Я родилась в 1924 году в семье студентов в Нижнем Новгороде. Мама, Софья Моисеевна Таубес, училась в педагогическом институте, отец, Матвей Моисеевич Таубес, — в политехническом.

Окончив обучение, они устроились на работу по специальности: мама стала преподавателем в школе, отец пошел работать на завод им. Воробьёва прорабом в литейных цех. Довольно скоро его назначили начальником цеха. Отец был членом партии, участником Гражданской войны. Его родители жили на Украине. Жили трудно, и отец съездил к ним и забрал их к себе. Вместе с ними жила незамужняя сестра отца, он и ее привез в Горький. Так что семья наша увеличилась на троих, да еще вскоре мама родила второго ребенка — мою сестру Нелю. Жили мы, как говорится, в тесноте, но не в обиде. Мама работала и училась на вечернем отделении математического факультета пединститута. Окончив его, стала преподавать математику. Отца перевели на должность главного инженера завода, так как его предшественника арестовали, объявив его «врагом народа». Мы переехали в дом для руководства завода в просторную трехкомнатную квартиру. Бабушка умерла, а дедушка и тетя жили с нами по-прежнему.

Прошло еще несколько лет, и арестовали директора завода. На его место пришел человек, который, по мнению папы, не соответствовал этой должности. Они не сработались. Папа ушел с завода и возглавил областное Научно-техническое общество изобретателей. Ездил на заводы области, выявлял среди рабочих изобретателей и рационализаторов и помогал им внедрять их изобретения в производство. С этой должности его и арестовали в 1937 году.

До ареста папы наша семья жила очень хорошо. Летом папа снимал дачу в деревне и вывозил нас на природу. Сам он очень любил рыбалку и охоту. Возил нас в Ленинград, когда мне было 10 лет, а сестре 7, мы плавали всей семьей на теплоходе по Волге до Астрахани и обратно. Мама хорошо шила, одевала нас с сестрой в одинаковые платья, сшитые так хорошо, что на нас все обращали внимание.

Жили мы теперь в верхней части города. Родители жили дружно, дома было очень уютно и комфортно. Отец купил мне пианино, и с восьми лет я стала учиться музыке. Учились мы с сестрой очень хорошо, на «пятерки».

Летом 1937 года мы были на даче в Васильсурске. Однажды кто-то принес нам газету, где была статья под заголовком: «Таубес и его преступные дела». Я читала эту статью и не понимала ее содержания, но понимала, что теперь, наверно, и папу арестуют. Так и случилось. Мы вернулись домой, и вскоре за ним пришли, устроили обыск. В доме был разгром. Папу увели в тюрьму. Мне было тринадцать лет. Еще до ареста я все время спрашивала отца: откуда вдруг в стране взялось столько много «врагов народа»? Ведь 20 лет советской власти мы о них не слышали, а теперь и в газетах, и по радио только и говорят о них. Забирали наших знакомых, их соседей. Я чувствовала и даже понимала, что так не может быть — это не настоящие враги, а выдуманные.

Жизнь наша круто изменилась. Мы стали изгоями. По дороге в школу мы то и дело слышали, как нам кричали вслед: «враги народа». Обычно это были дети или подростки, но и взрослые соседи смотрели на нас косо. У нас отобрали одну комнату и вселили туда семью с двумя маленькими детьми. Это уже стал не наш дом, идти туда не хотелось. Мы очень беспокоились за папу, ходили регулярно к следователю, просили разрешения на продуктовую передачу в тюрьму. Несколько раз нам удалось получить разрешение. Следователь над нами издевался, говорил, что может и маму посадить.

Я очень любила свою школу. У нас был дружный класс, где меня никогда не обижали. И ребята, и учителя в обращении со мной делали вид, что ничего не произошло. Вдруг нам предложили переехать в отдельную двухкомнатную квартиру с частичными удобствами — мы сразу согласились. Конечно, это не было заботой о нас, просто кому-то понадобилась наша трехкомнатная квартира. Мы жили теперь совсем иначе и материально, и духовно. Мы знали, что тюрьма переполнена и папе там очень плохо. Мы не забывали об этом ни на минуту. Перестали ходить в театры и кино. Я забросила занятия по музыке и кружок балета во Дворце пионеров. Мама нас вообще никуда не отпускала, она была в жуткой депрессии. Все работы по дому: стирка, уборка, покупки лежали на нас с сестрой. Дедушка умер как раз перед папиным арестом, а тетя жила с нами. Так продолжалось 2 года и 3 месяца. Потом до нас дошли слухи, что кого-то освободили, сняв все обвинения. А потом следователь сказал нам, что скоро будет суд над папой, так как следствие закончилось. Судьи были из Москвы. Длился суд несколько дней, приглашали свидетелей и отца оправдали. Прямо из зала суда его отпустили домой. Это случилось перед новым, 1940 годом, и мы восприняли это событие как чудо! Ну кто мог надеяться на справедливый суд, когда столько невинных людей уже загубили!

Папе вернули все права, восстановили в партии, на работе, выдали зарплату за весь срок заключения и даже выделили комнату взамен отнятой. Туда переехала наша тетя, а мы остались вчетвером. Радости нашей не было предела! Я окончила музыкальную школу, опять мы зажили весело и счастливо. Конечно, папа так много перенес, что вернулся из тюрьмы другим человеком и очень медленно приходил в себя. Но он по природе был оптимист, и это ему всегда помогало переживать трудности, которых впереди еще было немало. Через полтора года началась война с немцами, и папу снова арестовали. На этот раз судила «тройка». В тюрьме он почти не сидел, его сразу отправили в лагерь для заключенных в Сухобезводное. «Тройка» присудила ему 8 лет по 58-й статье. Мы узнали о том, где он находится, только через год — кто-то подбросил нам от него письмецо. После этого мы стали ездить к нему. Пока его не перевели в лагпункт, куда было трудно добираться, мы встречались с папой нелегально. В лагере всех заключенных посылали на лесоповал и очень плохо кормили, поэтому люди быстро становились «доходягами». Многие умирали уже в первые месяцы заключения. Отец сумел выжить. Более того, будучи изобретателем и имея хорошее техническое образование, он стал изготовлять приспособления для облегчения обработки деревьев и других работ на лесоповале. Это позволило повысить производительность труда и добиться перевыполнения плана по лесозаготовке древесины. Начальник лагпункта оценил это и организовал конструкторское бюро, которым стал руководить папа. Он сам подбирал себе в бюро людей из репрессированных (иногда даже не специалистов). Тем самым он многим спас жизнь. Папу расконвоировали. Я приезжала навещать его, мы гуляли по лесу вместе с его сотрудниками по конструкторскому бюро. Они произвели на меня неизгладимое впечатление — это были образованнейшие, лучшие люди из всех, кого я встречала в жизни.

В войну нам жилось плохо, как и всем в нашей стране. Мы страдали от голода, холода и от переживаний за отца. Мы боялись его потерять. Я поступила учиться на физмат университета. Нас посылали на заготовку дров, летом мы работали в колхозах. Для себя мы сажали картошку на участке, который был выделен школой, в которой работала мама. Ходили пешком по 8 км туда и обратно. Выжили и дождались Победы. Написали письмо главному прокурору страны с просьбой пересмотреть дело отца. Сестренка поехала с этим письмом в Москву. Ей удалось попасть на прием к высокому начальству, и вскоре мы узнали, что дело папы пересмотрено, папе зачтен срок, который он напрасно просидел в тюрьме.

В 1946 году папу освободили, но жить в Горьком ему не разрешили, и он остался в Сухобезводном вольнонаемным в том же конструкторском бюро, которое создал и возглавил. Мама переехали жить к нему, а мы с сестрой, студенткой строительного института, остались одни. Родители завели кроликов, потом купили козу, засадили огород картошкой и овощами. Мы ездили к ним регулярно, они нас подкармливали.

В 1945 году у нас в университете был создан новый факультет — радиофизический. Туда принимали отличников из других вузов. Я перешла на четвертый курс этого факультета, а сестра — на второй. Учиться было интересно, у нас были очень хорошие преподаватели. В 1948 году я вышла замуж за капитана военной службы Дмитрия Шора, прошедшего всю войну. Мы зарегистрировали свой брак в сельсовете деревни Хмелево Варнавинского района, где жили наши родители. В это время муж перешел на третий курс военной радиолокационной академии, которая находилась в Харькове. Я переехали к мужу и устроилась работать на радиозавод. Меня обещали принять в исследовательскую лабораторию, но допуска туда я так и не дождалась. Причина была в том, что мой отец был репрессирован. Я уволилась и стала искать другую работу. Меня нигде не брали. В академии мужа требовались люди с радиофизическим образованием. Я прошла собеседование, но отдел кадров меня не принял по той же причине, что и на заводе. Вскоре и моему мужу предъявили обвинение в том,что он скрыл то, что мой отец — репрессированный. Оказалось, что он должен был доложить об этом в секретный отдел. Но поскольку он не сделал этого, его отчислили с четвертого курса. Документы на отчисление мужа были быстро отправлены в Москву, где маршал Говоров тут же подписал их. Муж ездил в Москву, пытался добиться справедливости, ведь он хорошо учился и был на отличном счету по всем показателям. Но ничего не вышло, ему выписали направление на службу в Забайкальский военный округ. Уже через неделю мы выехали в Читу, где получили направление на службу в гарнизон города Сретенска. В этом маленьком сибирском городке я нашла работу в техникуме, где преподавала математику и физику. Начальство техникума даже выделило мне квартиру, так как в гарнизоне для нас квартиры не нашлось. Там у нас родился сын Евгений. Я много работала, а ребенок оставался с няней. Муж надолго уезжал на стрельбы, и мы с сыном оставались одни.

В 1950 году мама написала мне, что папу арестовали в третий раз и отправили на пожизненную ссылку в Сибирь. Он обосновался в селе Мотыгино, которое находится на Ангаре. Он писал мне, как они плыли на барже по Енисею, а потом по Ангаре, где их и высадили. Настроение у отца было тяжелое. От него требовали, чтобы он устроился на работу, но ссыльного нигде не брали. Мама решила поехать к нему в ссылку. Летом 1952 года мы вчетвером: мама, ее дед, я и мой двухлетний сын — отправились к папе в Мотыгино. С большими приключениями мы добрались до цели и увидели своего бедного страдальца. Прожив у папы около месяца, я вернулась в Забайкалье, а мама с дедом остались. Сначала было трудно, но мама подрабатывала шитьем. В школу ее взяли только через год. Папа тоже работал, много рыбачил, опять завел огород. Жить им стало полегче. Мы с мужем регулярно помогали родителям деньгами. У них появились друзья среди ссыльных. Мама очень нравилась школа, в которой она работала.

После смерти Сталина в 1953 году начался пересмотр дел ссыльных. Через два года папа был реабилитирован и отпущен на свободу. Родители наконец вернулись в Горький, получили однокомнатную квартиру и стали жить нормальной жизнью: ездить отдыхать на юг, к друзьям в гости на Украину и в Прибалтику. По праздникам собирали у себя всех родных. Папы не стало в 1974 году, а мамы — в 1988-м.

Наша семья тоже вернулась в Горький после демобилизации мужа в 1953 году. Он окончил политехнический институт за 2,5 года и всю остальную жизнь работал по специальности, дослужился до начальника отдела. Сейчас Дмитрий Менделевич Шор уже давно на пенсии — пишет книги, рисует.

После приезда из Забайкалья я устроилась на работу в университет на факультет, который окончила. Проработала там преподавателем, потом старшим преподавателем. После выхода на пенсию проработала там еще 10 лет. Сейчас занимаюсь дачей, садом, воспитываю внуков и правнуков.

Сестра Нелли окончила радиофак, вышла замуж за своего однокурсника Виталия Зверева. Сначала 20 лет проработала в школе, потом перешла на методическую работу в пединститут. Там защитила кандидатскую, потом докторскую диссертацию, имеет ученое звание доктора педагогических наук. Работу не оставляет и по сей день. Ее муж — член-корреспондент Академии наук, всю жизнь проработал в научных физических институтах НИРФИ и ИПФАН. По совместительству преподавал на радиофаке ННГУ.

Публикуется по ЛИНИЯ СУДЬБЫ. Воспоминания детей «врагов народа». Первое издание.