Воспоминания об отце

Мой отец - Вальтер Вернер Карлович родился в июне 1894 года в поселке под Таллином, эстонец, сын рыбака. Член партии большевиков в 1917 г.

В годы гражданской войны он работал в штабе 16-й Армии Западного фронта (Смоленск, Могилев, Минск). здесь встретился со своей будущей женой, моей матерью, работавшей там же, а затем в штабе фронта.

В 20-е годы, после окончания дипломатических курсов, отец работал на дипломатической работе (Афганистан, Греция, Турция). В Турции в 1929-30 гг был послом Советского Союза, там же в 1927 году родилась я, а в 1930 году семья вернулась в Москву. В Москве отец вначале продолжил работу в Наркоминделе (мы жили в этом же здании по адресу: Кузнецкий мост, дом 5.21 кв 31, тел. КО-96-50, около памятника Воровскому). Потом он был переведен инструктором в ЦК партии, где работал до 1937-го года и позже - в Управлении кинематографии (Кинофикации?). 1-го октября 1939 года он был арестован, а в ноябре 1944 года скончался в Казанской тюремной психиатрической больнице от туберкулеза легких, о чем на запрос в 1946 г. мною был получен официальный документ.

Я хорошо помню своего отца. Это был плотный человек среднего роста с добрым внимательным ным взглядом серо-зеленых глаз и светло русыми волосами, зачесанными на косой пробор. Он был немногословен и аккуратен во всем - - и в одежде, и в работе не терпел беспорядка. Его увлечениями были: филателия, шахматы и рыбалка. Удил он удочкой, сидя часами летом на берегу речки и меня приучил к этому; прекрасно плавал. еще любил он иногда съездить на охоту на боровую дичь и очень любил собирать грибы. Брал и меня с собой в лес, учил находить меня собирать грибы, а когда мы садились отдохнуть на полянке, он вырезал мне красивые ложки из дерева, делал из бересты туески и рассказывал разные случаи из своей жизни, большинство из которых я забыла.

Родители его умерли рано от какой-то эпидемии (тиф? холера?) и он мальчишкой остался один, скитался, пока не попал в армию.

Он очень любил мою мать, но еще больше меня и уделял мне все свое свободное время, которого у него было немного. Каждый выходной день (тогда были 6-ти дневки) он брал меня за руку и мы с ним шли гулять по Москве, которую он очень хорошо знал; посещали музеи, ходили в цирк, зоопарк.

Во время таких прогулок он много рассказывал мне о вождях революции, героях гражданской войны, о нашей стране, учил любить ее и быть патриоткой своей многонациональной Родины. Мне было интересно гулять с ним, он был мне старшим товарищем, другом. Отец знал несколько иностранных языков и часто отвечал иностранцам, которых тогда было много в Москве, на их языке - как пройти или доехать куда-то. А я гордилась тем, что мой папа все знает и очень любила его.

Помню, во время переписи населения в 1934 году, к нам в квартиру пришли паренек и девушка. Отца и мать они записали, а когда дошла очередь до меня, встал вопрос - кто же я по национальности: эстонка, еврейка или русская? Отец попросил, чтобы меня записал эстонкой, сказав мне: “У тебя, Лена, есть родные, у меня же кроме тебя и Майки нет никого”. Юноша и девушка переглянулись и спросили у меня: “Девочка, как записать тебя?” И я твердо заявила: “Как папу!”, - чем очень обрадовала его. Так с тех пор по документам я считаюсь эстонкой, хотя не знаю языка и мне ни разу в жизни не пришлось побывать в Эстонии.

В нашей семье всегда царила спокойная дружелюбная обстановка, родители никогда не разговаривали друг с другом грубо и тем более никогда не обзывали друг друга ( с чем мне пришлось в жизни встретиться не раз), никогда не видела их пьяными, хотя вино всегда было дома (для гостей и праздничных дней).

Отец хорошо рисовал и очень красиво писал мелким почерком, помогая мне оформлять школьную стенгазету. Он с удовольствием играл со мною в лото, домино, бильярд, шашки, рано приучил решать кроссворды, пробовал научить игре в шахматы и очень хотел научить эстонскому и английскому языкам (немецкий язык я знала хорошо - и разговаривала, и читала детские книжки с готическим шрифтом. Родители за границей оба работали, русской няни мне не нашли, а нашли немку и дома все разговаривали по-немецки, который родители хорошо знали). Но только месяц он позанимался со мною, после чего однажды за ним приехали четверо, и после многочасового обыска в квартире, увезли в Бутырки. Больше я его никогда не видела. Было это 1 октября 1939 года и было мне тогда неполных 12 лет.

Помню, как шел обыск. У родителей была хорошая библиотека художественной и политической литературы на русском и иностранных языках, насчитывающая до 600 томов, в том числе полное собрание сочинений В. И . Ленина, и моя детская библиотека насчитывала до 200 книг.

Каждую книгу они перелистывали с первой до последней страницы, перетрясли все вещи, перебрали все фотографии, часть из них забрали, в том числе ту, где отец на трибуне принимал парад советских моряков. в Стамбуле (Турция). Не попали в опись и таинственно исчезли мамины квадратные платиновые ручные часики с дарственной надписью, отцовский полевой цейссовский бинокль и куски цветного хрома - желтые и красные нам с мамой на туфли и черные - отцу на сапоги. Отец пока шел обыск, в течение несколько часов сидел на стуле посредине комнаты, уставившись взглядом в одну точку - на мамин портрет на стене, руки у него были назад. Когда обыск закончился, мне велели пойти в спальню и лечь в постель. Дверь там была напротив изголовья и когда отец попросил разрешения попрощаться со мною, ему разрешили встать в дверях, а сами встали по бокам от него.

Отец сказал мне:”Мы с тобой видимся в последний раз, мамы тоже нет и ты останешься одна. Напиши дяде в Сталинград и он приедет за тобой. Прости, что мало денег оставляю, у меня всего 150 рублей 915 р. по-нынешнему),я возьму себе 50 рублей на папиросы, а 100 оставляю тебе. Прощай, а теперь запомни, что я скажу тебе, запомни, Майя, на всю жизнь (меня всю трясло,я итак как губка впитывала все последние слова его) и вдруг он начал быстро говорить: “Берия плохой дядя, Берия - плохой дядя..” Его начали бить, пинать, вытолкали из квартиры, пинали в подъезде, а потом все затихло, его увезли. Большую комнату сразу опечатали, а спальню пока оставили (меня должны были отправить в детприемник набиралась группа детей репрессированных для отправки в Омск - это я поняла из их разговора, но домработница уговорила женщину управдома, присутствовавшую при обыске, оставить меня до приезда дяди, и та, за 2 пары новых шелковых маминых импортных чулок, оставила меня с нею.

Почему отец сказал, что нет мамы? Да потому, что после ее ареста он несколько раз ездил хлопотать за нее, считая это недоразумением, был и в ЦК партии, и на Лубянке ( у Кагановича, Берии), а потом однажды, когда я была в школе, к нему приходила немолодая, скромно одетая женщина и сказал ему, что сидела с мамой в одной камере, что кормили их там грубой пищей и черным хлебом, а у мамы была больная печень и она умерла, ее же выпустили (фактически, как потом выяснилось, мама 18 месяцев просидела в одиночной камере в Бутырках, а потом решением “тройки” быдла сослана в Сибирь, в Красноярский край сроком на 3 года).

После этого посещения отец замкнулся, стал задумчив, подозрителен.

Началось расстройство психики с периодами ухудшения и просветления, и даже я, 11-летняя девочка, поняла это. Так его больного и забрали. Когда дядя увез меня в Сталинград, обе наши комнаты занял работник НКВД.

Что еще запомнилось, связанное с ним? Когда я осталась вдвоем с домработницей тетей Варей (Варварой Андриановной Раменской, родом из Ясной Поляны, бывшей горничной из усадьбы Толстых), она решила отметить мой день рождения 10/Х-39 го и велела привезти на него тех ребятишек из класса, у которых родители были тоже репрессированы. Нас оказалось четверо, она настряпала пирожков и булочек, купила бутылку портвейна и напоила нас, а сама, глядя на нас, плакала. Один раз мы с нею ездили в Бутырки, отстояли длинную очередь, а потом в окошечко я передала для папы деньги (красную тридцатку с портретом Ленина), чтобы он мог купить себе папирос. Мне сказали, что 3 рубля (7 рублей?) сбор, а оставшиеся деньги ему передадут, но так ли было это - не знаю.

В моей памяти он остался добрым и честным человеком, истинным коммунистом - интернационалистом и патриотом, верным и преданным мужем, ласковым и нежным отцом. А слова его при нашем прощании я действительно запомнила на всю жизнь.

И последнее. Об отце ничего не было известно. Мама, к которой я приехала в Сибирь в 1943 году. писала запросы в различные инстанции. Наконец ей сообщили, что он находится на лечении в Казанской тюремной психиатрической больнице по поводу туберкулеза легких и просили посылать ему продуктовые послыки для поддержания его. Сколько мы их отправляли за пару лет - не помню. Время было военное, трудное и голодное. Мама отправляла ему весь свой рабочий паек (она работала в с/х “Таежный” от Норилькомбината, который снабжался союзниками): американскую тушенку и колбасу в банках, какао, сливочное масло, турецкий табак, а сами в основном питались картошкой, крупами и овощами. Нам так хотелось помочь ему и мы ждали, когда кончится срок его заключения и он выйдет на поселение, ждали встречи с ним. И вот когда я в 1946 году заканчивала 10-ый класс сухобучимской СШ и собиралась по совету мамы поступать в Красноярский мединститут, мне потребовалась справка о его местонахождении, и на запрос я получила… свидетельство о смерти. Оказалась, что уже более полутора лет его не было в живых. Кого же тогда мы с мамой “поддерживали” все это время?

20/VI-89 года Подпись

Елена Иосифовна  Вальтер
АВТОБИОГРАФИЯ

Родилась в 1896 году в гор. Минске, Белоруссия, по-национальности еврейка. Отец - служащий аптеки, мать - домашняя хозяйка. Окончила 4х классное городское училище, после чего меня отдали в мануфактурный магазин ученицей, позже стала продавщицей. Там я работала до Октябрьской революции и одновременно окончила курсы бухгалтеров, учясь по вечерам. Первая моя работа после революции - Минский губернский комитет партии большевиков, где я работала бухгалтером-кассиром и машинисткой. Во время наступления белополяков я вместе с комитетом партии эвакуировалась в Бобруйск, там работала в Губревкоме, затем эвакуировалась в Смоленск, где тогда находился ЦК Литвы и Белоруссии. По приезде, туда, меня направили в главную ликвидкомиссию, где я работала счетоводом и машинисткой. После ликвидации комиссии я была направлена смоленским комитетом партии на работу в регистроотдел 16-й Армии на должность делопроизводителя и машинистки. В 1920 году из Москвы приехал новый начальник регистроотдела - Вальтер Вернер Карлович, эстонец по-национальности. Из Смоленска штаб 16-й Армии переехал в Могилев и, когда началось наступление на Западном Фронте, я доехала со штабом Армии до Минска, где находились мои родители и по моей просьбе я была переведена в штаб Западного Фронта, который в то время находился в Минске и назначена секретарём отдела снабжения политуправления Западного Фронта. С ним вторично отступала из Минска в Смоленск. Вальтер в то время находился в полевом штабе 16-й Армии, которая наступала на Варшаву. В январе 1921 года он заехал за мной в Смоленск и мы вместе приехали в Москву. После демобилизации меня направили В Наркоминдел, где я работала делопроизводителем, помначканцелярии. Вальтер по приезде в Москву работал в региструпре, но вскоре был направлен в Наркоминдел, учился там на дипломатических курсах и работал в архиве наркома. В середине 1921-го года он был назначен секретарем генконсульства СССР в Герате /Афганистан/ и мы поехали с ним туда. В 1923м году мы вернулись в Москву и муж был назначен 1-м секретарём полпредства СССР в Афганистане /гор. Кабул/, а позже, за отсутствием полпреда, он работал поверенным в делах. В 1924м году мы вернулись в Москву и очень скоро мужа опять направили 1-м секретарем полпредства СССР в Греции /г.Афины/. МНе очень хотелось остаться в Москве и пойти учиться, но мне отказали. В Афинах я работала в Торгпредстве машинисткой-делопроизводителем. В 1926 году муж уехал в отпуск в Москву и там получил новое назначение в Турцию 1-м секретарём Полпредства и по приезде его в Стамбул /Константинополь/ я из Греции переехала к нему. В Стамбуле я работала освобождённым секретарём месткома советских учреждений и выполняла работу женорганизатора. С 1929 года муж работал

Генеральным Консулом в Стамбуле. В 1930м году мы переехали в Москву. По приезде я сразу не могла пойти работать, т.к. у меня был маленький ребёнок 2,5 лет и только в конце 1930го я была направлена райкомом в садвинтрест, где я работала секретарём отдела кадров, а потом ответственным исполнителем по учёту кадров. В конце 1931го я была отозвана Московским горкомом партии и направлена в распоряжение отдела кадров аппарата Исполкома Коминтерна, где я работала до ареста в 1938м году - до приезда тов. Димитрова после Лейпцигского процесса в отделе кадров и учёта, а после - в секретариате тов. Димитрова. Арестована была 13/Х-1938 года. Обвинение, которое мне было предъявлено: "участие в контрреволюционных органах аппарата" и спустя 1,5 года при ознакомлении с моим "делом" я узнала что меня оклеветал бывший работник отдела связи ИККИ. На вопрос на следствии: "Кто ещё был в этой организации?" - он в числе других имён указал на меня. Он хорошо знал каким доверием я пользовалась и наверно в его интересах было оклеветать побольше людей. РешениемОСО от января 1940го года я была выслана в Красноярский край сроком на 3 года. Срок ссылки кончился в ноябре 1941го года, я получила паспорт, но началась Великая Отечественная война и мне некуда было ехать/. 6/III 40-го года в Красноярске освободили и дали на выбор много районов, но я просила поближе к городу и меня направили в Сухобузимский район. 8/III-40-го года райМВД села Сухобузимское направил меня в колхоз в деревню Воробино, но там подходящей работы не было, и 20/Ш меня направили в совхоз "Таежный", где я и работала до 25 июня 1951 года. До сентября 1942 года работала на разных общих работах, а с сентября с переходом совхоза в систему Норилькомбината, работа зав маслозаводом дома отдыха "Таёжный" Норилькомбината. 25/VII-51го года сдала завод и вместе со своей дочерью выехала к месту её работы в Туруханский район. Дочь моя родилась в 1927 г. в Турции /гор.Стамбул/. Кo мне приехала в 1943м году.

В партию я вступила в 1919м году, чистки партии проходила в 1921м году - Наркоминдел, в 1930м году, по приезду из Турции, - ЦК ВКП/б/, в 1932м году - аппарат ИКНИ. Проверку партийных документов проходила в Ленинском райкоме Москвы в 1935м году Партвзысканий не имела. Партбилет был отнят при аресте.

Родные: мой старший брат - инвалид Израиль Иосифович Браверман живёт в Саратове, с ним переписываюсь, брат Горац Иосифович Браверман живёт в Москве, с ним не переписываюсь. Мать - Браверман Лия и сестра Бельник Ева вместе с тремя детьми были умерщвлены гитлеровцами во время Отечественной войны в Минске, Белоруссии,

О прошлом мужа я знаю из его слов. Родители его крестьяне, деревня недалеко от Ревеля /Таллина/, эстонец. Родители умерли в его раннем детстве, близких родных не было, о чём он всегда говорил с горечью. Октябрьская революция застала его в госпитале, там же он вступил в партию большевиков. По приезду из Турции ЦК ВКП/б/ направил его из Нэркоминдел управделами ИККИ, но зг-тем он был отозван и оставлен в аппарате ЦК партии инструктором, где он работал до конца 1937го года, после чего он был назначен начальником /или зам. начальника/ отдела кадров управления кинематографии. Когда меня арестовали, он оставался дома, и не чувствуя за собой никакой вины, я его успокоила, что через день-два вернусь, и больше я его не видела.

О смерти его узнала в 1946-м году.

Е. Вальтер

Воспоминания о матери

Моя мать - Вальтер (Браверман) Елена Иосифовна родилась 17 /VI-1896 года в г. Минске в семье провизора.

Еврейка, член партии большевиков с 1917 года. Познакомилась с отцом и вышла за него замуж на фронте во время гражданской войны. дед, узнав, что она вышла не за еврея, а за эстонца, проклял свою любимую дочь и только в 30-ом состоялось их примирение (помню, как они с бабушкой приезжали к нам в Москву, он - высокий, широкоплечий, голубоглазый, она - маленькая, худенькая, черноглазая). В 20-е годы родители жили и работали за рубежом - в посольствах СССР в Афганистане, Греции, Турции. После возвращения в Москву в 1930 году, она недолго работала в Винтресте, а затем до ареста - в Коминтерне, который сначала находился на Моховой, а затем в районе Сельхозвыставки (ныне ВДНХ), в секретариате Димитрова. Она была дружна с его женой Розой Юльевной и младшей сестрой Еленой Михайловной, которая вместе с мужем Вылко Червенковым и двумя детьми - Володей и Ритой (?) жила в Москве. Мама не раз бывала в доме в московской квартире Димитровых на ул. Серафимовича в Замоскворечье (один раз и я была с нею) и на даче под Москвой, где мне тоже довелось побывать.

Какой была мама? Среднего роста, с серо-голубыми глазами, волнистыми темными, а затем седыми волосами и доброй приветливой улыбкой. Одевалась она всегда скромно, предпочитая платьям строгий костюм или сарафан с блузкой. В свободное время любила читать художественную литературу, вышивать, учила меня петь свои любимые революционные песни: “Интернационал”, “Варшавянку”, “Заводы вставайте!”, “Мы кузнецы” и др, а также песни Эрнста Буша на немецком языке, но безуспешно - петь я так и не научилась. Еще она очень любила театр, особенно Большой и МХАТ и некоторые спектакли смотрела по нескольку раз. Она и меня пристрастила к искусству и когда отец был занят и не могу совершать со мною прогулки в выходные дни, мы с мамой ходили в театры. В Большом театре я видела балеты “Три толстяка” и “Конек-горбунок”, в МХАТЕ сказку “Синяя птица”, часто бывали с нею и в детских театрах, в том числе в театре кукол. В кино мы ходили втроем, всей семьей.

Мама была человеком дела, трудиться начала с 14-ти лет и когда оформлялась на пенсию, ее общий трудовой стаж составлял 41 год. Она никогда ни перед кем не унижалась, была правдивой и справедливой, везде и всегда пользовалась заслуженным уважением окружающих. К ней всегда тянулись люди всех возрастов, обращались за советами или поддержкой в трудные минуты жизни. Как и отец она была интернационалисткой. Все это я видела, приехав к ней в Сибирь, где она была в ссылке, а потом осталась на поселение. А любимой песней ее стала:

“Динь-бом, динь-бом, слышен звук кандальный,
“Динь-бом, динь-бом, путь сибирский дальний…”

Когда мы жили в Москве, в моем безоблачном довоенном детстве, мама ежегодно в августе-сентябре месяце ездила на лечение в Ессентуки или Кисловодск на минеральные воды, так как у нее была больная печень. так было и в 1938 году. Вернулась она оттуда в начале октября, несколько дней болела, а в ночь с 13-го на 14-е октября ее арестовали и, после обыска, увезли.

Училась я тогда в 4-м классе. Ночью я внезапно проснулась от того, что в спальне горел свет и были чужие люди. Мама быстро подошла к моей постели, сунула руку под подушку и сказала: “Спи, и обещай мне, что будешь хорошо учиться”, поцеловала меня и отошла. Я спросонья обещала ей и снова заснула, а утром дома ее уже не было. На мой вопрос о ней отец сказал, что за хорошую работу ее снова отправили на курорт, при этом глаза его были грустными. И, вдруг, я вспомнила рассказ “Таня-революционерка”, который мы недавно читали в классе (там девочка во время обыска квартиры жандармами, незаметно спрятала шрифт (листовки?) в кувшин на столе и жандармы, не найдя ничего, ушли), сразу все поняла, подбежала к постели и под подушкой нашла маленькую паспортную фотографию мамы. Сделав вид, что поверила словам отца, я в душе поклялась, что закончу 4-ый класс только на “отлично” и выполнила клятву: 4-ый класс в Москве и 5-ый в Сталинграде я окончила с Похвальными грамотами, которые храню до сих пор. Во время обыска были изъяты две фотографии, подаренные маме Димитровым (на одной из них он сидит с членами Коминтерна, на другой - его жена, младшая сестра, жены членой коминтерна и мама) и его книга с дарственной надписью , которыми мама очень дорожила.
Недавно в одном из болгарских журналов я видела эти фото, но к сожалению часть лиц на них отсутствует.

После ареста мама 18 месяцев провела в одиночной камере Бутырской тюрьмы, после этого ее судила “тройка” (Абакумов, Кабулов, Меркулов) и она была отправлена в ссылку в Сибирь, в Красноярский край сроком на 3 года с учетом полутора лет, проведенных в тюрьме. Потом при встрече она рассказала мне, что не сошла с ума лишь потому, что много читала художественную литературу - в Бутырской тюрьме была хорошая библиотека. Трижды она писала Сталину о том, что была несправедливо арестована наивно думая, что он прочтет ее письма, пока не поняла все… Запомнилась ей Омская пересыльная тюрьма, где ночевала в одной камере с уголовницами. Обратила внимание, что те съели баланду в обед, спрятав хлеб, а вечером забрались отдыхать на верхние нары, оставив прибывшим по этапу нижние. Ночью в камеру вползли полчища крыс и уголовницы бросали им сверху хлеб, а они дрались за крошки, образуя свалку на полу.

“Это было ужасное зрелище, - говорила мама, - и мы всю ночь не спали.” В Красноярске мама предложили самой выбрать район для жительства и она попросила ближе к городу.

Так ее направили в Сухобузимский район. Сначала она жили в деревне Воробино на квартире у 2-х стариков, но там работы ей не было и вскоре ее перевели на I-ое отделение совхоза “Таежного”, где она вместе с другими ссыльными женщинами перебирала картофель в подвале, а потом стала работать на маленьком мясозаводе. Жила она в бараке в небольшой комнате вместе с двумя ссыльными женщинами: тетей Варей Шпак, колхозницей с Дальнего Востока и монашкой Прасковьей из Курского монастыря.

В 1943 году приехала я и тоже поселилась с ними. Когда я наедине рассказала маме о своей жизни с отцом после ее ареста, о его болезни, аресте и его последних словах, она стала просить меня , чтобы я об этом никогда никому не говорила и что отец сказал так из-за нарушения психики. Я обещала ей, но в душе верила отцу.

После окончания Сухобузимской средней школы (8-10 кл.) я поступила в Красноярский мединститут. Мы с мамой жили на Севере в Туруханском районе, куда после окончания мединститута я была направлена на работу, когда в 1953 году умер Сталин, а вскоре был арестован Берия. Написав в Москву в ЦК партии, мама вскоре получила оттуда вызов. Там ей вернули партбилет, восстановив партийный стаж, выдали единовременное пособие (10?12? новых сотенных купюр) и поставили на очередь на квартиру). В 1955 году она была полностью реабилитирована за отсутствием состава преступления, но отца реабилитировать ей не удалось. В апреле 1957 года мама переехала на жительство в Москву, там встретилась с женой умершего в 1949 году Димитрова - Розой Юльевной и 18/VI 57 г. была на торжественном заседании в Колонном зале Дома Союзов, посвященном 75-ти летию со дня рождения (именной юбилей №1802). Но в августе 1957 года она тяжело заболела, попала в больницу, была многократно оперирована в Московских клиниках им. Остроумова и Боткина, а последние 2 операции ей сделали в Ленинграде в клинике Военно-медицинской Академии имени Кирова, но сердце ее не выдержало и 13/VII-1960 года она скончалась.

Похоронена на кладбище в Автово.

Она была мужественным, волевым человеком. за 3 года нахождения в больницах она перенесла 13 операций под наркозом, 6 раз болела пневмонией после него и до последнего дня верила в свое выздоровление, в победу медицины над недугом.
И еще запомнилась мне она как идейная коммунистка, верившая в торжество коммунизма и как добрая и ласковая мама и бабушка.

20/VI/89 г. г. Ачинск

Архив Ачинского «Мемориала». Муниципальное бюджетное учреждение культуры «Ачинский краеведческий музей имени Д.С.Каргополова»

Вальтер Вернер Карлович в1924 г.

Вальтер Елена Иосифовна в 1924 г.