Рафаэль Розенталь
родился в 1937 году
Я
родился в Риге, сейчас являюсь заведующим Центром трансплантации больницы и м.
Страдиньша.
Хочу начать с главного. Если бы не депортация, то и моих родителей, и меня уничтожили бы здесь фашисты. Здесь остались обе мои бабушки, оба дедушки, осталась довольно большая семья. Помню, как 14 июня ранним утром по квартире расхаживали какие-то люди, отец разговаривал с ними на повышенных тонах, довольно громко, мама в это время собирала чемоданы, вещи эти впоследствии нам очень пригодились.
Помню, что отвезли нас на станцию Шкиротава, мужчин сразу увели, женщины страшно плакали. Помню, когда нас везли, на станциях был кипяток, мы должны были бежать за ним, между вагонами стояли солдаты, следили.
Привезли нас в Новосибирск, там мама встретила бывших рижских актеров, которые служили в Ленинградском театре: Жихареву и из Русской драмы. Оттуда пароходом нас привезли в Нарым. Стоял трехметровый памятник Сталина, был сельсовет, назывался «Шпалозавод». Жили в комнате у хозяйки, мама работала в «Леспромхозе», заготавливала дрова. Помню, как я закричал, когда впервые увидел кошку, никогда раньше кошку не видел. Помню, что мама все время кормила меня кашей. У мамы были вещи, она их меняла, и у нас всегда было масло, его она добавляла в кашу. Со мной ничего плохого не произошло.
Была одна дама из Риги, которая считалась маминой подругой, Лиене Лифшиц, у нее в Латвии был завод. Отец один год был председателем студенческой сионистской организации. Там происходила ротация. Маме принадлежал частный детский сад, это считалась частная предпринимательская деятельность. Я прочитал бумагу, которая называется «донос», там говорится, что отец буржуазный националист. И постановление: выслать. Его отправили в Соликамск, а нас на «Шпалозавод».
Отец был присяжный адвокат, умный человек, его ждала блестящая карьера. Когда его выслали, было ему 34 года, только-только начиналась жизнь, открыл свою частную практику.
В Соликамске он пробыл год, потом его отправили на спецпоселение. До этого он встретил какую-то рижанку, она ему рассказала, где находимся мы. И отец написал нам письмо.
Отец писал стихи, помню, как мама мне их читала. Как я к нему ехал, не помню, помню только, что был он в Канском районе: такой поселок Ирбейск, где мы впоследствии жили, но сначала мы приехали в Канск, это было летом 1942 года, там мы и встретились… И с тех пор жили вместе. Он очень быстро овладел профессией бухгалтера, стал главным бухгалтером промкомбината. Директор там был пьяница, технолог тоже пьяница, так что всем руководил отец. Директором был там бывший заместитель генерального прокурора Таджикистана, тоже ссыльный. У него была отличная команда – профессор Столыгво, известный врач, после войны тоже. Был адвокат Минкович, сейчас ему уже 91 год, живет в Израиле. Это была одна компания.
Был у них драматический коллектив, ИХАТ – Ирбейский художественный театр. Ставили пьесы, брали и меня на репетиции, на спектакли. Прокурорам и начальникам КГБ очень хотелось войти в эту компанию. Был там такой начальник районного КГБ Воробьев, которого они между собой звали Воробей.
Я ходил в школу, во 2-й класс. В 1-й класс мама меня не пустила, боялась. Сын Столыгво учился в 5-м классе. В 1946 году мы переехали в Красноярск. Там был завод, на котором производили спирт, отца пригласили главным бухгалтером. Дали нам трехкомнатную квартиру. Там я пошел во 2-й класс и там же в 1946 году родился мой брат. Отец все годы, после возвращения в Ригу в 1956 году, работал в адвокатуре, в 4-й Рижской юридической консультации. Работал почти до 80 лет, не хватило всего трех или четырех лет. У отца была хорошая практика. Мама еще в Красноярске начала учительствовать, преподавала немецкий язык, продолжала работать и в Риге.
В 1951 году к нам домой пришли офицеры из КГБ и сообщили: «Ваш младший сын сказал в детском саду, что Сталина надо убить». Все стены были увешаны портретами Сталина. Существовала 58-я статья. Первый раз родители мне кое-что рассказали в 1952 году, когда было начато так называемое «дело врачей». Они были просто убиты, все чувствовали, что в Риге уже готовы эшелоны, чтобы всех евреев депортировать в Биробиджан. Они это ощущали. В 1949 году отец ездил в Москву с годовым отчетом, заехал и в Ригу. У него здесь были знакомые, умные люди посоветовали ему возвращаться в Сибирь.
В 1949 году высылали вторично. Если бы мы вернулись, нас бы тоже выслали.
Отец рассказывал, что наша квартира пустует. Тогда было много пустых квартир. Так и остались мы в Сибири и жили там до 1956 года. Там я ходил в школу, был пионером, на 70-летие Сталина читал доклад на большой конференции, у меня был хороший звонкий голос. Родители своими мыслями со мной не делились. Когда началось это известное «дело врачей», отец вернулся из Москвы и сказал, что у него нет слов, он был страшно подавлен. В школе у меня было все нормально, были друзья, не было проблем ни из-за того, что я ссыльный, ни из-за того, что я еврей, и во время «дела врачей» тоже.
Один раз в неделю все должны были отмечаться. Вначале отец работал на спиртовом заводе, потом его взяли юрисконсультом в отдел торговли. Оттуда все попали в тюрьму, отец единственный ничего не подписывал, и он продолжал работать.
В кампании 1952 года пострадали прежде всего врачи. Но чувства у всех были одинаковые… Помню, пришел в субботу из школы, все такие веселые, радостные. Спросил, в чем дело, и мне сказали, что все врачи реабилитированы, врач Тимошук арестована, родители дали мне денег, и я отправился на школьный вечер.
Школу я окончил в 1954 году и стоял перед выбором: что делать? Мама хотела, чтобы я поступил в медицинский институт, но меня это не очень привлекало. Хотел поехать в Томск, где был университет, но родители сказали, что туда я ни в коем случае не поеду – там находится наше дело с отметкой «хранить вечно». Надо было выбирать – или в Красноярский лесотехнический институт на факультет химии, или в медицинский. Я подал документы в медицинский институт. Там было легко, мальчикам отдавали предпочтение. Учился я хорошо, без проблем сдал экзамены и поступил в Красноярский медицинский институт.
Отучился там два года. В 1956 году приехал в Ригу и продолжил учебу уже здесь. В Красноярске преподавала вся профессура, которая в 1952 году вынуждена была покинуть Москву.
Были профессора анатомии, микробиологии, кого недавно выпустили из лагерей, они в свое время работали с Кохом. В институте были очень интересные люди. Заведующий кафедрой биохимии доцент Едигаров в свое время был ректором Бакинского университета. Учиться было интересно. В 1956 году отца реабилитировали, и он в Латвию уехал первый. У него жила здесь двоюродная сестра, и он у нее поселился. Я приехал к отцу, и мне дали место в общежитии.
Существовало положение, по которому все реабилитированные могут
получить квартиру в Риге. Отец узнал, что из одной коммунальной
квартиры семья выезжает в Израиль, и попросил две комнаты в
коммунальной квартире. И тогда приехала мама с братом. Семья,
которая уезжала, была очень богатая. Интересно, что они могли взять
с собой одну автомашину, один телевизор. Тогда была возможность
выехать в Израиль. Жили мы на улице Стабу, 19, где в 1987 году случился
пожар. У нас там были две комнаты в коммунальной квартире, я
продолжал учебу в Рижском медицинском институте, который окончил
в 1960 году. На 3-м курсе хотел стать хирургом, много дежурил. Получил
направление в Дагду, работал там хирургом. В 1962 году поступил в
аспирантуру, после того как отработал два года. Никаких притеснений
в отношении себя не чувствовал.
Сейчас я старший профессор в больнице им. Страдиньша. После окончания аспирантуры работал в Отделении экспериментальной хирургии Центральной научно-исследовательской лаборатории, где защитил кандидатскую диссертацию, затем докторскую, в 1976 году здесь появилась вакансия, я пришел сюда, и работаю вот уже 30 лет. В 1997 году умерла моя мама, через три месяца умер и отец. Отец был очень организованный человек, не пил, не курил, следил за собой. И хотя он был в лагере, не было у него никаких характерных для лагеря болезней. Дожил отец до 90 лет. Приехал в 1956 году, в 1958 году начал работать в адвокатуре города Тукумса, а потом все время в 4-й Рижской юридической консультации. Когда на улице Стабу сгорела квартира, ему предоставили квартиру в Иманте. Вот тогда ему уже было трудно. Началась Атмода, кооперативы, он оказывал большую помощь. Умный был человек, голова у него была светлая, но он не распространялся о своей жизни, разговаривать на эти темы мы с ним начали, когда он уже был в очень почтенном возрасте. Сказал, что чувствует за собой вину, что обо всем этом не рассказал мне раньше. Он хорошо знал историю евреев, но об этом не рассказывал.
Когда мы были в Нарыме, там же жила семья Алкс: Оскарс Алкс, директор медицинского департамента, и два его сына – Дзинтарс и Андрейс. Начинали мы в Красноярском институте, вместе проучились два года. Латыши, крепкие студенты. Они бегали на лыжах лучше других, сделали хорошую карьеру. Когда сюда приехал, думал, что все латыши такие. Потом узнал, что это совсем не так… Жили они в Минусинском районе, намного дальше, чем мы.
Я не знаю, почему отца так быстро отпустили из лагеря. Выпустили его и профессора Столыгво. И его отправили в Ирбейск. Столыгво был лагерным врачом, написал, что отец не пригоден для работы в лесу. Знаю, что многих освободили, многие рижане были в Соликамских лагерях. Не помню, как маме удалось перебраться в Ирбейск, мне об этом не рассказывали.
Латвию я не помнил. Были знакомые, они договорились, что я смогу учиться на 3-м курсе в Рижском мединституте. У меня здесь никого не было. На 3-м или на 4-м курсе надо было учить латышский язык. Не скажу, что это было для меня просто, поэтому на распределении сказал, что поеду в Латгалию. Когда приехал в Латвию, круг моих знакомых ограничивался сокурсниками, так это осталось и по сю пору. Кто-то уже умер, кто-то живет в других странах.
Об эмиграции задумались однажды. Мы с женой и двумя детьми жили в коммунальной квартире. Было трудно. И подумал, что пора эмигрировать. Отец был уже стар, он сказал: «Если хочешь, подавай документы!». Брат сказал, что не поедет, сын сказал, что не поедет. Жена сказала, что у нее еще жива мать в Калининградской области. Такой у меня был выбор. И еще раз было подобное. В 1990 году, так как дети уехали, непонятно было, что здесь будет. Подумал: «Съезжу-ка я к детям». Походил по клиникам и решил, что в Латвии мне будет не хуже.
Ведь тогда носилось в воздухе: «Так или иначе уеду!». Со мной такого не было. Отец не вмешивался. Когда работал в Дагде, был членом бюро райкома комсомола, секретарем был Бресис. Мне сказали – надо вступать в партию. Пошел к отцу, он сказал: «Делай, как хочешь!». Если бы он сказал: «Нет!», я бы не вступил. Так оно все было. Отец никогда не пытался давить на меня. Точно так же и я относился к своему сыну, и в 1990 году он уехал в Израиль.
У меня замечательная семья, вместе мы уже 46 лет, есть внуки. Условия работы хорошие, 30 лет на одном месте, занимаюсь трансплантацией. В коллективе украинцы, латыши, русские. Работа нравится.
Чувствую, что в СССР я бы не хотел вернуться, там такие дела творились. В Америку никогда не хотел уехать…
Слева: отец Леон, Рафаэль, Борис, мать Мария. Сибирь, 1947 год
Рафаэль с матерью
Сибирь
Рафаэль (справа) в Сибири. 1954 год