Страдания правого – приговор неправому.
Эмиль Золя

Личность Аюба Патовича Амшокова незаурядная. Родился он в 1905 году в селении Вольный Аул Нальчикского района Кабардино-Балкарии. Как активного и способного человека, сельсовет направил его на учебу в Ленинский учебный городок в Нальчике. Здесь он учился с 1924 по 1926 год. Затем Амшоков продолжил учебу в Ленинграде на трехгодичных Высших кооперативных курсах. Здесь он получил диплом экономиста. С 1930 по 1931 год работал он плановиком-экономистом облпотребсоюза в Нальчике. После этого около полугода трудился в обкоме BКП(б) в качестве инструктора. Аюб Патович показал себя весьма грамотным и способным работником. Учитывая его деловые качества и организаторские способности, в 1931 году обком партии поручил ему возглавить правление КабБалкпотребсоюза. В 1934 году короткое время работал начальником управления местной промышленностью. В том же году Амшокова назначили заведующим Кабардино-Балкарским областным отделом здравоохранения. К этому времени заболева¬емость населения вызывала особую тревогу, ибо по области числилось 50 тысяч больных чесоткой, малярией – около 100 тысяч, не было роддомов. За период работы Амшокова заболевание чесоткой было ликвидировано, заболевание малярией снижено до 20 тысяч, организовано 64 родильных домов, построено до 30 объектов здравоохранения хозяйственным способом.
Но наступил грозный 1937 год. По всей стране прокатилась волна эпидемии террора коммунистического режима. И для Аюба Амшокова в одночасье кончилась мирная и созидательная жизнь.

Рано утром 23 мая 1937 года нарком внутренних дел Антонов послал за ним своих ищеек Таукана Хапова и Юдина. Они произвели обыск и арестовали Амшокова без объяснения мотивов, не предъявляя никаких обвинений. Дома остались жена Хайшат Тагировна (урожденная Озова) и малолетняя дочь Зоя.

Вечером в тот же день Амшокова доставили на допрос к Юдину. Здесь его держали трое суток без сна, подвергая непрерывному допросу конвейерным способом. Допрашивал Юдин, затем его сменял Коммель, потом третий. Потом все сначала. За трое суток Амшокову подали одни раз тарелку супа. После таких издевательств его вернули в камеру с лишением права сна. Этим иродам из службы НКВД впору бы работать в подвалах гестапо. Они сродни по своим фашистским повадкам. Через сутки Амшокова снова доставили в кабинет Коммеля, который поставил его на стойку. После проведенных четырех суток без сна, Амшокова стали покидать силы, он падал, его снова поднимали на ноги, избивали. Изверги наслаждались своей изощренностью и продолжали издевательства. Коммель оказался изобретательным и преуспевал в своих методах пыток. Он подносил близко к глазам Амшокова яркую лампочку и держал, пока тот не упадет. Свои действия сопровождал оскорблениями, нецензурной бранью. Амшокову казалось, что кошмары истязания никогда не кончатся, и опасался за свою жизнь. Иногда были мысли: лучше бы сразу прикончили, чем эти ужасы издевательств. Все эти спектакли ада Коммель и другие устраивали, чтобы заставить Амшокова подписать заранее заготовленный протокол допроса.

После сутки стоянки, в кабинет зашел сам шеф УНКВД Антонов.

– Зачем мучиться с ним? – заявил он, обращаясь к Коммелю. Уже принято решение расстрелять его. Его показания никому уже не нужны, поскольку Водахов во всем признался и вывел всех на чистую воду.

На мгновение даже Коммель оторопел и вопросительно посмотрел на своего начальника.

– Да, да. Уведите эту падаль и расстреляйте быстрее!

После того, как Антонов покинул кабинет, Коммель по телефону вызвал помощника и вывели Амшокова на расстрел. Поставили его к стенке и произвели два выстрела мимо жертвы. Затем снова завели в кабинет и потребовали подписать протокол.

– Я тебя пожалел, падла, и не пустил в расход. Ты должен оценить мою доброту. Не подпишешь, получишь пулю в лоб, – Коммель пододвинул протокол к Амшокову, мокнул ручку в чернильницу, и протянул ему.

– Я не могу подтвердить того, чего не было, – хриплым голосом выдавил из себя Амшоков.

– Не дури, если жизнь тебе дорога! Долго упрашивать не стану. Водахов, Максидов и другие уже сознались и им сохранили жизнь. Не упускай свой шанс. Калмыков распорядился отпустить главарей контрреволюции Бесланеева, Водахова и Максидова, которые чистосердечно во всем сознались. Калмыков убедил их, и они согласились.

К арестованным применялись всевозможные методы: шантаж, угроза, истязание, физическое насилие. Для Амшокова эти дни были нескончаемым кошмаром, которого он до конца своей жизни не мог забыть. Так продолжалось шесть месяцев надругательства над живым человеком.

Каких только случаев не бывало на допросах. Гвардейцы большевистской расправы Кащеев, Спиридоничев и Коммель вызвали Амшокова на очередной допрос, но теперь на очной ставке с Водаховым. Увидев перед собой Амшокова, изможденного, всего в синяках и кровоподтеках, Асланбек заплакал. Он должен был изобличить Аюба как члена контрреволюционной террористической организации. Водахова Аюб едва узнал. Перед ним сидел весь забинтованный, обросший, исхудавший с тусклыми глазами и тронутые сединой густые волосы.

– Скажите, Водахов, вы подтверждаете свои прежние показания? – спросил Кащеев, пытаясь своим орлиным взглядом его запугать.

– Я подписал ложные показания, так как не видел другого выхода. Меня жестоко избили, и не помню, что и подписывал.

Спиридоничев рассвирепел от такого неожиданного ответа и нанес сильный удар Водахову в лицо, отчего Аслапбек упал, и из носа потекла кровь.

– Извини меня, Аюб, это не мои показания, – тихо произнес Водахов, пытаясь подняться.

Его схватили, вытащили из кабинета. Водахов был волевым человеком. Но силы слишком были неравными. Для него наступила полоса безразличия, он впал в апатию.

«Раз он заплакал, значит, его истязали еще сильнее чем меня», – вспоминал позднее Амшоков эту сцену с очной ставкой.

Нечто подобное происходило и на очной ставке с Бесланеевым, который на предыдущих допросах «изобличал» Амшокова и других.

– Вы подтверждаете свои показания? – спросили его. – Подтверждаю, – вяло ответил Хабала. – Все равно заставите подтвердить, но зато не буду лишний раз избит.

Несмотря на все меры издевательства, Амшоков не смог подтвердить ложные показания, сфабрикованные Коммелем и его друзьями.

Бетал Калмыков командовал всеми, и ему прекословить никто не осмеливался. Он решал так же с кем нельзя дружить, а с кем можно. В 1930 году ответработник облисполкома Шахбан Кишев женился на родной сестре Амшокова. Вскоре Кишев попал в опалу самому обкомовскому монстру. Калмыков приказал Амшокову прекратить личные связи с Шахбаном. Так они не встречались по день ареста Кишева.

26 мая 1937 года Коммель допрашивал Амшокова более 10 часов с небольшими перерывами. За это время Коммель выпытывал у допрашиваемого обстоятельства поездки руководителей ведомств во вновь созданный Курпский район, где должен был проходить организационный съезд райсовета. Вопросы касались того, где, с кем завтракали, обедали, ночевали, были они на квартире секретаря нового райкома партии Шандирова, кто что говорил и т.д. На эту же тему состоялся допрос еще раз 2 апреля 1937 года.

12 июня Коммель вновь вернулся к основной теме допросов.

– Покажите следствию о своей контрреволюционной работе.

– Контрреволюционной работой я не занимался.

– Прекратите запирательство! – закричал Коммель не своим голосом. – Покажите, в соучастии с кем вы проводили контрреволюционную работу.

– Я рассказал ранее всю правду. С теми лицами, которые ныне находятся под арестом как члены контрреволюционной организации, я встречался по службе. С некоторыми иногда встречался дома. Никого из них в контрреволюционной работе я не подозревал. Я считал их идейно преданными советской власти. Меня никто в контрреволюционную организацию не вербовал.

– Вы уклоняетесь от правдивого ответа, – возмутился Коммель еще сильнее. – Вновь ставлю перед вами вопрос: кто вас завербовал в контрреволюционную организацию, и в соучастии с кем вы проводили контрреволюционную подрывную работу?

– Я вообще не знал о существовании такой организации и меня никто не вербовал.

– Почему вы перед партией скрыли свое соцпроисхождение? – решил Коммель сменить «пластинку».

– Я ничего перед партией не скрывал, считал себя крестьянином-середняком, так и писал в анкетах.

– Предъявляю вам вашу автобиографию, где вы писали не «середняк», а сын маломощного крестьянина. Чем это объяснить?

– Я это подтверждаю, действительно отец имел маломощное крестьянское хозяйство, слабый середняк.

– Уличаю вас во лжи. Предъявляю нам раздельный акт от 2 июля 1930 года, когда вы в целях сокрытия действительного объема вашего хозяйства разделились. У вас было четыре коровы и в условиях Кабарды это относится к кулацкому хозяйству. Чем вы объясните?

– Это совсем не так. Такие хозяйства в условиях Кабарды считались маломощными. Так наше хозяйство считалось по учету налогообложения. Я от отца отделился, как положено.

И на этом этапе Коммель морально так же проиграл поединок с беззащитным Амшоковым. Попытки заставить его признаться во лжи были тщетными. Не были собраны доказательства его вины. По закону он подлежал оправданию. Но не таков был режим террора. 18 октября 1937 года военная коллегия Верховного Суда СССР в Нальчике приговорила Аюба Патовича Амшокова к 10 годам лагерей с конфискацией имущества. Судебное заседание длилось не более трех минут. «А за что?» – успел крикнуть Аюб, и его снова затащили в камеру. Приговор обжалованию не подлежал. И отправили Амшокова в коммунистический ад.

Тяжкие испытания выпали и на долю его жены Хайшат Тагировны. Постановлением особого совещания, как член семьи врага народа она была сослана в Красноярский край. Здесь она заболела от холода и голода и по болезни была освобождена. Умерла она 8 января 1945 года у себя дома после тяжелой болезни. Выжила дочь Зоя. Ее воспитали родственники, получила высшее медицинское образование. Вышла замуж, у нее двое детей: сын Володя и дочь Лена.

Путь в концлагерь для Амшокова оказался длинным и долгим. По пути в лагерь была остановка в Орловской тюрьме. Находясь здесь, он написал жалобу в ЦК ВКП(б) на противозаконные действия Калмыкова и Антонова. Честному и чистому человеку нечего было бояться. Он не чувствовал за собой никакой вины и в жалобе требовал его реабилитировать. Амшоков был немало удивлен тем, что после этой жалобы его неожиданно вернули обратно в Нальчик. Снова допросы, истязания, мучительные стойки. Жалоба Амшокова в ЦК ВКП(б) лежала на столе у Юдина, допрашивавшего его.

– Если бы молчал и не писал бы жалобу на Калмыкова, отсидел бы 10 лет и все. Теперь тебя ожидает расстрел! – с издевкой произнес Юдин. – Мы допустили ошибку, не прикончив тебя. Почему ты снова областное руководство порочишь, а? Ты думал, что твоя писанина далеко дойдет? Ведь Антонов работает в Наркомате СССР не дворником. Теперь ты не уйдешь от нас. Тебе капут!

Амшоков сидел в камере, ожидая, когда его поведут на расстрел. Это был уже 1938 год. Вдруг нарком НКВД Карнаух объявил: расстрел откладывается, собирайся на этап. Так Амшоков снова оказался в Орловской тюрьме. Его удивило столь внезапное изменение позиции особистов. Скоро выяснилась причина столь неожиданной «любе¬зности» террористов от НКВД. Оказалось, что громовержцы Калмыков и Антонов сами угодили за решетку. Теперь некому было приказывать и указывать, кого карать, кого миловать. Настал час расплаты и для них. Находясь в Орловской тю¬рьме, Амшоков отправил еще одну жалобу в НКВД СССР.

После этого Аюб Патович неожиданно для него был этапирован в Москву во внутреннюю тюрьму НКВД СССР, он оказался на Лубянке. Амшокова здесь допрашивали по делу Калмыкова. Пытались доказать, что Амшоков, якобы, был завербован Калмыковым и вовлек его в контрреволюционную деятельность. Воистину пути Господни неисповедимы!

Амшокова судили за то, что хотел убить Калмыкова. Теперь же оказывается, Амшоков проводил с Калмыковым совместную контрреволюционную работу. Такова была логика молодчиков из Лубянки.

Для Аюба Патовича это оказалось полной неожиданностью. Его снова избивали, издевались, как хотели. После такого контрнаступления чекистов, Амшоков «согласился» подписать любые показания и поставил подписи, не ведая о чем там идет речь. От длительных истязаний Амшоков заболел и полтора месяца пролежал в больнице при Бутырской тюрьме. Потом снова Орловская тюрьма, а оттуда в Красноярский край. А жалобы его так и остались без ответа. Все это вполне вписывалось в рамки советской «демократии». Из Краслага Амшокова освободили 23 ноября 1946 года досрочно на 6 месяцев за примерное поведение и хорошую работу. Но до полной свободы было еще далеко. Ему выдали «волчий документ», согласно которому он не имел право вернуться домой или выехать в Красноярск. Поступил на работу техноруком на лесозавод при Краслаге. В 1949 году его назначили директором Табогашетского лесозавода при Краслаге МВД СССР. Работу освоил быстро, пользовался уважением, показал себя хорошим организатором. Вдруг, 30 апреля 1950 года нежданно-негаданно на него надели наручники и закинули в подвал УГБ Красноярска.

Снова начались допросы по тем же вопросам, за что уже был однажды наказан и отбыл наказание. Ему было предъявлено обвинение в том, что он, будучи враждебно настроенным по отношению к существующему в СССР социалистическому строю, вступил в троцкистскую террористическую организацию, по заданию которой занимался враждебной деятельностью, высказывал террористические намере¬ния по отношению к советско-партийному активу.
Постановлением «особого совещания» при МГБ СССР от 29 июля 1950 года был сослан на поселение в Красноярский край без указания предельного срока.

На фоне этих мрачных дел МГБ СССР вновь возникла зловещая тень бывшего наркома МКВД КБ АССР и бывшего начальника тюремного отдела НКВД СССР Николая Антонова, уже расстрелянного к этому времени. Амшоков, находясь в Орловской тюрьме, еще в 1938 году, примерно в январе, написал большую жалобу на имя наркома внутренних дел СССР Ежова. В ней, в частности, речь шла о прошлой деяте¬льности Н.Антонова. Странным является то, что в делах Орловской тюрьмы среди исходящих бумаг жалоба Амшокова не значилась. В тоже время в делах указанной тюрьмы обнаружена шифротелеграмма за подписью того самого Антонова с указанием включить Амшокова в список «15» на рассмотрение «тройки» по первой категории. Это означало, что Амшоков должен был включен в список подлежащих расстрелу. Амшоков не был включен в указанный список из 15 человек по счастливой случайности. После ареста Антонова об этом вовсе забыли.

Вполне очевидно, что Антонов, используя свое служебное положение, хотел ликвидировать Амшокова как свидетеля, могущего его разоблачить. Вскоре после этого Антонов, Калмыков и другие были арестованы. Таким образом, Амшоков чудом остался в живых. Но отголоски той шифротелеграммы Антонова дошли и до Красноярска. По всей вероятности этим и объясняется предания суду Амшокова без предъявления нового обвинения. Деятели из УГБ Красноярского края старались, подвергая Амшокова незаконному аресту и предъявляя обвинение за то, за что уже был осужден.

Амшоков Аюб Патович с сыном и дочерью

В ссылке в поселке Язаевка Казачинского района Красноярского края Амшоков познакомился с Елизаветой Романовной, которая вскоре стала умной, заботливой его женой. О том, что Аюб Патович выжил, большая заслуга Лизы. Так они жили вместе, проявляя заботу друг о друге в те суровые дни. В 1952 году у них родился сын Александр. Спустя 4 года появился на свет второй сын Павел. После смерти Сталина, в 1954 году Амшокова освободили от ссылки, но он остался там работать мастером леспромхоза.

25 апреля 1956 года Военная коллегия Верховного Суда СССР отменила все состоявшиеся постановления репрессивных органов в отношении Амшокова, и все эти дела прекратила за отсутствием состава преступления. Так Аюб Патович возвратился из ада спустя 19 лет. Со своей новой семьей Аюб вернулся домой в Нальчик к своей дочери Зое. Добрая и отзывчивая Елизавета Петровна прижилась на новом месте и стала хозяйкой в новом доме. Амшокова трудоустроили, и он стал работать директором Вольно-Аульского консервного завода. Здесь показал себя умелым руководителем, хорошим организатором и работал на этой должности до ухода на пенсию. В 1989 году была реабилитирована посмертно и Хайшат Тагировна Амшокова.

Александр Сарахов. «Остров ГУЛАГ». Документальная повесть.
г.Нальчик, 2001-2004 гг.