М.В.Саломатов. Воспоминания об отце, Коростелеве Василии Александровиче

Воспоминания об отце, Коростелеве Василии Александровиче, родившемся в 1881 году в д.Сосновка Ирбейского района Красноярского края в семье крестьянина-середняка

Отец мой, Коростелев Василий Александрович, - неграмотный крестьянский сын Коростелева Александра Аксеновича, в семье которого было три сына и две дочери: Михаил, Наталья, Василий, Варвара и Федор.

Отец рано постиг тяжелый крестьянский труд, может больше и раньше, чем его братья и сестры. Родители отца считали, что он годами не велик, но ростом и силой был не обойден, а поэтому давали ему более тяжелые поручения по выполнению крестьянского труда. В частности, ему поручалось отцом (моим дедом) в 12-13 лет ездить одному на двух лошадях за сеном, а когда было 15,то ездил уже на трех лошадях один. Это нужно было наложить на сани столько, сколько, примерно, весит воз зерна, это около трех центнеров. Вот надо было иметь силу и ловкость, и смекалку, что бы одному с зарода наложить на сани сено, привязать его при помощи бастрика - это березовая палка длиною около трех с половиной метров и толщиною в диаметре 10-15 см, подцепить один конец за веревку - головик, находящийся впереди саней, а потом, зацепив веревку за второй конец бастрика, нужно было затянуть его до такого со стояния, чтобы сено было затянуто так туго, что при езде воз не развалился бы.

Моего отца, как это было правилом в то время, родители рано женили, нашли ему жену, а себе невестку, в деревне Козыле, Ирбейского района же, находящуюся от Коростелево в 20-ти километрах, звали ее Елизаветой. Рано появились дети, которых от совместного брака было нажито четверо: один мальчик - Захар и три сестры - Ульяна, Капиталина, Парасковья. Отец, по рассказам его брата и сестер, жил дружно со своей женой; родители были очень довольны, что их сын женился на добропорядочной, трудолюбивой и приветливой девушке из хорошей семьи. Сваты также были довольны зятем и неоднократно говорили об этом на праздниках при всей компании.

Все шло нормально до самой I мировой войны. Когда она началась, отца сразу же призвали в армию, и после короткого обучения в Канске он был направлен на фронт. Воевал, получил за храбрость два "Георгия" за храбрость и отвагу в бою, об его храбрости писали домой в деревню и его фронтовые друзья; хотя письма приходили очень редко, но получали их в этой глухой далекой сибирской деревне.

Где-то в 1915 году перестали получать письма его родители и жена. Через 8 месяцев пришло письмо, в котором сообщалось, что солдат Коростелев В.А. при рукопашной схватке был тяжело ранен и взят в плен. Это было в Польше, на левом берегу Буга. После этого об отце все стало только одной неизвестностью; родители и жена думали, где он, что с ним, но от него не было никакой весточки. Когда он вернулся домой, только тогда, из его рассказов, стало известно, что он там, в плену у немцев, пережил.

Чело века, привыкшего от рода трудиться на земле, работать на ней не покладая рук, вдруг посадили на немецкий эрзац - хлеб, баланду и адский труд в шахте. Отец был взят в плен в бессознательном состоянии, а после выздоровления работал в шахте. Лагерь немцы усиленно охраняли, применяя все новейшие методы охраны. Были систематические избиения и надругательства. И однажды, не вытерпев этого издевательства, отец оказал физическое сопротивление охранникам. В чем оно выразилось - не знаю, но он говорил, что трижды после этого висел на поднятых вверх руках, потом несколько дней стоял в бетонном гробу, а сверху постоянно капала холодная вода на голову. Так продолжалось по нескольку суток подряд.

Однажды, когда подобные наказания остались позади, группа изможденных пленных решила бежать. Побег оказался удачным, им удалось своевременно рассредоточиться и разойтись. Пройдя большое расстояние от лагеря, как казалось отцу, он набрался смелости, подошел к одному немецкому бауэру -хозяину земельного на дела и с помощью имеющихся в наборе немецких слов объяснился о ним, и тот принял отца на работу. Было время уборки урожая и бесплатные работники этому немцу-бауэру очень были нужны.

Здесь отец работал в полную меру сил, точно также, как и у себя дома, благо, что хозяин хорошо кормил нового работника. За работу отцу ничего не платили, только своевременно меняли износившуюся одежду и обувь на другую, бывшую в употреблении. Это продолжалось около четырех месяцев, отцу казалось, что лагерное начальство про русского пленного давно забыло и причин для особой предосторожности, якобы, уже нет. Но вдруг случилось неожиданное: к хозяину приехал немецкий офицер с несколькими солдатами, поговорил с ним. Отец за это время уже стал хорошо понимать немецкую разговорную речь. Немецкий офицер вел разговор с хозяином спокойный и не продолжительный. После этого хозяин подошел к отцу, посмотрел ему в глаза, но ничего не сказал, пошел в помещение, принес новую одежду: брюки, пиджак, немецкую грубошерстную куртку, картуз и новые ботинки. Пока отец одевался, офицер в это время был в столовой и попивал домашнее пиво, солдаты спокойно дремали в тени, распластавшись на теплой осенней траве. Лошадь офицера стояла под навесом, в стороне от солдатских лошадей, она была более, упитанна и, очевидно, более быстрая на ход. Хозяин подозвал отца еще раз и показал жестами садиться верхом на лошадь офицера. Калитка была уже открыта, а поводья лежали на седле. Отец молниеносно вскочил на лошадь, и в тот момент, когда отцу нужно было выезжать, хозяин схватил его, похлопал и на чистом русском языке произнес: "До свидания, Вася. Желаю быть в России".

Через несколько дней, а может быть недель, отец оказался в Италии, где устроился в одном из городов работать портовым грузчиком. Потом с помощью кого-то его устроили на корабль, который ходил в основном в Китай и Корею, и даже во Владивосток.

Это было осенью 1920 года. К отцу подошел один человек, назвал его по имени, отчеству и фамилии и сказал отцу, что тот работает последний день, а завтра рано утром должен быть на другом причале, хорошо одетым. На другой день отец пришел на причал в назначенное время, там встретил его совершенно незнакомый человек и дал отцу документ личности, но не на его фамилию; указано было, чтобы отец шел на посадку на другой корабль. Отца свободно пропустили на корабль, который быстро отчалил. По разговорам и по расположению солнца отец понял, что плывут они на север. Спустя дней десять, а может быть и больше, корабль прибыл в порт Гдыня. Здесь-то он узнал, что приплыли в Польшу.

С большими трудностями ему пришлось доехать до Варшавы, и здесь в поезде он встретил всех, кто к нему подходил в Италии, говорил с ним - все они уже ехали на Родину. Рассказ отца о том, как пересекали границу, я не запомнил, но знаю, отец говорил, что в России оказались утром рано, значит, они переходили границу ночью. Очень долго добирался до Сибири, до Канска-Енисейского. Оттуда на попутных лошадях доехал до д.Хомутово: ехали по Кану, деревнями - была зима, приходилось ночевать в деревнях. Когда ехали, то мужики помогали отцу укрыться от мороза: отец был одет в морской бушлат, бескозырку, а на ногах - ботинки.

Домой отец прибыл поздно вечером. Его не ждали, хотя мать и его отец не верили, что он мог погибнуть на фронте. Жены дома не было. На вопрос, где же жена, его отец ответил, что она уехала к своим родителям в Козылу. Но потом отец узнал правду из уст своего отца, который не хотел расстраивать сына в день приезда.

Дело в том, что белочехи, отступая на восток, несколько дней находились в Коростелево. Эта деревня была по другую сторону Кана. Отец рассказал своему сыну, что невестка долгое время ждала его и вдруг решила ехать с белочехами, сказав родителям отца, что она едет во Владивосток разыскивать мужа Васю, что были такие случаи, когда некоторые возвращались из немецкого плена через Владивосток. Но это был обман. Она уехала с белочехами совсем и навсегда, оставив четырех детей, тайно от своих родителей, которые совершенно ничего не знали. Когда она втайне покидала детей, то старшие мальчик и девочка побежали за ней (а это было ночью), но один белочех начал хлестать их плеткой и дети сильно перепугались, позже, в начале 30-х годов, они умерли от эпилепсии.

Через какое-то время жена отца из Владивостока прислала фотографию и писала, что если не уедет с эшелоном в Америку, то вернется домой. Так и остались четверо детей сиротами. Отец все это тяжело переживал, даже ударился в выпивку, но под воздействием своих родителей вновь обрел самостоятельность, нашел в себе силу воли, остепенился, через год женился второй раз на моей матери, у которой муж был убит на войне, и осталась она с тремя детьми. Как сразу поняли друг друга эти простые люди, так и до той роковой разлуки жили мирно и дружно.

Отец говорил, что главную положительную роль в его судьбе сыграл немец-бауэр. Он, оказывается, был родным братом командира роты, в которой служил отец. Отец рассказал бауэру, как в одном из боев он спас от верной смерти командира роты, назвав его фамилию, имя и отчество. Несмотря на полученное ранение, командир остался жив, и отец вынес его с поля боя, за что получил первого "Георгия" Впоследствии командир роты тоже попал в плен, но отец его не видел, а предполагал, что командир роты раньше отца побывал здесь. Все это вспомнилось вновь здесь, в Сибири, на Родине, когда пришлось отцу встретиться с одним человеком, с которым ехали из Италии на одном корабле, а потом по России - в одном поезде.

Когда начали создаваться колхозы, то родители вступили в колхоз. Отец работал зимой конюхом, а летом пас коров колхозников, я уже в то время стал ему помогать, был у него в подпасках. Колхоз назывался - имени "1-го Мая", расположен был в деревне Сосновке. Так мы жили до самого начала 1938 года.

10 февраля 1938 года отца арестовали. Посадили вначале в здание сельсовета, встречи нам с отцом не дали, ночью тайком угнали в Ирбей, а нам не говорили, за что и почему его арестовали, только грозили, что если будем сильно любопытными, то и нас недолго посадить вслед за нашим отцом, "врагом народа". Лучше, мол, сейчас помолчите. В этом особенно усердствовал председатель сельского Совета Бойко. Впоследствии неоднократно мать мою и ей подобных оскорблял разными словами брани, даже применял к женам арестованных мужей физическую силу. Методы, применяемые к женам, детям осужденных были настолько жестоки, что они мало в чем отличались от фашистских.

Там не только был один Бойко Иван, председатель сельского Совета, но и ему подобные - это Червяков Иван, его называли "Ванька хромой", и Коботько Андрей, лесничий, который пытался - и ему удавалось несколько раз - брать деньги за порубку леса на дрова. Это они явились доносчиками на отца. Отец был ни в чем не повинен. Он не мог сказать ничего плохого не только взрослому человеку, но и детям.

До войны много было слухов в части дальнейшей судьбы моего отца. Одни говорили, как очевидцы, что когда гнали колонну арестованных из Ирбея в Канск, то при спуске с горы близ Канска, который было уже видно, с отцом стало очень плохо и идти дальше он не мог; его здесь конвоиры избили, но все равно дальше двигаться он не мог, его взяли и застрелили. Об этом говорили люди, ехавшие вслед за колонной арестованных, которую нельзя было обогнать.

Другие слухи были таковы: отца посадили в камеру к жуликам и при обыске у него нашли бритву, в результате этого его расстреляли.

В 1958 году я получил, конечно по моей просьбе, официальное извещение о том, что мой отец, Коростелев Василий Александрович, оправдан. Это была справка о реабилитации. В ней говорилось: "Дело по обвинению Коростелева Василия Александровича пересмотрено Президиумом Красноярского краевого суда 5 июля 1958 г. Постановление Тройки УНКВД Красноярского края от 21 февраля 1938 года отменено и дело в отношении Коростелева Василия Александровича, работающего в колхозе Ирбейского района Красноярского края, производством прекращено. Коростелев В.А. - реабилитирован. Председатель Красноярского краевого суда - А.Руднев". Справка была выслана Красноярским краевым судом 15 июля 1958 года № 44-У-413с.

Получив справку о реабилитации, я не получил полного ответа на волнующие меня вопросы - почему, за что арестован был мой отец. Тогда я набрался смелости и написал письмо на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР Ворошилова с просьбой дать пояснение, но ответа неполучил, хотя ждал очень долго; была бумага, что дело рассматривается и результаты сообщат.

Сейчас, в период гласности и перестройки, когда начал работать Съезд народных депутатов, я вновь обратился в краевую прокуратуру и через некоторое время получаю ответ, что моим вопросом занимается КГБ Красноярского края. Очень быстро получил ответ из КГБ нашего края, куда был приглашен в любое удобное для меня время.

Работник КГБ т.Константинов Л.Н. встретил меня хорошо и сообщил следующие данные о моем отце: 21 февраля 1936 года Тройка приговорила отца к высшей мере наказания - расстрелу, за то, что он был крупным кулаком и в день митинга 7 ноября I937 года призывал к свержению Советской власти. 2 марта 1938 года отец был расстрелян.

В этот момент во мне все кипело, но я старался себя держать в руках, зная прекрасно, что человек сидящий передо мной ни в чем не виноват ни передо мной и моими родственниками, ни перед моим отцом. Его, Леонида Никифоровича Константинова, еще и на свете не было, как и многих сотрудников краевого управления. И я сдержался, потому что мою жизнь готовился к этому моменту, знал, что отец как труженик, как русский человек (я назвал бы это имя с большой буквы) никогда не способен изменить своей Родине, пройдя невиданные до тех пор ужасы немецкого плена.

Сейчас меня беспокоит одно: нужна для меня и многих подобных мне полная правда, а не полуправда. Я должен познакомиться с делом моего отца, знать от корки до корки его последние дни жизни, кто писал приговор и кто его исполнял, где то место, на котором он похоронен, если он похоронен. Прах его лежит на территории Канской тюрьмы, я уверен, что его расстреляли именно там. И это место застроено зданиями. Требую для всех родственников, подобных мне, чьи близкие испытали такую же участь, как и мой отец - снести эти здания и на их месте построить памятник жертвам сталинских репрессий. Оставлять так это нельзя, это будет великим преступлением. Нужно провести раскопки и сделать перезахоронение со всеми почестями, принятыми у русского народа.

Я являюсь сыном Коростелева Василия Александровича, но фамилия моя - Саломатов Михаил Васильевич. Фамилию ношу материну, лишь потому что они не были с отцом зарегистрированы, точнее не венчаны, и я был записан на фамилию матери, но это не давало мне не проводить работу по розыску и выяснению дальнейшей судьбы моего отца.

Я обращаюсь к Вам, дорогие товарищи из нашего Красноярского "Мемориала", - сделать все возможное, чтобы нам, родственникам, было известно все о последних днях жизни наших близких. Самое главное - получить возможность познакомиться с делами наших репрессированных, отыскать с нашей помощью и с помощью общественности места нахождения останков наших родных. С уважением - М.В.Саломатов.

Прошу, товарищи, простить меня за ошибки, допущенные при моем изложении сути дела, при некачественном печатании, так как я сел за машинку первый раз в жизни, а поэтому не столько думал, как правильно напечатать слово, расставить знаки препинания, а в основном - правильно нажать на клавишу машинки с нужной буквой в слове.

18 декабря 1990 года