Федор Романюк. Мысли и воспоминания
Сознание того, что я взят в тюрьму за веру во Христа, облегчало мои душевные переживания, вызванные разлукой с любимой семьей, с нежно любимой женой и малолетними детьми. Я был убежден тогда и это убеждение осталось и до сих пор, что я пострадал за высокую идею, за идею, выше которой нет в мире, идею, за которую пожертвовали своею жизнью миллионы лучших из людей всех племен и народов. Первые дни проходили под живым впечатлением всего пережитого в момент ареста, при разлуке с семьей. С течением времени острота чувства более и более смягчалась, переходя в чувство душевной подавленности и морального угнетения. Желательно было иметь свидание, которое мне было дано только по истечении 6 месяцев тюремного заключения. Первая камера, в которую я был водворен, это была камера N 667, находящаяся в 3-ем ярусе. Дверь, обитая снаружи железом, была отперта, и я туда был помещен. Дверь тотчас закрылась. Ключ был повернут, и замок запер дверь. Небольшой стол самой примитивной работы, голый топчан и две табуретки составляли незатейливую мебель камеры. На высоте человеческой головы было небольшое окно, защищенное крепкой железной решеткой. Снаружи под окном был сделан досчатый навес, чтобы заключенный не видел света белого. В камеру же свет попадал частично из-под этого колпака известного на тюремном языке под именем “ежовского зонта”. Теперь их как будто уже сняли. Войдя в камеру, я встретил там некоего Красикова Григория Александровича. Обратившись к нему, я спросил, за что Вас посадили? Он ответил: “Сам не знаю. Взят был неожиданно и вот теперь сижу и недоумеваю, за что могли меня посадить. Я работал экспедитором на заводе “Красный Выборжец”. Отправлял заводскую продукцию по разным городам. Быть может, отправил куда-нибудь ошибочно вагон с посудой. Сам не знаю”. Впоследствии дело выяснилось. Его взяли и посадили в тюрьму за то, что он был членом 20-ки при церкви на Выборгской стороне. В тот же день в нашу камеру был впущен еще один человек, небольшого роста, но коренастый, лет более 50 – Корнилов Иван Корнилович из Царского (теперь Датского) села. Его посадили за то, что он был церковным старостой при Серафимовском Соборе. Итак, все мы трое были посажены в качестве свидетелей того, что в нашей стране нет преследования религии и что свобода религиозного вероисповедания ограждена законом. Так спокойно мы все трое провели несколько дней совместно: познакомились друг с другом, попривыкли друг к другу, и даже на почве общей неприятности подружились. Но дружба была непродолжительна. Вскоре мы были лишены той некоей отрады, которая происходит от чувства дружества с созаключенниками. В одну из ночей, часов около 11 вечера, мы расслышали какую-то возню по коридорам, отпирание и запирание камер, топтание человеческих шагов там, за дверями, и мы стали строить всякого рода догадки насчет всего того, что там делалось. Наконец дошла очередь и до нашей камеры. Послышался своеобразный, знакомый теперь мне звук, получающийся от ключа, продеваемого в скважину внутреннего замка и отпирающего дверь. Дверь открылась, и нам предложено было, взяв, что кто имеет, спуститься вниз под купол тюремного свода. Нас свели для того, что разъединить нас и нарушить возникшее между нами, заключенными, знакомство. Я был направлен в камеру N 848, расположенную в нижнем этаже. Теперь я боялся холода. В верхних этажах было теплее. Отопление было паровое и вода, пройдя вверх по трубам, остывала и возвращалась в нижний этаж уже чуть теплая, и печи нагревались слабее. Однако, как после выяснилось, опасения были напрасны и страдать от холода не пришлось. Когда меня, бывшего в зимней драповой рясе, подвели к дверям камеры N 848, то у дверей этой последней стоял опертый об стенку щит для топчана. Он предназначался для меня. Мне велено было этот щит взять и внести к себе в камеру. Когда я вошел в эту другую камеру, то был вынужден обратить свое первое внимание на весьма тускло горевшую электрическую лампочку, подвешенную высоко под самым потолком и защищенную густою проволочною сеткой. Положив щит на пол, так как козелков не было, я свои вещи положил под голову и улегся на щите на бетонном полу, укрывшись своею длинною рясой как одеялом. В этот момент в камеру N 848 я застал двух заключенных. Когда я их спросил, кто они таковы и как их звать, то один из них словоохотливо мне сказал: мы – два инженера. Я главный инженер некоего предприятия, а это простой инженер – полушутя ответил мне один из теперешних сокамерников, показывая своей интонацией то, что в данную минуту он мало интересуется тем, что он главный, а тот простой инженер. А звать так: я – Александр Михайлович, а он наоборот – Михаил Александрович, чтобы Вам было легче запомнить. Моя фамилия Хабаров, а его Казаков. А вот батюшка, вы нам что скажите: какими словами оканчивается велико-постная молитва “Господи и Владыко живота моего”? Мы ведь некогда ее в школе учили и знали, да и теперь ее помним, но вот забыли, какими словами она оканчивается. “А разве вы такими вещами интересуетесь, как, например, молитва?” – “Да тут все припомнишь”. Я им сказал. Так началось наше знакомство уже с другими людьми. С этими двумя лицами пришлось мне просидеть в одной камере целых шесть месяцев. После шести месяцев нас, всех троих, перевели в камеру 613. Камера была очень запущенная, стекла в окнах были не все целы. Стены грязны и исписаны арестантской терминологией. Пол был в некоторых местах обнажен от бетона и неровен. Пришлось его приводить в порядок. Просьба наша о вставке стекол в окна была исполнена. Стены мы помыли. Они хорошо отмывались тряпкой с мылом, т.к. они были окрашены масляной краской, которая хорошо и легко отмывается от грязи. Потолок побелили зубным порошком и, таким образом, наша камера приняла такой приличный вид, что на нее обратил сам начальник тюрьмы и нашел, что наша камера чище всех остальных многих камер. Как правило, тяжело переживается заключенными вызов к следователю на допросы. Хабаров мне рассказывал, что его за все 18 месяцев его пребывания под следствием, вызывали на допрос раз около 40. Все требовали от него признания во вредительстве. Будучи главным инженером Ленинградского завода слабого тока, т.е. завода телефонного “Заря”, он сконструировал телефон. Когда же он был изготовлен в большом количестве и когда было затрачено большое количество средств, телефон оказался с дефектом и изобретателя посадили. Ему было лет 53 и он страдал туберкулезом до такой степени, что не мог уже ходить на прогулке по кругу, а ходил по диаметру круга и был досрочно освобожден и послан для работ на Урал. Ему было велено взять свои вещи. Он взял свои вещи и, попрощавшись с нами, не пошел, а полетел к своей Отильде на Карповку, N 19. Ему был дан наказ 30/YII отбыть в Москву, для дальнейшего направления. Казаков тоже был взят с вещами и судьба была кое-как обнаружена. Он оказался на Шпалерке, где он и раньше был. Я же пока оставался все в той же камере 613. Главный инженер Хабаров был мудрец большой. Своим искусством он сумел из газетной бумаги устроить стол для игры в домино, рукомойник, табуретку, вешалки. Однажды входит в камеру начальник. Увидев все сделанное, удивился и полюбопытствовал, при помощи каких инструментов все это изготовлялось. Ведь нужен был инструмент режущий. Между тем, когда надзор принимает арестованного для водворения в камеру, его самым тщательным образом обыскивают и отнимают всякие металлические предметы, вплоть до пуговиц и иголок. Увидев следы работ, исполненные при помощи режущего инструмента, начальник спросил: “Чем вы резали?” “Это наш секрет” – отвечает Хабаров. “Признайтесь, ничего вам за это не будет, мне хочется знать, что у вас есть”. Тогда Хабаров достает из кошелька бронзовый пятак с отточенным о кирпич краем и подает начальнику. Начальник, взяв пятак в руки и посмотрев, удивился изобретательности, покачал головой, улыбнувшись, вышел из камеры. Хабаров считал себя верующим и каждое утро становился на молитву и, заложив руки за спину и выставив правую ногу вперед, читал молитву "Отче наш". Казаков считал себя неверующим. Наблюдая за Хабаровым во время его молитвы, он упрекал его в неблагословенном стоянии на молитве, говоря: "Уж, Александр Михайлович, если то нужно и стоять на молитве как подобает, а не так, как стоите Вы. Станет, руки заложит назад, ногу выставит вперед, как фарисей и разглагольствует, фамильярничает с Богом". Казаков имел тревожный сон. Иногда по ночам он сильно кричал. Хабаров с насмешкой ставил ему за это на вид, уверяя, что сон у него беспокойный оттого, что он не молится. Казаков в царское время отбывал высылку за свою революционную подпольную работу. Хабаров ему, бывало, говаривал: "Вы добивались революции и добились". "Да разве этого добивались?" - отвечает, бывало, Казаков своему коллеге по положению, говоря со гневом и возмущением по поводу установившегося в стране режима.
(пропуск стр.317 - стр.320)
***
Когда я вижу совершаемый людьми грех, мне становится грустно, обидно, больно сердцу. Вижу ли избиваемых беззащитных животных-лошадей, рабочий скот, собак, слышу ли ругань, бесстыдное сквернословие человеческое, наблюдаю ли еще какое беззаконие, творимое людьми на моих глазах - я страдаю. Наблюдаемый мною в людях грех меня тревожит, возмущает, подвигает на гнев. Но вправе ли я требовать от людей добродетелей? Могу ли быть требовательным к согрешающим? Имею ли на это моральное право? Нет, не могу; и вот почему. Обращаясь к себе, что же я вижу. Вижу, что я уже стар, мне уже седьмой десяток лет. Я воспитан в религиозной семье, где мне с детства был внушаем страх Божий, было внедряемо благочестие. В школе первой, второй, третьей был приставлен ко мне целый ряд прекрасных учителей-воспитателей. Я прослушал высший курс христианских наставлений из уст великого Светильника Церкви Христовой Дорогого Батюшки отца Иоанна Кронштадтского; сподобился особого чрезвычайного откровения от Всемогущего; был возведен в сан священника и получил доступ к самому источнику спасения Телу и Крови Христовой. Все силы к животу и спасению, все условия к этому мне были даны и что же я наблюдаю в себе, в душе, в мыслях, в желаниях, словах и поступках? Полная ли благоустроенность моего внутреннего мира? Не зазирает ли меня моя иерейская или просто человеческая совесть? К великому стыду своему должен признаться, что не только не избежал обычных греховных преткновений, но допустил ряд тяжких грехопадений, грехов грубых, совершаемых сознательно, заведомо известных как грехи смертные. Так мы слабы для добра, так удобопреклонны ко греху. Так растленна наша природа. Нам присущи благие порывы, но свершить их своими силами не можем. А если все это так, то я должен быть до крайности снисходителен к погрешностям меньшей братии, не получившей ни приличного образования, ни разумного воспитания и остающейся в неведении.
(пропуск стр.322 - стр.324)
***
Евангельское слово делит людей на сынов света и на сынов века сего. Эти группы весьма неравны. Группа сынов века сего гораздо больше, чем группа сынов света. Апокалипсис последнюю группу людей по численности обозначает числом 666. Если принять за полноту число семь (7) или что тоже 777, если нужно по каким-либо причинам разделить на три разряда, то сынов века будет подавляющее большинство. Эти-то люди большинства поддаются обольщению и принимают невещественную печать на правую руку свою и на чело свое, во еже не сотворити крестного знамения на себе и не осенить себя силою распятого Христа. Эти люди хотят проходить жизненный путь без крестоношения, хотят идти широким путем, всемерно силясь брать от жизни сей как можно более услаждений. Для добывания удовольствий часто не брезгуют средствами нечестными и весьма предосудительными. Не веруя в жизнь вечную, они хотят воспринять благое в животе своем. Они не хотят называться идолопоклонниками, но они создают себе идола, сами кланяются ему и другим советуют ему поклоняться. Этот идол - развивающаяся материалистическая наука. Она поставляется людьми на место Всемогущего и Всеведущего. Чрезмерным почитанием науки человечество погрешает, а кто чем согрешает, тот тем и мучается. Так оно действительно и получается: наука создала технику, а техника в войне губит человечество. Служа науке, силясь при ее содействии достигнуть полного благополучия, люди века сего достигают известных успехов, живут по стихиям мира сего, открывают силы природы, от которой считают себя абсолютно зависимыми, например, электричество, радио, атомную энергию, авиацию. Если бы вдруг проснулись наши предки, скончавшиеся несколько веков назад, то им показалось бы, что люди чудеса творят. Но человеку не дано силы творить, а дан ум и способность изучать уже созданную природу и приспособляться к ее использованию.
Теперь о сынах света. В делах житейских они обычно менее опытны, чем сыны века сего. Это Христово стадо. Оно малочисленно. "Много званных, но мало избранных!". Кто от стада Христова, тот идет в жизни сей узким и тесным путем болезней, душевных скорбей, гонений, всякого рода обид, неудач. Горести и прискорбности жизни врачуют душу, освежают, украшают и очищают ее, делают способной воспринимать от Бога различные духовные дарования "окропиши мя иссопом скорбей и очищуся, омыеми мя слезами покаяния и паче снега убелюся". Оставаясь в меньшинстве, терпя гонения от неверующего и нечестивого большинства, тем сыны света удерживаются во благочестии Силою Божией. Господь открывает верным своим последователям свою премудрость, помогает в перенесении жизненных невзгод, защищает от вражеских сил. Всякий благочестивый верующий может признаться, что чудеса Божии он усматривает часто и во многом. Верующий в Сына Божия имеет свидетельство о Боге в самом себе, как об этом и пишется в Евангелии. Какая-нибудь простая, даже неграмотная женщина, имея в своей душе это внутреннее свидетельство о божественной истине, с легкостью противостоит всему множеству ученых и умных людей религиозного невежества. Ей ясно видится, что хотя ученые и умны, но все же они чего-то недопонимают, что у них нет того смысла, что дан ей. Почему же она верит, а те не верят? Потому, что они легкомысленны, не дорожат предметом веры - Богом, обесценивают Его, мало уделяют Ему внимания, через это тяжко согрешают, не имеют через свою греховность нравственного ценза, нравственной предпосылки к вере - чистоты совести. Нечестивый не узрит славы Божией. Он ее недостоин. Сними с сердца бельмо греховности и тогда увидишь Славу Божию.
(пропуск стр.328 - стр.343)
***
Я отстранен от священнослужения и посажен в тюрьму, потому что я не соответствовал своему назначению. В беседе с Мотовиловым преп.Серафим Соровский сказал: "Господь Иисус Христос мне открыл, что будет время, когда архиереи русской церкви и прочие духовные лица отступят от православия во всей его чистоте и за это гнев Божий поразит их. Три дня я просил Господа для них милости, но Господь не внял молитвам убогого Серафима". По своей порочной жизни, по допущенным нам разделениям в церкви, по маловерию мы отступили от православия во всей его чистоте. Как это ни горько для нас, но, если мы хотим оставаться в истине, мы должны в этом сознаться и гнев Божий поразил нас. Мы наказаны теми самыми людьми, которых мы не научили благочестию. Кто чем согрешает, тот тем и мучается. И если мы дорожим священством, если мы хотим работать в винограднике Христовом, то мы должны стать иными делателями. "Злых зле погубит, а виноградник отдаст иным делателям, которые воздадут Ему плоды во времена свои".
(пропуск стр.344 - стр.354)
***
Люди, ревнующие о благочестии, много в жизни своей приемлют уязвлений от совести. Совесть, испытывая приражение зла, мучится, уязвляется. Одним из видов этого уязвления являются хульные помыслы. Против воли христианина в ум его проникают чуждые, злые мысли, хулящие святыни нашей веры. Верующий ясно видит злую сопротивную силу, бесстыдно вторгающуюся в душу и навязывающую последней свою злую сущность - хулу. Терпящий это приражение смущается, боится, злостраждет. Искушение это обычно бывает с теми кто хочет благочестно жительствововать. Как защищаться от хульных помыслов? Я видел, что некоторые для отогнания злых помыслов крестились, отбивались, как от назойливых мух или комаров некоторым взмахиванием и поворотами головы. Естественнее и легче всего - это пренебрегать ими, спокойно выдерживать докучливость, не обращая на них особого внимания, как на собачий лай. Хульные помыслы - это деятельность бесов.
***
Когда я был лет сорок назад в Кронштадте, я слышал, что Дорогой Батюшка неохотно благословлял браки. Но мне самому это неизвестно. Другие высказывали мысли несогласные как бы с православным воззрением на чадородие, говорили, что теперь родятся не дети, а бесы. Тяжело мне было тогда слышать эти речи. Теперь, когда рожденные в те времена, дети выросли и прошли полную меру возраста человеческого, то хотя не все, но многие из них явили и словеса и деяния бесовские: хула на Бога, Христа Его, Божию Матерь, св.угодников, на образа, св.Мощи и вообще на все святое. Если припомнить с каким рвением, остервенением, злобой, неистовством сквернялись храмы, разбивались образа, разрушались монастыри и все, на чем была видна печать св.Духа, то станет совсем ясно, что люди, чинившие все это, были не иным чем, как орудием злых демонов.
(пропуск стр.356 - стр.357)
***
Пред Богом, пред человечеством, особенно пред знакомыми, родными и вообще пред всеми, кто считал меня человеком не то, что благочестивым, а просто порядочным, да и пред своей совестью я нахожусь в великом стыде по причине тайных моих грехопадений, ведомых Небу и моей совести. Молю Бога не обличить меня на оном общечеловеческом судилище, простив все падения мои и отвратив речи Свои от грехов моих. Наружная моя неисправность меньше внутренней, тайной моей греховности. По-видимому, это общее положение: наружные грехи меньше внутренних тайных. Грешник похож на погруженный корабль, который только частью виден на поверхности воды, а основной и большей частью сокрыт в глубине вод. Окружающие нас люди не видят наших всех мерзостей, потому что мы их стыдливо скрываем от взоров всех, свидетельствуя этим то, что делать это разумному созданию не подобает. Вложенное в душу человеческую чувство стыда является для души средством самозащиты от растления грехом. Стыд особенно ревностно оберегает в человеке чувство целомудрия и сильно мстит за поругание этого святого чувства. Блудники и прелюбодейцы все меры предпринимают, чтобы скрыть свои грехи от взоров посторонних. Все такие деяния обычно совершаются во тьме ночи, в потаенных местах. Они боятся света.
(пропуск стр.359 - стр.360)
***
Некто сказал: "Счастливая, счастливая невозвратимая пора детства! Как не хранить, не лелеять воспоминания о ней". Бедность, семейные нелады, имевшие у нас место, частые головные боли, которыми я крепко страдал, ничто не могло закрыть от детской души и детских взоров красоту Божия мира. В моих воспоминаниях тогдашняя жизнь представляется в каком-то прекрасном восхитительном виде. Ранее утро, восход солнца, стада выгоняемого на пастбища скота, кваканье лягушек, цветение садов, луга с их ароматами от сена и цветов, гроза, журчанье ручья, пение птиц и все, все, что виделось вокруг, было чудно, прекрасно, вожделенно, все радовало мою юную душу. Самое время текло медленно, и первые годы жизни тянулись подолгу. Почему же нынче на старости лет все видится по иному: ведь та же жизнь, та же природа, те же люди, но все это предходит теперь перед моим взором в другом виде. На все пала какая-то невидимая тень, все облеклось в траур, все вместе со мною как бы воздыхает. Поэзию жизни сменила тягостная проза. Ничто меня не радует. Я угрюмо смотрю на Божий мир. А время летит. Чем объяснить такую перемену? Я догадываюсь, в чем дело. Не внешний мир изменил свой вид, а изменился мой внутренний мир: он в трауре, он опошлен, омрачен, и это эхом отозвалось и в восприятии впечатлений внешнего мира. Отсюда делаю вывод, что средства, очищающие мою совесть являются и средствами, возвращающими нам и красоту внешнего мира. Чтобы прежнею добротою возобразитися, нужно поучиться у святых как нужно жить и как мыслить: святых лик обрете источник жизни и дверь райскую.
(пропуск стр.362 - стр.363)
***
Усматриваем существенное различие между Словом Божиим и словом человеческим, между книгами священного писания и светской литературой. Простую книгу, журнал или газету однажды прочитал и тотчас ею пресыщаешься. Возьмешь то же самое в другой раз, заглянешь в него и написанное представляется совсем неинтересным, старым, скучным, малопотребным. Когда же читаешь книгу св.Писания, она всегда читается с интересом и чем чаще ее читаешь, тем интереснее она становится. В глубинах Св.Писания сокрыта для человека бездна премудрости Божией, открывающейся для читающего не вдруг, а по мере проявления человеком любви к Слову Божию и усердия в исследовании глубин Слова. Примечают, что при чтении какого-либо места из Слова Божия открывается сокровенный смысл, чего ранее даже при неоднократном чтении не смог заметить или уразуметь. В благочестивом человеке любовь к Слову Божию возрастает по мере упражнения в благоговейном чтении. Разумное, неторопливое чтение, изучение Слова Божия приносит читающему корысть многу: укрепляет веру, очищает греховную скверну сердца ("уже вы чисти есте за слово еже рех вам"), веселит душу. Тот, кто любит Св.Писание, не может увлекаться книгами мирского содержания. Он пьет из источника воды живой, зачем же ему мутное питие, вносящее в душу суетность и пустоту мирской жизни.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава