1928-1929 гг. начало репрессий в нашей стране: аресты, расстрелы, ссылки, порой даже невинных людей. В своих воспоминаниях «Как это было» я не затронула этого, так как в те годы нашу семью пока не беспокоили власть имущие. Вернуться к этому воспоминанию мне помог случай. Однажды я пришла в Мемориал по репрессиям к Бабий Алексею Андреевичу (руководителю группы «Мемориал»), чтобы поискать в списках расстрелянных моих близких знакомых. Кое-кого я нашла в книгах памяти, других Бабий нашел в компьютере, ну а несколько фамилий пока не оказалось. Правда Бабий сказал, что много дел еще лежат не разобраны, а значит, надежда есть на то, что о судьбе и остальных знакомых я узнаю.

Потом начался разговор на эту же тему. И я вдруг спросила его: «Хотите, я расскажу Вам, что мне довелось в те годы услышать и увидеть?» Он дал согласие. Итак. В 1928-1929 гг. мне соответственно 8-9 лет. Жили мы в г.Минусинске по ул.Островской, что почти на краю города, а дальше степь с наличием нескольких курганов, а за этим всем сосновый бор, который протянулся от протоки р.Енисей и затем круто поворачивал влево в километрах 3 от города. Мы дети, особенно летом, вечерами всегда играли около домов. Нам ничего не грозило, так как автомобилей в то время у нас в городе еще не было.

И вот вдруг стали вечерами, часов в 10-11 проезжать мимо нас какие-то серо-черные крытые и, кажется, без окон машины. Мы, конечно, от этого чуда врассыпную по дворам. Взрослые сразу же назвали их «Черный ворон». Ездили они всегда по одной.

Все чаще мы стали слышать от взрослых: «Вон опять «Черный ворон» повез на расстрел». Или, среди ночи слышишь, родители друг другу говорят: «Слышишь, опять стреляют?» Эти звуки были слышны со стороны тюрьмы, которая от нашего дома стояла на левом берегу и вначале города. Там, вокруг тюрьмы, был сосняк, в котором и расстреливали заключенных. Других увозили в бор по следующему маршруту: от тюрьмы, через мост до ул.Красных партизан (это был Усинский тракт до Тувы) до ул.Островской по ней сворачивали направо и ехали мимо наших домов в бор. Но никто не рассказывал, где именно расстреливают. В этот бор, а он был от города километрах в трех, мы, дети, компаниями человек по 5-6 ходили за грибами, иногда с родителями или со старшими сестрами, а чаще одни.

Рыжиков и сырых груздей было всегда много, особенно если пройдешь 2 елани и только в третьем массиве леса начнешь поиск, но по такому пути мы ходили только со взрослыми. Елань – это свободная от леса поляна, довольно длинная и широкая, на них сено косили и арбузы, дыни садили, наверное, и картошку садили. Нам было строго наказано брать только рыжики и грузди, ну и при нужде белянки и волнушки, а эти две последние росли на выходе из бора, около лысой горы, которая была от основной дороги, как раз против поворота леса влево. На самой горе, как специально вдоль ее были ступеньки, как в домах от 20 до 50 сантиметров шириной, а вокруг ее рос реденький лесок березок, осины, каких-то кустарников с черными и красными ягодами и очень мало сосен. Ширина этой полоски была не более 15 метров. Вот сюда-то мы и заходили иногда только затем, чтобы заполнить корзину до краев, так как в эти дни нам не удавалось набрать полную корзину рыжиков и груздей. Это было нашей гордостью перед родителями.

И вот однажды, не помню, был ли договор с матерью наших друзей о том, что она тоже завтра пойдет за грибами, но она пошла в бор, как обычно рано утром, а мы – часов в 8 или 9. Поскольку дорога в эту часть бора была единственной, то и встреча с матерью была неизбежна, если она уже наполнила свою корзину. Так и случилось. Где-то, не доходя до леса километр 1 или 1,5, тетя Аня с нами повстречалась. (Не помню, была ли у нее корзина полной или нет). Только очень хорошо помню, когда она сказала: «Ребятишки, впереди будет сворот влево, так Вы не ходите по ней». Причину нам не объяснила почему, и ушла (до сих пор мысленно благодарю ее за предупреждение, иначе мы бы никогда не узнали место расстрела, так как, как я уже писала, о том, что этот участок мы посещали по необходимости не более раза в осень). Как только мы подошли к свороту, то тут же пошли по нему. Нас, видимо, не пугало то, что след-то от машинных колес был ясно виден (я уже говорила о том, что этого сворота вообще не было, «Черный ворон» проторил этот путь в сторону по указу НКВД). Молча, мы тихо двигались вперед. Так как гора стояла от дороги на расстоянии не более 200 метров, поэтому мы и сворот прошли быстро, и нашим глазам предстала следующая картина: машинный след закончился метрах в 3 от черного прямоугольника, засыпанного до краев, а вокруг него лежали остатки земли. Страх охватил всех. Ведь мы почти ежевечерне слышали от взрослых: «Опять повезли на расстрел». Поэтому даже 8-12-летним грибникам не трудно было догадаться кто здесь, в яме, лежит. Совершенно не помню, как и каким путем, мы ретировались тогда от этого страшного места, то есть побежали в лес или домой. Алексей Андреевич сидел против меня и молча слушал мой рассказ. От такого внимания к моему рассказу мне как-то было не по себе и поэтому в мозгах сверлило: «Наверное, Алексей Андреевич думает, во старуха сочиняет».

Я рассказала еще о том, как мы в 1942 году со старшей сестрой ходили за грибами в другую сторону бора и там она специально подвела к тому месту, где была могила расстрелянных. Я замолчала. Алексей Андреевич с минуту посидел молча, а потом и говорит: «А Вы знаете, на этом самом месте установлен памятник». У меня перехватило дыхание, внутри все затряслось. Я с дрожью в голосе только и спросила: «3начит, я Вам все правильно сказала?» Он встал, подошел к компьютеру и включил его. На экране показался памятник, массивный такой. У меня было такое состояние, что в силах могла только спросить: «Кто поставил памятник?». Алексей Андреевич сказал, что это сделал Минусинский Мемориал. Я сказала им: «Спасибо за память».

К сожалению, не смогу туда съездить по состоянию здоровья, да и возраст, 5 марта 2009 года мне будет 89 лет.

3-4 декабря 2008 год
Вержбицкая Г.Д.