П. Соколов. Ухабы
ГАРНИЗОННЫЕ БУДНИ
"Ночь над Вальево. У штаба
Лунных блик лучей.
И протяжно квохчет жаба-
Местный соловей. "
(Б. Ходолей)
Расположились в старой казарме, где ранее стоял целый полк. Мы занимали одно крыло, В казарме не было ни воды, ни канализации. Она стояла на холме, покрытом старыми деревьями, образующими подобие парка. В глубине двора находились конюшни и другие хозяйственные постройки. Вся территория по периметру была обнесена забором из колючей проволоки, представляющий довольно символическое ограждение. Ночью вдоль ограды ходил парный патруль. Скоро мы приспособились: если идти очень медленно, то один круг совершался за час, т. е. надо было дважды обойти территорию за смену. Если же идти побыстрее, то обход занимал минут 40, а оставшиеся 20 можно было пролежать на сене в конюшне. Я предпочитал пользоваться вторым вариантом. Кроме обычных занятий, основным видом деятельности была караульная служба. В городе было еще две казармы, в которых квартировали пехотное и артиллерийское подразделения. В час дня во дворе комендатуры проводился развод караулов, откуда затем караулы расходились по объектам. Пароль объявлялся на разводе всему составу. У нашей роты, кроме охраны собственного расположения, почти постоянно был и другой объект - продовольственные склады, где на той же территории находился госпиталь и кое какие службы интендантского профиля. Иногда бывал еще краткосрочный объект - кино. Это было самое лучшее назначение: надо было перед началом единственного сеанса стоять у входа и поддерживать порядок, которого , впрочем, никто и не нарушал. Когда сеанс начинался, можно было либо идти в зал и смотреть фильм, либо идти в находящийся рядом "Зольдатенхайм" и съесть пару бутербродов с кофе или пивом. После сеанса предстояло снова постоять некоторое время у выхода из кино. Пост этот, правда, не освобождал от занятий. В отдельные периоды количество объектов возрастало и до четверти состава роты находилось в караулах, т. е. в неделю 1-2 раза приходилось ходить в караул на том или ином объекте. Кроме кино и Зольдатенхайма развлечений никаких не было, поэтому большую часть свободного времени проводили в казарме, ближе знакомясь и сходясь с товарищами по роте. Ядро нашей компании составляли Ходолей, я, Алешка Вальх, Толя Шеховцов - Сосиска. К нам ближе других примыкал Харченко, бывший цирковый артист-фокусник. Был он очень худой, форма на нем висела, как на вешалке, небольшая голова с тонким с горбинкой носом, под которым чернела тонкая полоска усов, высовывалась из широкого воротника куртки на длинной шее. Под усиками змеилась сальная улыбочка. В целом он был похож на ископаемого ящера, за что и получил от нас прозвище Храчкозавр. Был он хорошим расказчиком, напускал на себя цинизм, но в душе был порядочным и добрым товарищем. Был он большим ловчилой и симулянтом, и часто отлынивал от службы. Иногда, когда утром, после построения, старшина командовал: "Направо, на выход, шагом марш!" Харченко поворачивался налево, топал в свою комнату и ложился спать. пользуясь тем, что обычно в спальные помещения никто не заглядывал, и они перед выходом на занятия просто запирались. Впрочем чаще ему не везло. и его изгоняли и впрягали в какую нибудь работу. Однажды он сумел вышмыгнуть из строя при следовании через парк. Он забрался на высокий холм, стоявший среди парка. Один бок холма был срезан отвесно, и в этом срезе находилась мраморная доска с именами служащих полка, погибших в Первую Мировую войну. Харченко забрался на вершину, полюбовался, лежа в высокой траве, видом занимавшейся на плацу роты, и задремал. В это время командир роты начал очередной разнос. Крик дошел до Харченко. Ему представилось, что он обнаружен. Он вскочил на ноги, но не удержавшись, загремел под откос. Впрочем он сумел извлечь и из этого выгоду: доковылял до медпункта и выклянчил освобождение на три дня. На этот раз ему повезло, т. к. наш фельдшер, почуяв симулянта, обычно давал сильную дозу слабительного, и незадачливый темнила не получал желанного покоя, что при значительном удалении от казармы гостеприимного домика, было не лучшим отдыхом. Кроме Харченко, мы часто общались с Малютой, в прошлом певцом из второсортного ресторана, шумным и ядовитым критиканом, плотным мужчиной лет 45, громкоголосым и не дураком выпить. Было еще двое, друживших между собой деятеля - Тарасов и Стахов. Это были интеллигентные люди, очень непохожие друг на друга. Они постоянно подтрунивали друг над другом, причем задетый за живое говорил другому: "Ну и змея!" Так их и прозвали Змеями. Один был ЗмеяУдав, а другой Змея-Медянка (оба названия звучали несколько по иному) В роте в качестве транспорта были конные повозки и автомашина "ОпельБлитц", нечто вроде ГАЗ 51. Шофером на ней был некто Васюта. Перед войной он возил короля Александра. Был он очень толст и добродушен. Иногда, когда мы устраивали "кучу малу" на чьей либо койке, Васюта немедленно забирался на кучу, и тогда койка прогибалась пополам. Правда он легко выгибал ее и в обратную сторону. Были и карьеристы, старавшиеся выслужиться. Они чаще общались с немцами, и в конце концов достигли цели. Среди них был и наш бывший друг - Обух, впоследствии получивший чин лейтенанта, и к всеобщему удовольствию выбывший в штаб батальона. Другим подобным был некий Орлов, грузный мужчина лет под 50, с гладко выбритой головой и неискренне приветливым лицом. Был он хорошего происхождения и решил присовокупить к своей фамилии немецкую дворянскую частичку "фон". Многие посмеивались, но деликатно помалкивали. Был также и некто Заха'рин, потрепанный мужичок, невзрачный и рыжий, необразованный и пьяница. Его никто не принимал всерьез, ни товарищи за склочность, ни начальство за нерадивость. Однажды на перекличке шпис дошел до фамилии Орлов, затем с некоторым сарказмом поправился: "фон Орлов!", сделав заметное ударение на "фон". Тот бодро откликнулся. Фамилия Захарин по-немецки пишется через "S" и стояла заметно дальше в списке. Наконец старшина возгласил: "Захари'нь!" Молчание. Захарин невозмутимо стоит в первой шеренге. Вызвали поторно - молчит. Шпис взрывается:"Захари'нь! Цигойнер!"- "Не Захари'н, а фон Захари'н", говорит он на полном серьезе. Гомерический хохот, смеется и шпис. Орлов покраснел до лысины, но тоже посмеивается. После этого он не стал настаивать на своем дворянстве и скоро стал просто Орловым. К осени в нашу службу пришло разнообразие. Подошла пора уборки урожая, и из города по селам стали высылаться небольшие группы-гарнизончики, которые по замыслу оккупационной администрации, должны были охранять от нападения партизан уборку и сдачу хлеба. Таким вот образом и я с Алешкой выехали в подобную экспедицию в с Я'буче (Яблочное) километрах в 20 от Вальева. Расквартировались мы в сторожке на старом-престаром кладбище, стоявшем в редком, но зрелом лесу. Среди могил попадались надгробия начала XVIII века. У кладбищенской часовни рос огромный дуб, под которым, как говорили старики, народный герой Сербии Кара'-Георгий (Черный Георгий, см. Пушкина) провозгласил восстание против турок, приведшее к освобождению от османского ига и образованию сербского королевства, во главе с наследниками Черного ГеоргияКараджорджевичами, последним из которых был убитый во Франции король Александр. Для начала наш старшой, небольшой пожилой немец, подпустил страху. Он созвал сельских старейшин, объяснил им цель нашего прихода. После этого всех нас построил (человек 10) и приказал зарядить винтовки, предупредив, что появление в зоне расположения после 10 часов вечера запрещено , и огонь будет открываться без предупреждения. Кроме того наше обеспечение питанием возлагалось на благодарное население. Так мы провели дней 10. Мы ничего не делали, после довольно голодного пайка отъедались дарами селян, некоторые до расстройства желудка. По вечерам собирались под дубом старики и рассказывали страшные истории про чертей и вурдалаков. После 10 часов все расходились, а два человека оставлись в карауле. После всех страхов сидеть на кладбище, освещенном луной, куда как жутко, но понемногу привыкли, и мы с Алешкой приспособились делить свою вахту пополам: сначала один спит в траве, а другой его стережет, потом роли менялись. Впрочем, один раз мы струхнули. Я как раз спал, когда Алешка стал трясти меня за плечо. "Слушай, Павлушка!"- прошептал он. Я осмотрелся и прислушался. Впереди была почти безлесная поляна, покрытая старыми, почти сравнявшимися с землей могилами. Полная луна светила нам в глаза, а в конце кладбища, где стояла ограда из плетня, что то похрустывало под грузными ногами. Сон сдуло, но поднимать тревогу было еще рано. Мы залегли между могил и щелкнули предохранителями. Звуки то усиливаясь, то затихая приближались. Закачалась высокая трава, и из нее высунулось свиное рыло. Сначала пот прошиб, но мы скоро пришли в себя, и с самыми нелестными эпитетами погнали прочь непрошенную гостью. Рядом с кладбищем стоял домик, где жили учительницы. Наш начальник с переводчиком, жителем области Ба'нат, где было много немцев, но по фамилии Ищенко, завели там знакомство, и стали по вечерам исчезать , и появляться значительно позже "комендантского часа". Это привело и прочих к потере бдительности, и мы, несмотря на запрет, стали расползаться по селу. Мы с Алешкой просто иной раз ходили в гости, а домовитые отцы семейства стали закупать сало, сушеное мясо, и прочее, обменивая на заранее припасенные вещи, т. к. за деньги крестьяне продавали неохотно, разве что за довоенные серебрянные деньги. Хорошим обменным товаром был табак, который нам выдали вперед за все время командировки. Немцы смотрели на это "мешочничество" с презрением, но вскоре и сами включились в коммерцию, получали из дома разное барахло, а обратно посылали продукты. Это обстоятельство вскоре и было отмечено в куплете на новогоднем вечере, приведенном в эпиграфе предыдущей главы: "Унтерфюреры без сметы шлют в Германию пакеты..." Примерно с этой же поры начали отпускать в отпуск. Полагалось в год 21 день. Можно было его делить. Многие из живущих в Белграде, или других близких городах, стали ездить домой в краткосрочные отпуска, увозя домой продукты, и запасаясь обменным товаром. Мы же с Вальхом решили взять отпуск на всю катушку, но в одну очередь не попали. Мой черед пришелся на ноябрь. В продуктах в Болгарии особо не нуждались, да и торговать мне было нечем. Но с пустыми руками все же я не вернулся. Отпускникам давали текстильную карточку, по которой в специальном магазине продавали на определенную сумму текстильные изделия. В основном это было женское белье, платки, чулки. Матери все это мало подходило, но я, зная что все это острый дефицит, взял все, что можно. Кроме того на оставшиеся деньги купил целую упаковку довоенной французской пудры, продававшейся без карточек. (Видимо, потому, что "истинно арийские женщины" по установке фюрера, косметикой не пользовались) Взял на всякий случай, но оказалось удачно, и в Софии всю пудру взяли сразу в первом парфюмерном магазине. Таким образом, я обеспечил свой отпуск финансово и мог не обременять мать дополнительными расходами. Кроме того я мог запастись дешевыми болгарскими сигаретами, которые в Югославии ценились дорого, и вообще служили твердой валютой.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава