г. Ревтрибуналом из 3-х человек судили всех з/к и давали срок на 10 лет и 5 лет понижения в правах. Суд продолжался 1-2 минуты, осужденных увозили партиями в Брестскую тюрьму.
В Мае 1945 года Брестская тюрьма не вмещала заключенных. Камеры были переполнены, можно было только стоять прижавшись друг к другу. До параши не дойти, добирались с трудом.
В таких условиях з/к находились сутками в ожидании этапа. А з/к все прибывали с запада.
Здесь были люди всех национальностей, всех возрастов от юношей до стариков. Вся эта масса живых тел толкалась, ворчала, шумела. Начались этапы в г. Оршу. Транзитную пересылку, где формировались эшелоны на Колыму, Воркуту, Казахстан.
В транзите в Орше уже находилось десять-пятнадцать тысяч з/к. Люди с надеждой ждали этапов, дальней дороги. Но этапы добавляли дополнительные страдания.
Что такое этап? Это товарные вагоны, голые нары, в центре параша, на окнах (одно маленькое окошечко) запоры, голые нары, в центре параша, на окнах (одно маленькое окошшечко) запоры железные, еда – селедка без воды, и произвол конвоя.
По ночам удар деревянными кувалдами по крыше вагона, проверяют нет ли проломов. Днем проверки – врываются в вагон с деревянными кувалдами, сгоняют з/к в конец вагона, начинают считать, перегоняют в обратном направлении. Чуть-чуть замешкался – удар кувалдой по спине, плечам.
Был в нашем вагоне з/к Воинов Петр Николаевич лет 35 из Омска, которому перебили поясничные позвонки. До конца пути он не мог ходить. В таком этапе я познакомился с военным врачом, хирургом Михаилом Федоровичем Романовым, родом из г. Вольска Саратовской области.
Наконец вот она знаменитая Находка и ее транзитно-пересыльный лагерь. С М.Ф. Романовым условились по возможности быть вместе.
В лагере уже находилось 10-15 тысяч заключенных. Площадь лагеря 10-12 гектар, обнесенных колючей проволокой в три ряда с капитальными вышками по периметру. На всей территории лагеря были 4 ветхих барака, загаженные нечистотами, непригодные для жилья. Заключенные находились под открытым небом, тут же спали и жили. В непогоду укрывались кто чем мог. Для того, чтобы накормить эту массу людей, создавались группы по 30 -50 человек. Назначался старший, который подводил ее ко столу с баландой.
Раздатчики баланды, как правило – ворье. У котла навалом сотни три жестяных мисок. Начиналась раздача, в начале вроде бы идет порядком, но мисок всегда не хватало, очередь теряется. Начинаются ссоры, крики, драки, маты, раздатчик торопит. Люди начинают подставлять шапки, какую-либо тряпку и даже ладони. Весь этот хаос не поддается описанию. Ночью спят там же, где находятся днем. Проснешься ночью по нужде – глянешь, сердце содрогается: тысячи тел во всех позах безмолвно лежат на земле и кажется, что это поле Куликово после сражения. Люди жаждут воли, свободы, каторжный труд не воля. Несчастные, они еще не знают, что через год полтора из них в живых останется 5-10% или будут инвалидами.
Через две недели мы попадем в этап с М. Ф. Романовым. Меня отправят на Колыму, а он останется врачом в больнице САНО.
Вставная страница
Этап Брест-Находка
В Брестской тюрьме я познакомился с врачом Михаилом Федоровичем Романовым. Это
было в апреле месяце 1945г. Тюрьма была переполнена, а с запада поступали все
новые и новые партии з/к. День Победы встретили в тюрьме. Этапом Брест-Находка
ехали месяц. Прибыли в конце июня 1945 г. После санобработки в САНО мы
расстались с М. Ф. Романовым. Его оставили врачом при больнице САНО, а меня
отправили на Колыму. Расстались с ним мы уже как друзья.
На Колыму нас везли в трюме парохода «Дальстрой».
Трюм парохода вмещал по 5-7 тысяч заключенных. Кормили сухарями, которые спускали на веревках в кулях. Все сухари попадали в руки ворья, а они уже распределяли на свое усмотрение. Много людей з/к были от истощенья больны. Через неделю пароход с з/к прибыл в бухту Нагаево (Магадан). При выводе людей из трюма многих вели под руки, т.к. они были не способны идти. Этап встречал большой конвой и всех повели в магаданскую транзитку.
В транзите началась санитарная обработка. При входе в баню оставляли все свои вещи,а при выходе с другого конца нам выдавали майку, трусы, штаны х/б, куртку из х/б, фуфайку и ботинки. После бани нас помещали в бараки, дали отдохнуть сутки, начали формировать в бригады. В транзитке встретили знакомого по лагерю в/пленного по фамилии Рево Григорий, моряк офицер одессит. Бригады сажали на автоплатформы (60-70 человек) и везли на прииск. Через 6-8 часов приехали на прииск Чкалов-2.
Платформа остановилась у конторы прииска. Высадили нас и ушли, а конвой вновь пересчитал нас. И тут мы услышали громкий плач. Оказалось около конторы, на земле валяется парень лет 20-ти. Он корчился и кричал “хлеба, хлеба”. Мимо проходил конвой и не обращал на него никакого внимания. При виде этого у меня дрогнуло сердце в предчувствии какой-то беды.
Конвой выдал нам матрасовые наволочки и погнал нас в долину набивать матрасы травой. Трава была в основном прошлогодняя, жесткая, на руках появились кровавые мозоли. В конце дня нам выдали по пайке хлеба и разместили на ночь в бараки.
Когда все утихло, к нам в барак вошли три человека, которые спрашивали нет ли земляков. Спрашивали есть и воронежские, курские, и вдруг я услышал орловские. Я быстро соскочил с нар и пошел к нему. Говорю, орловский я.
Он спросил, какого район. Ответил я ему, Моховского. Он оказался Залегощинского района. Это рядом. Оказалось, что он в прошлом кулак, сослан на Колыму. В 1933 году он отсидел свой срок, а домой ему не разрешалось выехать. Жил он как расконвоированный.
Рассказывал он страшные вещи о том, как выживал. Говорил, что на Колыме выживают не сильные, а мудрые. Про всех нас прибывших он сказал, что все вы смертники.
Я с тревогой спросил, почему? Он сказал, что все умрут от тяжкого труда и голода. И дал мне некоторые советы как выжить. Утром с набитыми матрасами нас повезли на прииск Чкалов-1, который находился в полутора километрах. На прииске Чкалов-1 находились две землянки, где и поселили нас. Обслуга лагеря состояла из уголовников, повара, хлеборезов, дневальных, нарядчика, бригадира. Обслуга облагалась данью. Т.е. они обязаны были ежедневно сдавать администрации лагеря определенное количество золота. В свободное время они становились лоточниками.
Первый рабочий день 13/VII/1945 года. Подъём в 5 ч. утра. Из землянок люди вылетали пулей. Если кто чуть чуть опоздал, получал от нарядчика удар по голове, спине палкой. Тут же выдавали утреннюю пайку хлеба и гнали в столовую. Получили миску баланды. Потом вели на проходную, конвой принимал бригаду и вели в забой. В забое бригадир сказал вот вам тачка, кайло, лопаты, настилы, наберите грунт и возите в жерло драги. Бригадир еще сказал, кто плохо работает, будет наказан. И сказал, найденное золото должны отдавать мне. Каждый день продолжался 10 часов. В перерыве дневальные приносили обед, который длился 1 час. На обед давали два кусочка хлеба и 2-3 рыбки. В конце рабочего дня приходили чекисты (3 человека), вскрывали приемник, изымали золото, взвешивали на весах. Если норму не выполняли, приказывали работать дальше.
Если норма выполнялась, давалась команда конвою вести бригаду в лагерь. В первый день бригад норму не выполнила. Чекисты учли, что бригада новая и дали команду вести бригаду домой. Ужин мы получали в землянке, получали по миске супа и ломтик хлеба.
Вечерами в сумерках в барак приходили люди, которые предлагали хлеб, табак. Хлеб стоит 4 гр. золота, табак на закрутку 3 гр. И так продолжалось до конца срока. В нашей бригаде был парень лет 25, которого изнасиловали.
Мы слышали, как это произошло и утром этот парень не вышел на работу, больше мы его не видели.
Утром снова пулей выбегали, крики, маты нарядчиков, забой и тяжкий рабский труд.
К концу августа бригада была напряжена до предела, не выполняя нормы работали сверхурочно. Муки голода не давали покоя, люди стали много и с жадностью пить воду. Я вспомнил совет земляка не пить много. С каждым днем люди слабели и угасали. В сентябре бригада уменьшилась на треть. Был в бригаде армейский капитан по фамилии Послов, он решил умереть от пули конвойного.
С этой целью он перешел запретную зону и пошел куда глаза глядят. Охранник не заметил его. Его поймали и притащили на прииск, избитого до полусмерти. Лежал он до конца рабочего дня. Я подошел к нему, он сказал: “Ходил к теще на блины”. В октябре месяце в бригаде осталось 8 человек, их перевели в другую бригаду, в том числе и меня. Наш бригадир исчез. Через три дня эта бригада распалась. В живых нас осталось 8 человек. Нас привезли в барак, выделили по пайке хлеба, сказали приедет врач, и вас увезут в поселок Нексикан, который находился в 2-3 километрах от лагеря.
Через несколько часов приехал врач. Это была женщина очень высокого роста, толстая. Звали ее Дембой. Была ли это фамилия или ее кличкой. Эту Дембу знала вся Колыма со времен 1933 года.
Нас привели в медпункт, Демба подзывала каждого к столу и просила повернуться к ней спиной, спустить штаны и нагнуться. Посмотрев, она сказала - алементарная дистрофия, задний проход зияет.
Приехали две подводы, и нас увезли в Нексикан. Нас поселили в барак и сказали тут вы будете жить. Кроме нас там находилось уже человек пятнадцать, таких же дистрофиков.
Утром нам выдавали пайку хлеба и по миске баланды. В обед миску баланды и камсы 2-3 штуки, вечером миску баланды. Никакой охраны, никакого контроля за нами, спали на голых нарах в своей одежде.
Так начался наш отдых.
Недалеко от нашего барака находился промкомбинат. Директором был з/к Домащенко (в прошлом кулак).
Меня принял мастер, показал место работы на конвейере по сборке тачек. Выдал мне инструмент и сказал приходить завтра на работу.
Я рад был до безумья, думал, что больше не вернусь к забою.
Ночью я заболел, появилась высокая температура. Фельдшер Сорокин, бывший з/к с 1933 г. Сказал раздеваться. Я сел на скамейку и начал раздеваться. Сначала развязал веревку с тела, развязал веревку на пояснице, встал и моментально все штаны спустились на пол, т.к. кости не удержали их.
В это время вошел фельдшер, с минуту смотрел на мои кости и доспехи тряпки, покачал головой и сказал: я второй десяток на Колыме, но такого даже я не видел.
Тут со мной началось что-то, первый припадок. На несколько секунд я потерял сознание. Я мгновенно вспомнил Брестскую тюрьму и надпись на стене «За что?» И я завыл как волк, глядя на свои кости. Помню я кричал «За что? За что? За что?» Слезы брызнули фонтаном, лились они на колени, на руки, на пол. Вся эта истерика кончилась внезапно. Фельдшер сказал: «Одевайся», выписал мне направление в больницу и отправил меня на подводе с вощиком.
Приехали в больницу, вощик с направлением пошел к врачу. Вышел, взял меня под руки и повел в раздевалку. Кладовщик армянин дал мне мешок для моих шмоток. Я все снял, запихал в мешок, он подошел и говорит: “Снимай трусы и майку”. Я думал, что он повезет в баню, а он открыл дверь и толкнул в палату. В палате я видел таких же как я человек 12-15. Некоторые из них сидели, а остальные лежали на нарах. Врач посмотрел на меня, и сказал искать себе место. На нарах лежало по 4 человека под общим одеялом. Мне дали завтрак: ломтик хлеба с маслом и стакан сладкого чая. Кормили нас хорошо, люди стали поправляться. В этой палате мы встретили новый 1946 год.
С наступлением холодов нам выдали зимнюю одежду: бушлат б/у, шапку суконную и резиновые чуни. Зимних штанов не дали. Земляк говорил мне, что к зиме готовиться самому. Я купил бушлат б/у за пол пайки хлеба, отпорол рукава, получилось две штанины. Эти штанины, чтоб держались, я привязал веревкой к пояснице, ??? костями таза. А спину от бушлата я приспособил на спину, чтоб она держалась и привязывал веревками за шею.
По мере их укрепления здоровых отправляли в палату отдыхающих. Через две недели меня тоже перевели в палату отдыхающих. Мне выдали мои вещи – майку, трусы и летние штаны. В палате отдыхающих было человек 50. Это были старики с изможденными морщинистыми лицами. Они уже отбыли свои сроки, но их не освобождали. В этой палате я был самым молодым (35). В палате было тихо, они лежали в два яруса в ожидании еды. Кормили три раза в день: кусок хлеба, миска баланды и жидкая каша из крупы.
Дневальный был блатной лет 25 москвич, левая рука его была без кисти. Иногда по вечерам брал гитару и исполнял некоторые цыганские песни, романсы. Я видел, как некоторые старики плакали. Как-то вошел в палату санитар из хирургического корпуса и спросил: “Кто может хорошо писать?” Подошли три человека. В том числе и я. Из трех он выбрал меня и привел меня в хир. отделение к врачу. Мне выдали хорошие кальсоны, нижнее белье и теплые тапочки, дали старый белый халат и привели к врачу. Врача звали Дмитрий Степанович Степанов, заключенный с 1937 года. Он объяснил мне мои обязанности. Во время приема больных я должен делать записи в истории болезни все что он говорил во время осмотра больного. Я был зачислен в штат обслуги. Кормили нас лучше.
Хирургические больные лежали в отдельной комнате на полу, но в чистоте. Среди больных я встретил одного человека, знакомого мне по военному лагерю. Он первый узнал меня. Я наклонился к нему, и он обнял меня и заплакал.
Шли дни, я стал поправляться. Однажды врач сказал мне, если я поправлюсь, меня вновь могу отправить в забой, а я помогу тебе выехать на материк по актировке. Был март месяц 1946 г. Группу актированных, в составе которой был я, поместили в крытый грузовик, поставили там времянку (печку) и повезли в Магадан. Было на в грузовике человек 30. По пути два человека умерли. Привезли нас в транзитный магаданский лагерь ночью и разместили в бараки.
Прожили мы в этом бараке двое суток. Партиями потом нас стали увозить в порт на пароход. Стали нас размещать в трюме того же парохода «Дальстрой». Через несколько уток мы были в Находке.
Снова санобработки, баня в раздевалке – на живот мне жидкого мыла и мойся. Выход из бани в помещение, где размещалась медкомиссия. В комиссии сидит М. Ф. Романов врач, увидел меня, подошел, вывел из очереди и повел меня в больницу САНО хирургическую палату №3 где он был ординатором. Больница САНО обслуживала з/к транзитного лагеря, через который проходили сотни тысяч з/к в лагерях Находки и больных, прибывающих из Магадана. Больница имела 9 бараков, называемых палатами, пищеблок, аптеку, морг, и другие хозяйственные строения. Были периоды, когда в платах находились до 12 больных. Медперсонал: врачи, фельдшера, медсестры, были в основном заключенные по 58 ст.
Я поправился быстро. Три месяца я числился больным, исполняя обязанности ночного санитара. По штату кроме врача и медсестры была должность ст. санитара, в обязанности которого входило: получать хлеб, завтрак, обед, ужин и раздавать больным, принимать от больных личную одежду, сдавать на хранение и прочие хозработы.
Для поддержания чистоты и порядка врачи использовали выздоравливающих больных санитарами, оставляя их на истории болезни. В основном больные были мастырщики, которые сами вызывали искусственные заболевания. Мастырки делались из-за страха не попасть на Колыму. Иногда эти больные умирали.
В одном из дежурств я познакомился с больным художником Новичихиным Петром из Воронежа (с. Курбатова). Он отбыл срок, теперь дожидался освобождения. У него на Колыме выпали все зубы из челюсти. Рассказывал, как их на Колыме таскали в забой, привязав к хвосту лошади. Мне это было все знакомо. По утрам заходил дежурный врач по САНО и спрашивал «Коротко Архив 3» это означало, что человек умирал.
Умершему привязывали бирку к левой ноге, металлическую с номером и уносили в морг.
Был в нашей палате ст. санитар Исаков Петр, москвич из Марьиной Рощи. Он с другим санитаром из другой палаты совершили кражу личных вещей. Их списали в транзитку.
Я стал исполнять обязанности ст. санитара. Я мог ходить по палатам, знакомиться с людьми и обслугой больницы.
Больные поступали ежедневно, выписывали по определенным дням. Шла обычная жизнь как на воле со всеми ее потребностями. Начальников САНО был врач, хирург Никита Матвеевич Кузин, суровый мрачный человек лет 50, он редко посещал палаты, его боялись и уважали. Будучи на Колыме вольнонаемным врачом, он познакомился с женой врага народа, провизором по образованию, Курицыной Верой Ивановной. В больнице САНО Вера Ивановна заведовала аптекой. Принимали на работу з/к только по 58 ст. Помню у нее фармацевты были з/к 1. Нина Николаевна Цептилович (?), 70 лет старушка. В прошлом была эсерка, видевшая Ленина, знавшая близко Молотова, отбывшая в лагере более 20 лет. 2. Оксман Эммануил Григорьевич, брат пушкиниста Брия Оксмана и Нина Ивановна Фирсунович, эстонка.
Была осень 1946 г, мое положение оставалось непрочным, начались гонения на 58 ст.
Ст. санитаром меня не могли оставлять. Нина Николаевна жила в палате в отдельной ???? По вечерам мы с ней подолгу беседовали, Вера Ивановна ей приносила газеты и она была в курсе всех событий, и читая газеты она возмущалась, бросая газеты на стол.
В июне 47 года меня списали в транзитку, готовился этап на Колыму. Там пробыл я более месяца. В том этапе на Колыму меня спасли врачи. Я снова попадал в больницу Сапо на этот раз надолго. В сентябре 47г. освободился бухгалтер аптеки.
Благодаря Нине Николаевне я стал бухгалтером аптеки и стал под покровительством зав аптеки Веры Ивановны Курицыной. Я был зачислен в штат обслуги и жить стал в общежитии.
Так началась моя новая жизнь. Шли годы, тысячи з/к проходили через больницу. Я имел много свободного времени, ходил по палатам, знакомился с разными людьми.
Был в палате санитар Марк Семенович Адлер, в прошлом он был дипломатом. Это был старик с большой седой бородой, похожий на библейского пророка. Был он очень образован, с ним приятно беседовать на любые темы. Однажды художник Петр Новичихин попросил несколько волосков из его бороды на кисточку. Марк Семенович любезно предоставил ему свою бороду. Помню как мы выщипывали волоски
Помню Александра Владимировича Демьяновского, ученого агронома. Он на Колыме выращивал арбузы. В САНО он исполнял обязанности медстатиста. Это был высокий, сухой и жизнерадостный старик.
Был Моисей Аронович Левитан, в прошлом начальник крутой стройки на Дальнем Востоке, старик (еврей) с большой седой бородой, он ухаживал за территорией больницы, высаживал цветы, кустарники.
Помню Николая Маркова, доживающего последние дни в 6-й палате. В прошлом он партийный деятель областного масштаба Иркутской области. Он прибыл с Колымы уже тяжело больным. Было ему около 45 лет, добрый, отзывчивый. Он частенько выходил ко мне на скамейку около аптеки.
Рассказывал как на Колыме он добровольно прыгнул зимой в ледяную воду при аварии агрегата. Теперь у него что-то с позвоночником. Он знал, что недуг не излечим.
Однажды после очередной нашей беседы он повесился в кладовой барака. А через несколько дней ему пришло освобождение. Приезжала сестра его… Плакала…
В больнице находилось человек 7 крестьян, раскулаченных в 30 годы. В нескольких метрах от аптеки находилась палата номер 9, рядом с моргом. Это была самая мрачная палата. В ней содержались больные так называемые отбывшие сроки.
Летом в теплые дни выползали на солнышко. Однажды я заметил одного старика, сидящего у завалинки аптеки.
Он устроил себе местечко на солнцепеке. Ежедневно на одном костыле он доползал до этого места и сидел целыми днями никем не замеченный.
Заметив его, я стал осторожно наблюдать за ним, и решил познакомиться с ним.
Ему было около 60 лет, был он парализован, говорить не мог, а все понимал.
Правая рука его с сжатым кулаком двигалась по животу, как маятник - вверх и вниз.
Левой рукой он придерживал ее, чтоб она не двигалась.
Он не говорил, но слышал все, мычал и однообразно издавал звук О… Э.. Он привык ко мне.
Я любовался его усами, были они густые, белые белые, длинные и красивые.
В августе пришли на его освобождение. Старика привели в контору, объявили ему что он освобожден. По лицу старика потекли слезы. Его спрашивали, как его отправить домой, есть ли кто из родных, которые могли бы за ним приехать. Старик продолжал плакать и произносил только О… Э…
Потом он вдруг заволновался, хотел что-то спросить очень важное для него.
Ему говорили, что тебе нужно, болит? или с кем отправить, или паспорт выдать. При слове паспорт он замотал головой и мычал О… Э…
В 1950 г. меня списали в лагерь з/к. До конца срока оставалось около года.
Зачислили в бригаду осужденных по 58 ст. В бригаде был венгр (мадьяр) Иозеф Мартон. Его привезли в Находку 16-ти летним мальчишкой, не знал на русском ни одного слова. Первые русские слова он усвоил “хлеб”, “мало”. Как он выжил?
Я еще вспомню о нем.
Наступил последний день моего срока, определенному по приговору суда. Об этом дне словами не расскажешь, от восторга, радости, надежды кружилась голова…
Пришел конвоир, проверил мои шмутки. Снова прощания с друзьями з/к. Радость была напрасная, вместо свободы, определили ссылку. Потом этап в вагон з/к до г. Красноярска.
От вокзала нас везли в черном воронке до тюрьмы.
Тюрьма ближайшая камера №9, в которой находилось по 150-200 человек. Отсюда партиями отправляют по этапу. Кого куда. Мы узнали из разговоров, что се з/к по 58 ст, стало как-то легче.
Уголовников было десятка полтора. Узнали, что отсюда отправляют партиями в северные районы края в ссылку. Люди радовались, повезло в жизни. Ссылка казалась раем,в сравнении с Колымой и С…..
Начали общаться, дружить. Надежды, планы, разговоры.
Вскоре прибыл Мартон Иозеф.
Начались вызовы в спецчасть по одному. Вызовы происходили по ночам. Настала моя очередь. В конец маленький узкий кабинет, чекист приглашает сесть у стола.
На столе вижу папку на которой большими черными буквами напечатано “хранить вечно”.
Чекист сказал - вы ссылаетесь на вечное поселение. За побег грозит наказание 15 лет каторги и дал подписать обязательства.
Партия (группа), в которую я попал состояла из 30 человек, половина женщины.
Нас привезли на вокзал, посадили в электричку. И сказал конвоир - отныне вы свободны.
Один конвоир сопровождал нас до места назначения.
Сколько было радости, начали знакомиться, разговаривать.
Рядом со мной сидел человек неряшливо одетый в большой старый бушлат и большую
суконную шапку. Это был писатель Сергей Александрович Бондарин.
Напротив сидел пожилой человек, тоже в бушлате, но довольно опрятный. Это был чех Рудольф Степанович Часк, в прошлом работник Коминтерна.
Рядом с ним серьезного вида сидел брюнет. Это в прошлом армейский капитан Андрей Иванович Хейло.
Женщины помещались отдельно, говор, шутки, смех.
Через несколько часов сопровождающий объявил - приготовьтесь к выходу.
Станция Таежная Н. Ингаш, с которой нас вывели из вагоны, сопровождающий передал нас представителю Завидовского Лесхоза. Привели в клуб на ночлег.
Рано утром объявили, что до следующего пункта пойдем пешком. Вещи погрузили в повозку. Для тех, кто не сможет идти отдельная подвода.
Пошли - поехали. немощный идти оказался один - писатель Бондарин С. А. Его посадили в сани и этап отчалил. Шли бодро и весело. К концу короткого зимнего дня вошли в деревню Таракачет.
На ночлег определи во бондарке. Было тепло, даже душно, пахло соломой и хвоей.
Пришли местные парни, девушки, появилась гармонь, пляски, частушки. Для нас это
был настоящий праздник.
Утром следующего дня снова в путь. До вечера половину пути прошли, в поселок Новая Капкара
В поселке было пять домов, свежепостроенных. Один домик занимал мастер подсочник, другая семья (муж и жена) по фамилии Верба (Сербо).
Она будущая завмагазином.
Еще в одном доме жила семья литовца ссыльного. Нас уже ожидал здесь чекист лейтенант Камылин. Встретив нас он сказал, вот ваше жилье, остальное вам известят. Буду бывать у вас ежемесячно. И ушел.
Это было в марте 1953 года.
К концу этого дня все собрались вместе у крайнего домика.
Стало темнеть, грозно шумела тайга, на душе мрачно.
Все решили разбираться утром кто где будет жить.
Некоторые мужики заранее договорились с женщинами кто с кем будет жить.
Возник спор между двумя мужчинами из-за одной миловидной женщины - Лены из Белоруссии. Каждому хотелось ее взять себе в жены.
Один из соперников был Хейло Андрей Иванович, в прошлом армейский капитан, вторым был литовец красивый, молодой человек. Оба они были одинакового возраста лет 35. Победу одержал Хейло А. И.
(окончание отсутствует)
