Николай Трофимов. Дальняя дорога, или голос одинокой души /Стихи из человеческой пустыни/
Из тварей, которые дышат и ползают
в прахе,
Истинно в целой вселенной несчастнее нет
человека.
Гомер
***
В одиночке мне не до веселья.
Но когда тюремщики глухи,
На стене моей угрюмой кельи
Я тайком царапаю стихи.
А потом гляжу из-за решетки
На высокий каменный забор.
Там, над ним, туманно и нечетко,
Мне видны зубцы далеких гор.
Там простор, он по ночам мне снится.
А внизу, под сенью крыш и труб,
Вижу я - выносят из больницы,
Словно тюк, тряпьем укрытый труп.
Вижу - отворяются ворота.
Часовой прокалывает тюк.
Это значит - нас покинул кто-то,
Отдал богу душу - и каюк.
Это значит - не хватило силы
До конца нести тяжелый гнет.
В земляном безмолвии могилы
Он теперь впервые отдохнет.
И среди родных лесов и скал
Первый раз за прожитые годы
Под землей найдет он ту свободу,
Что напрасно на земле искал.
1950
***
Пока над нами не нависнет,
Не опрокинется волна,
Плывет, качаясь, лодка жизни,
Надежд и замыслов полна.
Но для нее в житейском море –
Ни уголка, ни островка,
Где б не стояли горы горя,
Не стерегла б судьбы рука.
Куда ведешь, души влеченье?
К тем берегам, которых нет,
Какие лишь в воображенье
Нарисовал себе поэт?
Куда зовешь ты? Неужели
На свете берег есть такой,
Где мы с тобой на самом деле
Найдем и счастье, и покой?
Нет, такова судьба поэта –
Всегда в тоске, в волненьях жить,
Искать всю жизнь добра и света –
И только муки находить.
1950
***
Луна проплывает мимо
Над степью необозримой,
Над жаждой неутолимой,
Над болью невыносимой,
Бедою непоправимой.
Луна проплывает грустно
Над миром, где многим пусто,
Где письменно или устно
Кричат миллионноусто
Распятые мысль и чувство.
1950
***
Хорошо б на свете жить без думы.
Жить к идеям ложным без участья.
И в житейском грохоте и шуме
Находить свое простое счастье.
Но нельзя и дня прожить без муки.
Жизнь груба, безжалостна, нелепа.
Хочешь хлеба? Протяни лишь руки –
И получишь камень вместо хлеба.
Жизнь трудна и не имеет смысла.
Смысл в нее хотим вложить мы сами.
Но бегут, все возрастая, числа
И уходят годы за годами.
***
Мелькают дни, бегут года –
Неудержимо, как вода.
Обломки стран несут века –
Не обратимо, как река.
Вглядись в течение веков.
То наша боль, то наша кровь
Текут по капельке из ран
В необозримый океан.
1950
***
Трудясь и мучаясь годами,
Волнуясь, плача и скорбя,
Мы счастье выдумали сами,
Чтобы обманывать себя.
Ведь ясно нам, что счастье - это
Психологическая блажь,
Игрой и преломленьем света
В пустыне созданный мираж.
Но, отдавая дань эпохе,
Зовем мы правдою обман.
И из житейской суматохи
Сложить пытаемся роман.
А счастья нет и быть не может.
Мираж погас давным-давно.
И жизнь на каторгу похожа.
И сердце все обожжено.
1950
***
Наша жизнь - это дикая гонка,
Бесконечный и каторжный труд.
Для чего? Не для славы ли звонкой
Тех, которые тоже умрут?
Жизнь - как бешеная эстафета.
Получив свою палочку вдруг,
Мы спешим по ухабам планеты,
Чтоб отдать ее, сбыть ее с рук.
Словно нам она душу не греет,
Мы одним лишь желаньем горим,
Чтоб скорее, как можно скорее,
Околеть, уступая другим.
Нет для нас ни любви, ни покоя,
И к свободе закрыты пути.
Наша жизнь - это поле боя,
Где под пулями надо ползти.
Но зачем же ползти и доколе?
Лучше встать во весь рост вот теперь!
Ведь в конце злополучного поля
Все равно уготована смерть.
1950
***
Жизнь всегда висит на волоске.
Жизнь - она что башня на песке.
Строишь, ладишь вширь ее и ввысь,
Вкладываешь пот в нее и мысль...
Но песок текуч, как ни держись:
Потечет - и, башенка, ложись,
Наклоняйся, падай на бочок,
Поудобней, в гробик, и молчок.
Только смерть одна ведет учет
Чей когда песочек потечет,
Только смерть незыблемо прочна,
На земле бессмертна лишь она.
1950
***
Падают с липовой ветки
Листья на мокрую глину.
В небе унылой расцветки
Слышится крик журавлиный.
Сильные, вольные птицы
Вновь покидают Россию.
Им наплевать на границы
И на законы людские.
Но невдомек им, крылатым,
Что за решетками камер
Кто-то, по духу собрат им,
Машет, бескрылый, руками.
Круто изогнутой строчкой
Мчат они в дальние страны.
И превращаются в точки,
Тают в лиловом тумане.
Невыносимой печалью
Грудь наполняется снова,
Словно бы счастье терял я,
Или кого-то родного.
1950
***
Человека с ружьем прославляя,
Мы жестокими стали людьми.
И на место царя Николая
Минотавра поставили мы.
Мы мессией назвали тирана.
Наша вера - обычный дурман.
Тяжело - когда хам из пана,
Страшно - если из хама пан.
Перепутаны, порваны нити.
Не помог Ариаднин клубок.
В Лабиринт, пострашней чем на Крите,
Затащил меня черт или Бог.
Драгоценной лишенный свободы,
Отыщу ли я выход из тьмы?
Или, может быть, долгие годы
Проведу за стенами тюрьмы?
Но по логике древнего грека
Суждены ведь, холопам на страх,
Минотавру двадцатого века
Не триумф, а погибель и крах.
1950
***
Когда-то, в далекие годы,
Я жил лучезарной мечтой
О счастье родного народа,
О доле его золотой.
Meчту, как бы ни было трудно,
Хранил я и бережно нес
Сквозь мрак, через серые будни
И море печали и слез.
Живя среди люда больного,
Купаясь в грязи и поту,
Для жизни прекрасной и новой
Хранил я души чистоту.
Я думал: судьба мне готовит
Высокий и славный удел.
О горьком уделе ни слова
И слышать тогда не хотел.
Отдавшись служению лире
Душою и сердцем своим,
Я жил не в действительном мире,
А в созданном мною самим.
И пусть из того, что наметил,
Тогда не сбылось ничего, -
Мой мир был прекрасен и светел,
Когда создавал я его.
1950
***
Из глубины людского горя,
Из тесноты житейских ям
На недоступные просторы
Меня опять выносит ямб.
И я - как заново рожденный,
Нашедший то, чего искал, -
На мир коленопреклоненный
Гляжу с вершины гордых скал.
Какие жуткие картины!
Ни сильных рук, ни смелых лиц.
Одни лишь согнутые спины
У миллионов, павших ниц.
1950
***
Назад убегают столбы, тополя.
Возник светофор и исчез.
Проносятся мимо сады и поля.
Стеной надвигается лес.
Теряются контуры в синей мгле.
Мерцают и гаснут огни.
Колеса поют о печальной земле,
Поют о разлуке они.
И я прерываю полеты дум,
Стараюсь под песню колес
Представить едва уловимый шум
Твоих золотистых волос.
Припомнить улыбку любимых глаз
И ласковых рук тепло.
Все то, что ты мне одному берегла,
Теперь от меня отошло.
Мой поезд спешит, громыхая, гудя.
Ему ничего не жаль.
А я не увижу уже никогда
Лица твоего печаль.
Теряются контуры в синей мгле.
Мерцают и гаснут огни.
Колеса поют о несчастной земле.
Поют о России они.
1950
***
Стонет, плачет ветер,
Жалуясь кому-то,
Что нигде на свете
Нет ему приюта.
Вечная дорога
Через всю планету.
Горе да тревога,
Только счастья нету.
Ветровым тем стонам,
Горьким и тоскливым,
Жалобным поклоном
Отвечают ивы.
Плачут голосисто
Девушки березы
И роняют листья –
Золотые слезы.
С ношею страданья
Нагибаюсь низко,
Ветра завыванье
Мне до боли близко.
У меня ни сени,
Ни души родимой,
Как в дали осенней –
Ни костра, ни дыма.
Эх, спросил бы, что ли,
Кто-нибудь с душою:
Чем ты, парень, болен,
Что с тобой такое?
Что ты в сердце носишь,
Где твоя отрада?
Нет, никто не спросит.
Никому не надо.
Сердце горько стонет,
Только стоны эти
Никого не тронут
На бездушном свете.
Можно ль быть счастливым
В эту стынь и слякоть?
Вечно гнуться ивам,
А березам плакать.
***
Все по-старому, без изменений.
То же рабство и тот же режим.
И я сам под пятою мучений,
Задыхаясь, лежу недвижим.
Год ушедший не дал избавленья.
Новый год, что готовишь ты нам?
Может, новые звонкие звенья
К нашим старым прибавишь цепям?
Может, новые адские муки
Нас сильнее придавят к земле?
Потирая от радости руки,
То-то будут довольны в Кремле.
1950
***
Жаворонок вьется
В выси голубой
И до слез смеется
Над моей судьбой.
Смейся, жаворонок,
Мне уж все равно,
Счастье проворонил
Я давным-давно.
Мне судьба вонзила
В спину острый нож.
Никакою силой
Юность не вернешь.
Не вернешь ни мая,
Ни сиянья глаз.
Это все бывает
В жизни только раз.
Вейся, жаворонок,
Над цветеньем трав.
Радостен и звонок,
Как всегда, ты прав.
Жизнь бурлит и льется,
Пенясь и искрясь.
Мне же достается
Лагерь, нары, грязь.
1951
Я был внизу, на самом дне.
Ты - наверху, в лучах зари.
Ты подавала знаки мне,
А я не мог заговорить.
Вокруг меня был мрак и чад,
Густая грязь и липкий жир.
Как мне хотелось закричать
На весь осточертевший мир!
Но я не мог. Я был в плену
Чужих стремлений, планов, дел.
А как хотелось в вышину!
О, как я вырваться хотел!
Душ рванулась за тобой
С такою силою тогда,
Что тело, как сосуд пустой,
Могла оставить навсегда.
Но ты не стала долго ждать.
А может, тайну берегла.
И вновь свирепствует вражда.
И гаснет свет. И душит мгла.
1951
***
Безысходно, тяжело на сердце.
Боль в груди такая, хоть кричи.
Будто я могучим диким смерчем
Поднят был и брошен на мечи.
И теперь лежу глазами к небу.
Голос мой не долетит туда.
Никогда я так изранен не был,
Так измучен не был никогда.
Подо мной лежит земля родная
Вся в цепях, как скованный титан.
Горшей доли не имела, знаю,
Ни одна из всех на свете стран.
Никогда пощады не просил я
У своих жестоких палачей.
Пощадите не меня - Россию!
Волю дайте вы не мне, а ей!
Если б я один, - не дрогнув бровью,
Встретил бы я этой казни час, -
Миллионы истекают кровью,
Миллионы проклинают вас!
Небосвод узором красным выткан
И на всем лежит кровавый цвет.
Сколько будет длиться эта пытка?
Небо, отвечай! Ответа нет.
И опять я никну головою,
Волосами на сухой песок.
И горят, пылают надо мною
Юг и север, запад и восток.
1951
***
В Милане ты или в Париже, -
Я знаю: в чужом ты краю.
И я никогда не увижу
Тебя и улыбку твою.
И ты никогда уж с тревогой
В мои не заглянешь глаза.
Какою идешь ты дорогой?
Лазурь над тобой иль гроза?
Кому отвечаешь любовью?
А может, живешь не любя?
На муки любые готов я,
Чтоб только увидеть тебя.
Но прочен порядок железный,
Его одному не пробить.
Усилия все бесполезны,
До смерти нам порознь любить.
Не плачь, не тоскуй, не молись ты,
Но помни всегда об одном,
Что самой прекрасной и чистой
Осталась ты в сердце моем.
Пускай нестерпимые муки
Дымятся над прошлым моим, -
Я знал твои губы и руки,
Когда ты лишь снилась другим.
Пускай надзиратель глазастый
Мою охраняет тюрьму, -
Я знал невозможное счастье,
Оно недоступно ему.
И пусть эти рыжие черти
Штыки направляют мне в грудь, -
Я буду бороться до смерти,
К свободе прокладывать путь.
1951
***
В жестокое рабство я продан.
И все же, под грузом терпенья,
Не верю, что мысль о свободе –
Пустая мечта, заблужденье.
Не раз я людьми был обманут
И даже не раз оклеветан.
И все же я верить не стану
В бессилие правды и света.
Печали, разлуки, потери -
Вот все, что имею сейчас я.
Несчастен, а все же не верю,
Что в жизни не может быть счастья.
1952
***
Т.А.
Ничего, что в застенок я брошен.
Даже в проклятой этой судьбе
Можно думать о самом хорошем,
Можно даже мечтать о тебе.
Мое тело лежит в подземелье,
А душа, словно птица, вольна.
Не страшит ее вождь очумелый,
Никому не подвластна она.
Но печаль меня горькая гложет,
Иногда даже кажется мне,
Что ничто нам уже не поможет
В нашей общей беде и вине.
Как же все-таки так получилось,
Что народ столь великой страны
Отдал счастье свое на милость
Минотавра и сатаны?
Нет, не может Россия прерваться!
И тираны не вечны над ней
С их гудением бурных оваций
Над убожеством нищих полей.
Грозен молох каменоломен,
Он свирепствует, правду глуша.
Но я знаю, что разум не сломлен
И не может погибнуть душа.
Не беда, что в застенок я брошен.
Даже в проклятой этой судьбе
Можно думать о самом хорошем,
Можно даже мечтать о тебе.
1952
***
Корабль мечты своим путем
Ушел в далекие пределы.
Я очутился за бортом,
В толпе похабно-оголтелой.
Вокруг меня, куда ни глянь, -
Не лица, а одни гримасы,
Одна лишь воровская рвань,
Клубок растленной биомассы.
Я одинок средь тех гримас.
Я - как чужой в своей отчизне,
Над всеми плача и смеясь,
Живу тюремной полужизнью.
Но сердцем чист и духом горд.
И потому мой жребий труден.
Как мне уйти от этих морд,
От пресмыкающихся к людям?
Дорога, линии твои
Зовут в сияющие дали,
Но далеко до колеи
И ноги, дьяволы, сковали.
1952
***
Я жизнью ограблен до нитки
И по миру пущен судьбой.
Но снится скамья у калитки
И ласковый взгляд голубой.
И память, палач неотвязный,
Чем дальше, тем чаще и злей,
Казнит мое сердце прекрасной,
Далекой улыбкой твоей.
Той были тревожные струны
Опять мне сквозь звон говорят
О том, что прошла наша юность,
Оставив лишь памяти яд.
Оставив печальное эхо,
Она пронеслась в стороне,
Как поезд, в котором не ехал,
А только увидел во сне.
А где-то играют Листа.
И рядом, под скрипки всхлип,
Сухие, пожухлые листья
Слетают с акаций и лип.
И я, несгибаемо стойко
Прошедший сквозь тысячи гроз,
Упав на железную койку,
Плачу без слез.
1952
***
Легки громады облаков,
Ветрами вдаль гонимые.
Под ними лишь горбы веков
Да степь необозримая.
Плывут они издалека,
Спокойные, неспешные.
Остановитесь, облака!
Постойте, белоснежные!
Там, за горами есть страна
Замученного пахаря.
Старушка бедная одна
Там сына ждет из лагеря.
Но облака, как журавли,
Плывут, качая крыльями,
Над гарью выжженной земли
И над путями пыльными.
Какое дело им, что я
Страдаю здесь и мучаюсь,
Что. наконец, душа моя
Полна тоскою жгучею.
Что ничего больнее нет
Страданий в одиночестве.
Какое дело им, что мне
На волю очень хочется.
Они не скажут ни о чем
Седой от горя матери,
Лишь пролетят косым утлом
Над синей моря скатертью.
И скроют в голубой пыли,
За волнами привольными,
Все, от чего душа болит,
Все, чем она наполнена.
1952
***
Раскаты прибоя морского
Я слышу иль чудится мне?
Но прочны дверные засовы
И эта решетка в окне.
Все то же вчера и сегодня,
И завтра такая ж судьба.
Когда же вздохну я свободно
и сброшу оковы раба?
Когда, повинуясь удару,
Откроется ржавый затвор?
Когда забелеет мой парус,
На солнечный выйдя простор?
1952
***
Опять меня мой век забросил
В глухие, дальние края.
Таких торосов наторосил,
Каких не видел в жизни я.
Что мне опять пророчат ветер
И неприветливая даль?
Мой горизонт, увы, не светел –
Он сер и холоден, как сталь.
Глаза тепла искать устали,
А впереди - снега и льды.
Чего же ждать еще от стали,
Как не тревоги и беды?
О, как судьба меня пытала!
Но - как ни мучила, ни жгла, -
Она меня приберегала
Для новых мук во славу зла.
Душа пока что не оглохла.
И ясен взор. И мысль ясна. (2 вариант – И ясен
взор, и кровь красна.)
Еще не здесь моя Голгофа,
Но знаю - ждет меня она.
1952
***
1. Когда читаю о деяньях власти,
Мне кажется, что я иду по трупам,
Перебираюсь через реки крови,
Рискуя поминутно утонуть.
Да, люди далеко не человечны,
А больше звери, потому что злы.
И вечность их, пожалуй, не исправит,
Одна лишь смерть от зла освободит.
2. Власть на Руси всегда была темна
И скрытна. И поэтому кровава.
В Отечестве в любые времена
Не право торжествует, а расправа.
Хлестали нас Истории ветра
И хлещут вновь, и воют, в пропасть сбросив.
Имели мы Ивана и Петра,
Теперь у нас безжалостный Иосиф.
3. Докопаться б до того, что скрыто
Под стальным Истории копытом,
Что под страхом лагерей и пыток
Не должно, не может быть забытым.
Это очень было бы полезно
Для страны с такой судьбой железной.
4. Любая власть, пока она в седле,
Вещает нам о мире на земле.
А мира нет. Его и быть не может,
Покуда власть сидит на нас в седле.
5. Историю не велено судить.
Но прошлое в любом из нас сидит.
Как ржавый гвоздь. И хочешь иль не хочешь
Приходится Историю судить.
1952
Вечер. Еще один день прошел.
Словно желтушник, лимонно-желт,
Словно дистрофик, сутул и худ,
Он не прошел, а прополз свой путь.
Вот надзиратель проверил замок.
Дальше гремит. Наконец замолк.
Я опускаюсь, будто на дно,
На голый бетон и гляжу на окно.
Он высоко - мне туда не достать –
Этот набитый железом квадрат,
Эта отдушина в мир больной,
Глухо пульсирующий за стеной.
Тело бессильно подняться ввысь,
Но есть и у тела спасенье - мысль.
Ее не пугает любая даль,
Ее не задержит решетки сталь.
Мысль вырывается на простор.
Что ж она видит над цепью гор?
Красное небо в ржавых крестах.
Тучи - как головы на шестах.
Мысль совершает за кругом круг.
Но мысли всегда не хватает рук,
Чтоб с этого мира сорвать покров
И смыть с человека позор и кровь.
Руки мои, точно плети, висят.
На ребрах можно учиться считать.
Много ли пользы от мысли теперь?
Слышу, как бродит поблизости смерть.
1952
***
Бывают дни, бывают ночи,
Когда на грань небытия
Взбираюсь из последней мочи
Почти потусторонний я.
Когда малейшее движенье,
Один рывок на эту грань, -
И перестанешь быть мишенью,
Ведь места нет для новых ран.
Но жажда жизни ненасытна,
Но телу надо пить и есть,
Ему бы вновь ползти к корыту,
Чтобы потом на нары лезть.
Да, есть животное начало
В любом из нас, в любой из нас.
Оно к земле нас пригибало,
Когда, подняться б самый раз.
Хочу не быть, не слышать слова,
Не видеть и не осязать,
Когда меня полуживого
Вандалы будут истязать.
Душ моя, ты выше тела,
Ты вся из света и любви,
Взгляни в глаза вандалам смело
И сердце мне останови!
1952
***
Сын Человеческий не знает,
Где приклонить ему главу.
А.Блок
Душе тесны границы тела
И узок времени просвет.
Жизнь примитивна до предела,
В ней никакого смысла нет.
Иду в бесплодную пустыню
В толпе измученных людей,
Топча надежные святыни
Во имя призрачных идей.
Болит душа и стынет сердце.
Тропа темна и холодна.
И рядом нет единоверца.
И впереди - печаль одна.
1952
***
В октябрьских далях сумрачно и глухо,
На небе щиплют тысячи гусей
На кухне ангельской и засыпают пухом
Наш грешный мир, тайгу и Енисей.
А люди, словно муравьи и пчелы,
Трудом упорным столько лет подряд
Хотят создать прекрасный и веселый
Всемирный рай, а все выходит ад.
Кольцом заборов, вышек и застенков
Мир окружив, в нем торжествует зло.
Оно имеет множество оттенков,
Добро же исчезающе мало.
Абсурден мир, он разделен при этом
На вы и мы, затем на ты и я,
И проступает изнутри скелетом
Трагическая сущность бытия.
И в жизни разграфленной и учтенной
Под грохот славословных канонад
Общественная наша разобщенность
Нас всех гнетет и может доконать.
Мир напряжен до крайнего предела,
Любви и дружбе мало места в нем,
И нам его вовек не переделать,
Пока мы все друг друга не поймем.
1952
***
Работай, спи и вновь работай.
Не рассуждай и не ершись.
Работай до седьмого пота.
Ну чем, скажи, тебе не жизнь.
Вся Родина - сплошная стройка
От Воркуты до Колымы.
Имеешь пайку, миску, койку.
А государство - это мы.
Дела идут, контора пишет.
Мы пьем и песенки поем.
А ты веди себя потише,
Будь терпелив в ярме своем.
...Бредет усталая колонна
Тайгой сибирской вековой.
И гордо, целеустремленно,
Шагает рядом с ней конвой.
Эй, там! Шагай без передышки!
Не рассуждай! Вперед иди!
А впереди - столбы да вышки,
Колючих проволок ряды.
1953
***
Юло И.С
Если грустно, спеши улыбнуться, друг мой.
Если больно, веселую песню запой.
Если что потерял, если кто обманул,
Если отняли все, не кричи: караул!
А спокойно, с улыбкою глянув вокруг,
Подними свою голову выше, мой друг.
Подними ее над суетою сует,
Над толпой, где ни Бога, ни ангела нет.
О страданьях молчи, их никто не поймет –
Ни далекий, ни близкий, ни этот, ни тот.
Запевай средь тоски, улыбайся, скорбя,
Чтобы жалостью кто не унизил тебя.
1953
***
Судьба меня не баловала,
И я ей в зубы не глядел.
Все время жизнь девятым валом
Несет меня, а я все цел.
И почему-то, как ни странно,
У самой смерти на краю,
Бинтуя ссадины и раны,
Я улыбаюсь и пою.
Я улыбаюсь неизменно
И тем, кто улыбался мне,
И тем, кто злобно и надменно
Гнал под конвоем по стране.
И я смотрю на все невзгоды
С простой уверенностью в том,
Что где-то солнце наше всходит
На перевале на крутом.
Что скоро небывалым светом
Оно осветит каждый дом,
И, наконец, мы солнце это
Свободой нашей назовем.
И пусть оно сияет всюду,
Над всей страной, во всей красе,
Простому трудовому люду
Углы высвечивая все.
И озаряя все каморки,
Все тайны тюрем, лагерей.
Святая правда будет горькой,
Но пусть она придет скорей.
1953
***
Страна дорогая в ознобе и пламени,
Ты домом, ты адом, ты раем была мне.
В дороге была ты Полярной звездою.
Была на привале кристальной водою.
Ты раем, ты адом, ты домом была мне...
И вот - не оставлено камня на камне.
Лишь только осталась в том громе и гаме
Сырая земля у меня под ногами.
Осталась земля в синяках и ожогах.
Вся в черных бинтах - бесконечных дорогах.
Я слушаю землю, я чувствую землю,
Я все земляное всем сердцем приемлю.
Я сам - земляной. Мои волосы - травы.
И руки мои, как дороги, шершавы.
И рот у меня - это трещина жажды
Иссохшей земли, напоенной однажды.
Все муки земли, все восторги земные
Во мне прорастают, как зерна ржаные.
И лезут ростками в весеннее небо
Надеждой земли, обещанием хлеба.
Родная земля, мы из пепла восстали,
Но снова идем мы по лезвию стали.
И все же, как в юности, перед содомом,
Хотя и казенным, ты стала мне домом.
А если грущу о земле я о древней, -
На ней ведь стоят города и деревни.
Не вечны на свете дома и колодцы -
Одна лишь земля нам навеки дается.
1953
***
Жизнь - бесконечная давка сраженья.
Жизнь - рукопашная толчея.
Нет в ней побед, есть одни пораженья,
И лишь на время бывает ничья.
В битву вступают все новые люди,
Слышится музыка новых имен.
Но победителей нет и не будет:
Каждый когда-нибудь будет сражен.
Пусть это царь или вождь, что над всеми
Гордо вознесся, внушая вам страх,
Но неотступно работает время
И даже он превращается в прах.
Как же ничтожны людские потуги,
Вся эта драка за славу и власть,
Если грызущие горло друг другу
Обречены уступить или пасть!
1953
***
Отчего же так сердце заныло?
Оттого ли, что дождь на дворе?
Оттого ли, что ты мне приснилась
В этой богом забытой дыре?
Отзвенела весеннею песней
Невозвратная давняя быль.
Лучезарней тебя и чудесней
Никого я не знал, не любил.
И, шагнув через годы и дали,
Я ищу, оглядевшись вокруг,
Те глаза, что со мною мечтали,
И тепло незапятнанных рук.
Но кругом только серые лица,
Только немилосердность сердец.
Не последняя ль это страница,
Где написано слово "конец"?
Жизнь прошла торопливой походкой
Под началом меча и огня,
И Харон на мифической лодке,
Может быть, поджидает меня.
Безнадежен удел человечий
В перевитых колючкой степях,
В этот стылый и сумрачный вечер
Я хотел бы увидеть тебя.
Мне бы только свалить этот камень,
Что лежит у меня на груди,
И к тебе прикоснуться руками, -
Будь что будет тогда впереди.
1954
***
Нас затравили словоблудьем:
Живи, пока ты нужен людям.
Пока ты можешь им давать
Хотя бы пить, хотя бы жрать.
Похвалят люди эту блажь.
Когда же ты им все отдашь,
Голодным будучи, не хнычь,
Коль подадут тебе кирпич.
Но как судьба нас ни дерет,
Неисправимый мы народ.
На волю глядя из тюрьмы,
В людскую правду верим мы.
Ты обмани нас сотню раз,
Но притворись, хоть напоказ,
На время стань, как мы, простым, -
Мы вновь поверим и простим.
И так везде, и так всегда
Мы, как мешки, несем года,
Все, что имеем, отдаем,
А груз все больше над горбом.
Он все растет, сгибая нас,
И упадем не ровен час.
Чтоб эту тяжесть не таскать,
Готовы мы и жизнь отдать.
1954
***
От тоски и муки нет лекарства,
Если жизнь до точки довела,
Если бесконечные мытарства
Все твои мечты сожгли дотла.
Если ты испытывал потери,
Если чувства хоронил живьем,
Если все, во что ты твердо верил,
Запросто растерзано зверьем.
Если мир - не люди, а мокрицы,
Каждый рад тому, что жив и цел,
Если сердцем некому открыться, -
Жизнь теряет всякий смысл и цель.
Если нет конца щемящей боли
И непоправим разлад с судьбой,
Что тогда? Идти к березам в поле
И веревку прихватить с собой?
И пускай забвенье слоем пыли
Засыпает путь тяжелый твой...
Для тебя друзьями в жизни были
Только степь да шелест ветровой.
Может быть за этой вот страницей
Растворится в вечности тоска
И в последний раз тебе приснится
Правда та, которую искал.
1954
***
Все разошлись, все ушли кто куда.
Не на день, не на два, ушли навсегда.
Кто в бессмертье, а кто в забвенье.
Кто против воли, а кто по теченью.
Кровью окрасил закатный пожар
Огромный земной остывающий шар.
И вот я один, как колодец в пустыне,
Песком засыпанный наполовину.
Вокруг лишь небо, песок и ветры
На сотни, тысячи километров.
Но верю: когда-нибудь путник наткнется
На ямку засыпанного колодца.
Возьмет он заржавленный заступ и станет
Против песка поднимать восстанье.
Будут мешать ему ветер и зной,
И звери его обойдут стороной.
Но вот, как награда за гору труда,
В его котелке засверкает вода,
Прозрачная влага, души моей свет,
Из мрачного прошлого добрый привет.
1954
***
Счастье загадывать поздно
В жизни пустой и убогой.
Ночью синей и звездной
Выйду я на дорогу.
Звезды - мои фиалки,
Забвенье - моя награда.
Мне ничего не жалко,
Мне ничего не надо.
Глупо вообразивший
Правду рукой потрогать,
Стану я сам таким же
Серым, как та дорога.
Станет мой путь клубиться
Пылью на всех этапах,
Станут дрожать и биться
Звезды в сосновых лапах.
Станут синеть рассветы
По перевалам снежным,
Стану хотя бы ветру
Самым простым и нежным.
Сердце надеждой полнится.
Сердце, оно с приветом.
Месяц, цыганское солнце,
Смейся над глупым поэтом.
1954
***
Окруженный стадами людскими
У обрывистых бездн на краю,
Снова вспомнил я звонкое имя
И летящую поступь твою.
Были верные, были чужие,
А тобою владел лишь во сне.
Почему же ни те, ни другие, -
Только ты вспоминаешься мне?
Почему, не коснувшись губами
Твоего золотого огня,
Я несу эту светлую память
Через жизнь до последнего дня?
Потому что средь злых и усталых,
В мире скользких ужей и гадюк,
От тебя в моем сердце осталась
Чистота незапятнанных рук.
Жизнь дала нам единые цели,
Но различные к целям пути –
Я шагаю с рубцами на теле,
Ты в венце продолжаешь идти.
Мне грозят обрушением глыбы
Водородных и атомных бомб,
Но каким бы отверженным ни был,
Никогда я не стану рабом.
И в людской мешанине, в которой
Все становятся злей и лютей,
Твое имя мне будет опорой
Для подрубленной веры в людей.
И пока я вдоль грани отвесной
Не дойду до последней межи,
Твое имя да будет мне песней,
Без которой немыслимо жить.
1954
***
Пройдя по свету тыщи верст,
Стою у бездны на краю.
Бросает осень листьев горсть
На шляпу пыльную мою.
Так вот куда меня привел
Мой одинокий горный путь!
Идти назад - тоска и боль.
А впереди - немая жуть.
И больше некуда свернуть.
Там, позади, осталась жизнь,
Где волком вой иль в гроб ложись.
Что вынес я из жизни той,
Бесчеловечной и пустой?
Одну щемящую тоску,
Что режет душу без ножа,
Готовность приложить к виску
Ружье и на крючок нажать.
В плену вельможного ворья,
Среди холопов и невежд,
Не жил, а задыхался я
В чаду несбывшихся надежд.
Смотрели люди мне в лицо
Недружелюбно и хитро.
И может быть, средь подлецов
Я мог бы разлюбить добро
И веру потерять в любовь,
И стал бы презирать людей,
Ведь всюду в мире льется кровь
И процветает в нем злодей.
Все, что оставил позади,
И что без памяти любил,
Я мог бы вырвать из груди
И на дорогу бросить в пыль.
Но в сердце тлеет доброта,
Начало всех людских начал,
И не пугают высота
И неизбывная печаль.
1954
***
Ты устанешь когда-нибудь биться,
Беспокойное сердце в груди,
Вырываться, как пленная птица,
Не привыкшая жить взаперти?
Не стучи так безудержно быстро.
Больше нечего ждать и искать.
Счастье в жизни мгновенно, как выстрел,
Постоянна одна лишь тоска.
Постоянна и вечна, я знаю,
Только пыль по дорогам крутым.
Все уходит, вдали исчезая,
Как улыбка, как песня, как дым.
Только сердце и слышать не хочет
О покое, забвенье и сне,
Подавай ему жизнь, хоть короче,
Но горящую в ярком огне.
Подавай ему бури и грозы.
Что же делать мне, сердце, с тобой,
Если жизнь - это грустная проза,
Пыльный путь к тишине гробовой?
1954
***
П.Г.
Товарищ мой, когда решишь ты сам
Одну лишь правду говорить отныне,
Советую: не верь ты чудесам,
Бери суму и уходи в пустыню,
Все в мире - ложь. Все эфемерно в нем.
Все пагубно - идеи и кумиры.
Тут правды не найдешь и днем с огнем.
Она и не нужна такому миру.
***
Идут дожди, шумят дожди.
Текут ручьи, журча во мгле.
Мой легковерный друг, не жди,
Что станет чище на земле.
Ручьи текут, к рекам стремясь,
А на земле все та же грязь.
Чтоб смыть ее и счистить чтоб,
Не дождь тут нужен, а потоп.
1955
***
Отчего в груди так тяжело,
Холодно, как в доме нежилом?
Оттого, что жизнь моя пуста,
Словно клен осенний без листа.
И зачем по свету, одинок,
Все брожу я, не жалея ног?
Что ищу я, устремляясь вдаль?
Листья те, что клен мой раскидал.
Если б можно было их собрать,
Стал бы раны в сердце затыкать.
Но беда, что на любом пути
Листьев тех вовеки не найти.
1955
***
Шумела жизни бурная река.
Земля жила, боролась и любила.
А я смотрел на жизнь издалека,
Как будто это все на Марсе было.
На истязанье отданный зверью,
Преследуемый этими и теми,
Я не был мертв, но в мертвом был краю,
Где словно бы остановилось время.
Невыносимый, сумасшедший мир,
Опутанный колючей паутиной.
Нет, то не мир, то был огромный тир,
Где убивали просто, как скотину.
Что десять лет в истории Земли?
Лишь миг, о нем и говорить не надо.
Но для меня те десять лет текли
Густой смолой по лабиринтам ада.
Вражды людской учебный полигон,
О, про тебя еще сложу стихи я!
Там каждый конвоир - Наполеон,
Там каждый негодяй в своей стихии.
Предсмертно-конвульсивный сталинизм
Там просто волк, а не в овечьей шкуре.
Не рассуждай! Как можно ниже гнись!
Такому позавидовал бы фюрер.
Куда идти в те годы было нам?
Кого просить о праве и защите?
Смотреть и то нельзя по сторонам:
Лицом к стене - и стойте, не дышите.
Родная Русь, печальная страна!
Нам за тебя и жизнь отдать не жалко.
Такая жизнь нам больше не нужна,
Ведь даже пес и тот не терпит палку.
Несчастна ты, несчастны мы с тобой,
Но без тебя нам даже рай не нужен.
Прости нам все и тот последний бой,
Когда «весь мир насилья» был разрушен.
1955
***
Когда душа чернеет от страданий,
Когда от горя некуда мне деться,
Я обрываю времени струну
И ухожу в страну воспоминаний,
Страну весны и солнечного детства,
Мою обетованную страну.
И вижу я пшеничное раздолье,
Родную степь, широкую как море,
И море, необъятное как степь.
Гляжу я с нескрываемой любовью
На мельницы на желтом косогоре,
На дальних хат белеющую цепь.
Они всегда соседствовали рядом
И поровну вошли в мою судьбину –
Морская воля и степной простор.
Стараясь все одним окинуть взглядом,
Я вижу неба синие глубины,
Где вольный коршун крылья распростер.
А там, внизу - дубки, баркасы, шхуны...
И я спешу скорее окунуться
В тот милый мир, где царствует вода,
Где я когда-то был простым и юным.
Ах, если б это все могло вернуться!
Нет, не вернется, знаю, никогда.
Как много потерял я в этой жизни!
Как много было отнято другими
На перекрестках и в глухом лесу,
Во всех моих скитаньях по Отчизне!
Осталось у меня одно лишь имя
И эта память, что в душе несу.
Родимый край я посещал не часто.
Мне запрещали новые вельможи
И гнали прочь, пуская в ход ружье.
Воспоминанья - вот мое богатство,
Их у меня никто отнять не сможет.
Что помнишь ты, то истинно твое.
1955
***
Когда я упаду, ты мне поможешь встать.
Немного отдохну, пойду вперед опять.
Но если и к тебе беда придет в пути,
Я подниму тебя и помогу идти.
Ты посмотри вокруг. Уже со всех сторон
Нас окружил толпой враждебный Вавилон.
Товарищей прибрав, он ненасытно ждет,
Когда же наконец наступит наш черед.
Никто нас не спасет. Лишь сами мы с тобой
Должны вести за жизнь тяжелый вечный бой.
Единственный просвет в неравной той борьбе
–
Твоя любовь ко мне, моя любовь к тебе.
Ты видишь? За холмом уже встает заря.
Идя навстречу ей, мы мучились не зря.
Но если не судьба дойти тебе и мне,
То лучше нам сгореть в святом ее огне.
1955
***
Вновь и вновь меня тянет куда-то,
А куда - я не знаю и сам.
Просто хочется птицей крылатой
Улететь к голубым небесам.
Может, там, где растаяли звезды
Над хрустальными гранями гор,
Я найду не отравленный воздух,
Никому не подвластный простор.
Может, в том очарованном мире,
Где готовится солнца восход,
Сброшу я эти путы и гири,
Отдохну от трудов и невзгод.
И, овеянный ветром свободы,
В том высоком и светлом краю
Я забуду жестокие годы
И печальную долю свою.
1955
***
Железное небо, серебряный снег.
Далекий, тяжелый, единственный путь,
Пройти его можно, наверно, во сне.
Так лучше упасть и навеки заснуть,
Так молит об отдыхе тело мое.
Так просит сочувствия сердце мое.
Но смотрит душа на остаток пути
И требует строго: ты должен идти!
1955