Годы депортации российских немцев в Кировской области
(из воспоминаний очевидцев)
О.В. Байкова

Первые тяжёлые месяцы войны с фашистcкой Германией способствовали обострению политической ситуации во многих районах Советского Союза, некоторой дестабилизации в межнациональных отношениях. Сказывались здесь и результаты целенаправленной пропагандистской деятельности противника, которая имела цель посеять вражду, недоверие между нациями и народностями. Правительство прибегает к новым акциям по депортации для снятия напряженности и урегулирования назревавших конфликтов. Теперь вынужденной миграции, приобретшей уже непрерывный характер, подвергались не отдельные группы населения той или иной национальности, а целые народы1.

28 августа 1941 г. Президиум Верховного Совета СССР принял указ «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». Массовая депортация сороковых годов была осуществлена в планово-советской форме на «добровольно-принудительных» началах. Навсегда были поломаны многие сотни тысяч людских судеб, был деформирован образ жизни, исторически сложившийся комплекс традиционной этнокультуры и т.д.

Основными местами выселения российских немцев были определены: Казахская ССР, где предполагалось разместить 467 тыс. чел., Алтайский край – 110 тыс. чел., Красноярский край – 75 тыс. чел., Новосибирская область – 130 тыс. чел., Омская область – 85 тыс. чел. К концу 1941 г. переселение немцев было закончено.

Автономная советская социалис-тическая республика Немцев Поволжья, благодаря которой немцы получили в 1924 г. собственную национально-территориальную форму государственности, в самом начале войны решением правительства была уничтожена, а всё её немецкое население вывезено в Казахстан и Западную Сибирь в качестве спецпереселенцев.

(В представленной работе используются расшифрованные фонозаписи российских немцев, проживающих в посёлках Созимский и Черниговский Верхнекамского района Кировской области с начала депортации. Данные фонозаписи были получены во время диалектологических экспедиций 2001–2003 гг. в северные районы Вятского региона, и в настоящее время составляют часть звукового фонда записей устной речи жителей Вятки конца XX – начала XXI вв., имеющихся в Лаборатории по изучению вятских говоров и фольклора Вятского государственного гуманитарного университета и акустической базы данных «Русские диалекты» архива звучащей речи Рурского университета г. Бохума, Германия).

Из воспоминаний Теодора Андреевича Юнгблюда: «Вот. Сразу нас перебросили станция Нахои, аэродром строить, ведь ничего же не было. Там хлеб стоял, рос. Ну, мы приехали с пустыми руками, с нашим транспортом, правда. Это моментом уже Саратов бомбили. И нас домой, мы schon (=уже) Нахои были. Указ вышел о выселении. Ну, там было написано. Я давал… где-то эта газета сохрани… хран… э… в связи с тем, что обнаружены тыщи (=тысячи) tausend und tausende Spionen, Diversanten. Вот. То, что… вр-ра-н-ньё! Это я… убедился, что ничего нет. Были возможности такие во время э… когда эвакуировали нас из дома, чтоб какой-нибудь сопротивление был(о)… Народ, вот, и не думал даже. И мне приходилось людей возить на вокзалах, на станциях… На нашем же транспорте. Вот, короче говоря, станция Красный Когот, Орбах, Нахои, Либехинка – четыре станция, это… э…большие станции, которые проходят (по) Поволжь(е). Вот… А сам, сами с матерью последними из села. Вот. По Волге э… на Енгельс. Что характерно, бо… бомбили вовсю. Э… Нас на баржах открытыми, а… ничего, никто не тронул. Даже, даже и нам передают: «Не паникуйте, ничего, всё будет нормально»… Мы… мы попали в Хакасси(ю), это Красноярский край. Вот. Было бы нормально. (В)от. Э… Местность даже мне понравился. Сравнимо… можно почти что сравнивать с Поволжьем. Ну, хлеб… всё стоял. Всё мы успели убрать. Вот. Всё. Ну, все мужики же, вот, и все специалисты, вот. Вот, на машинах, ну, всё… А там отсталый народы, вот. Смешно даже было. Нас возили, это, от Абакана до это(го)… место жи… жительства, где село К… Коминтерн. Я думал, что это… за огромное слово такое «радиостанция Коминтерна», а там три дома. Три дома. Ну, дома, правда, постройки все деревянные. Люди жили. А люди, люди, можно сказать, я… я бы сказал, нормальные люди. Просто их одурманили, дескать, немцы приедут с рогами, с хвостами. Они набежали, стоят. Да, да, да. Видят, что люди как люди приехали, а потом разбежались и смотрю, кто чего тащит. По-русски не разговаривают. Ну, редко, кто-то и с таким акцентом. Ну, кто чего может принести…»

А вот как вспоминает о депортации Эрна Иоганновна Дудник(Шмидт), 1927 года рождения:

«До войны с семьей я жила в городе Марксе. На сборы нам дали три дня, и что родители успели сделать – это натопить свиное мясо в двух ведрах, захватить одежду  и еду,сколько могли унести в руках. А в семье 7 детей. Все нажитое оставили. Нам дали справку, где перечислили, что мы оставили: дом (он и сейчас стоит), мебель, корову, лодку, 20 кубометров дров. Почему мы получили справку? Отец знал русский язык и выхлопотал ее. Но по ней в Сибири мы ничего не получили. Она до сих пор у нас в семье хранится. Ехали целый месяц.Выпускали нас только на больших станциях, а так везли мертвых в вагоне. Так и спрашивали: «Мертвые есть?» И уносили. Когда везли через Казахстан, на станциях арбузы продают, отец говорит:«Хоть бы здесь оставили, на родину похоже». Но привезли в Канск.

Сначала разместили на стадионе. Валенок ни у кого нет, все в ботинках. Так сутки и сидели на стадионе, бегали, чтобы согреться. А уже снег падал».О ходе переселения в НКВД составляли ежедневные сводки,но реальное положение вещей в них замалчивалось. Трудностей было очень много. Несмотря на указания ЦК КП(б) Казахстана и СНК Казахской ССР, областные организации к приему и расселению людей не были готовы. Переселенцев в местах расселения выгружали прямо на снег. Проблема жилья была самая острая.Огромную роль сыграла помощь коренного населения. Немцы в большинстве случаев были подселены в дома местных жителей. Выдача скота и зерна, взамен сданного на месте, практически не производилась. Фонды хлеба для переселенцев часто либо разворовывались, либо шли на общественное питание. Работающие немцы получали в день 200-400 граммов хлеба, дети и старики –ничего.

Во второй половине 1941 года ЦК партии и правительство четыре раза обсуждали меры по вводу в эксплуатацию предприятий наУрале. Требования к наркоматам ужесточались. Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 13 ноября 1941 года содержало пункт:

«Строительство Бакальского и Ново-Тагильского металлургических заводов с горнорудным хозяйством и коксохимическими заводами поручить НКВД СССР.К строительству Бакальского металлургического завода приступить не позднее декабря 1941 г.». С этого началась трудовая армия, большую часть которой составляли немцы, депортированные из Поволжья. Была определена цель– обеспечить строительство возможно более дешевой рабочей силой любой ценой.

Размещаю аудиозапись воспоминаний о Поволжье и непосредственно Гримм Мильбергер Лидии Яковлевны, (1923 -2014) О родителях и дедушках, жизни в Гримм, депортации, трудармии, немецком языке и т.п. Фото рассказчицы здесь.

[youtube]HTTPS://www.youtube.com/watch?v=gMDn70g0s1c[/youtube]

Марзал Эмма Кондратьевна (1930 г. р.) родилась в Саратовской области, селе Крым. О своем селе Эмма Кондратьевна говорит с большой гордостью: ведь оно было очень большим – была церковь, школа и даже институт. Население села Крым было только немецким, русского языка поэтому не знали. Название улиц, магазинов - все было на немецком языке. Отец, Кондрат Кондратович Энгельгард, работал плотником, а мать, Амалия Кондратьевна Рамих, работала на молокозаводе, изготовляла мороженое. Детей в семье, кроме Эммы, больше не было, они умерли еще во младенчестве. Э.К вспоминает, что на Рождество и Новый год с нетерпением ждала елку, праздника, подарков. Елочку наряжали самодельными игрушками. А в качестве подарков обычно дарили кулек с конфетами. Учеба в школе приносила девочке радость, даже сейчас, вспоминая те дни, Э.К. жалеет о том, что проучилась всего 3 класса. В школу ходила в платье с белым воротничком. Успели принять Эмму в октябрята и пионеры, с гордостью носила она пионерский галстук и значок. Вспоминая о школе, она говорит о том, что на стене висели портреты Ленина и Сталина, на переменах никто не нарушал порядка, девочки пели песни на переменах.

Играть после школы было некогда, обычно, придя из школы и сделав уроки, помогала родителям, «то пол вымоешь, то обед сваришь, а где и за скотом присмотришь». А мальчишки на улицах обычно играли в городки. Дом семьи Энгельгард был хоть и небольшим, но уютным, состоял из детской комнаты, спальни родителей, зала, летней кухни. Особенно теплота дома чувствовалась, когда вечером родители приходили с работы, и небольшая семья была в сборе. Мать Эммы Амалия Кондратьевна не была белоручкой, у семьи было небольшое хозяйство – корова и козочка. При доме был небольшой огородик, где садили картошку.

Так размеренно и мирно жило большинство немецких семей, не исключением была и семья Энгельгард. Жаль, недолго продолжалось семейное благополучие, наступил 1941 год. Э.К вспоминает, как в конце августа объявили о депортации из репродуктора на сельской площади. И начались спешные сборы. До сих пор она жалеет, что не взяли с собой семейные фотографии, и они, может быть, до сих пор на чердаке их дома в деревянном ящике, спешно забитом отцом в надежде, что война закончится и они вернутся в родные места. Скот отвели в колхоз, последний раз семья Энгельгард видела свой дом, последний раз закрыли они дверь и повесили на нее замок. Больше в тех местах никому не довелось побывать. Только один раз туда ездила их знакомая и, вернувшись, сказала, что у дома Энгельгардов появились новые хозяева-ингуши, а ее дома нет совсем.

С собой взяли то, что успели, нормы ограничивающей не было - могли взять то, что поместится на подводе. Сначала их переправили через Волгу, а потом их погрузили в холодные «телячьи» вагоны, где спать пришлось на полу, прямо на соломе. В дороге их не кормили, ели то, что удавалось купить на станциях и что успели взять из дома. Ехали где-то около месяца, и в первые дни октября путников встретила Сибирь - Красноярск. Дорогу уже сковало, грязи не было, и семьи отправили на подводах, так со станции и ехала колонна подвод и уменьшалась по мере приближения к Енисейску.

Мурзина Эмма Фридриховна (в девичестве Гаппель) родилась 3 сентября 1936 года в Саратовской области, с. Гримм. Вспоминая рассказы родителей о селе, Э.Ф. упомянула о том, что оно было большим, в одной стороне жили немцы, а в другой русские и украинцы, говорили жители как на русском, так и на немецком, но в своей семье предпочитали разговаривать на родном языке. Как говорит Эмма Фридриховна, жили они в то время неплохо – хозяйство, огород, сад, скота не было, правда. Дом был большой, сложенный на века, так добротно, что, несмотря на все перипетии жизни, он стоит до сих пор, и теперь в нем живут украинцы.

Семья Э.Ф. была небольшой. Родители: отец - Гаппель Фридрих Фридрихович, мама – Шарлотта Филипповна Райхель (1909г.р.). Родители Э.Ф. были трудолюбивыми. Порядок в доме был всегда. А вот где конкретно они работали в Поволжье, она не помнит, вспомнила лишь, что мать была домохозяйкой.

Детей в семье было четверо – Ирма, Фридрих, Эмма, Элла. Все жили дружно, сплоченно. Э.Ф., рассказывая о своей семье, не могла не упомянуть и о дедушке с бабушкой. Своего дедушку Э.Ф. очень любила, с невероятным теплом она поведала мне об одном, казалось бы, мелком эпизоде из ее детства: «У дедушки была большая борода. Зимой она на морозе индевела, и получались сосульки. Когда он приходил, мы, дети, столпившись вокруг него, спешили отломить себе с его бороды самую большую сосульку…».

Перед самой депортацией дедушка моей респондентки заболел, да так тяжело, что попал в больницу, и его пришлось там оставить. Когда умер и где похоронен, до сих пор неизвестно.

Когда объявили о депортации, никто уезжать не хотел, и всем как-то не верилось, что нужно куда-то ехать, и всех мучило два вопроса: надолго ли, вернемся ли… Сборы были недолгими. Родители успели посадить на телегу только своих детей, кто-то из соседей забросил им мешок муки и две подушки. Вместе с ними поехала и бабушка Екатерина. Отца, как говорит моя респондентка, сразу же забрали в трудармию. Дорогу до Красноярска Э.Ф. не помнит. Но дорогу в Енисейск запомнила хорошо, благодаря рассказам матери. «Везли на баржах, в трюмах, и мама со страхом говорила, что едут под землей: так в трюмах было темно…».

Думлер Яков Яковлевич 1.02.1923 г.р., село Гримм (ныне - п.Каменский, Саратовской области).

Воспоминания о Поволжье и депортации (записано 9.05.2019, пос.Логовик, Емельяновский район Красноярского края).

https://youtu.be/7dAJE_bPVT4

HTTPS://forum.wolgadeutsche.net/viewtopic.php?p=17153