И слава их высокая...

Она возила хлебушек горячий

Воспоминания Марии Григорьевны Овчинниковой, урожденной Поповой

Думаю, старшее поколение земляков-ярцевцев уже по заголовку поймет, о ком я хочу рассказать. Да и все встречи мои с земляками подтверждают, что маму мою, Александру Ивановну Попову, в селе помнят. Подошла я как-то к магазину, стоит очередь в ожидании хлеба, и Тамара Кирилловна Сафонова говорит: «Вот когда хлеб наша Шура возила, его всегда продавали вовремя, в семь утра в магазине по Советской улице уже можно было горячий хлебушек купить». «Наша Шура» - эти слова приятно легли на сердце, в который раз- Так маму всегда называли все родные ее погибшего на войне мужа, Григория Гавриловича Попова. «Наша Шура» - дожившие до сегодняшнего дня мои тети и дяди так и сейчас говорят, когда вспоминают маму. А вспоминают они, как и мы, дети, постоянно. Недаром говорят, что  добро добром и отзовется. Я же нет-нет да и задумаюсь: а как бы сложилась судьба моей мамы, если бы отец ее остался жить в Москве, откуда был призван в русскую армию, или в Ярославской области, откуда был родом, или если бы мама выросла и трудилась в Благовещенске, где она родилась в 1916 году? Даже предположить не могу, но, наверное, ее судьба, ее женская доля была бы легче. Однако ничего не изменить, не вернуть. Так случилось в жизни отца мамы - Ивана Кузьмича Баранова, что служил он на Дальнем Востоке да там и обосновался с семьей. Выбрал он в жены старшую из трех сестер. И родилась у них Шура-Шурочка-Александра. И почему отец пошел через несколько лет на китайскую границу обменять какие-то вещи на рис? За это его и отправили (уже были советские годы) в ссылку в Сибирь, в село Назимово. Мама какое-то время оставалась с тетей на Дальнем Востоке.

Почему с тетей? Дело в том, что, когда ей было семь месяцев, мать ее умерла от тифа. «Чтобы меня не обижала чужая женщина, - рассказывала мне мама, - отец женился на сестре мамы, и у них родился сын Миша. Но почему-то тетя ушла от папы к другому мужчине и родила от него еще дочку. Но и тетя умерла от тифа. И муж ее второй умер. Всех детей забрала к себе третья из сестер (младшая) и с ними приехала к папе в Назимово в 1928 году. Она стала третьей женой отца. Девочка - не папина дочь - позднее из семьи уехала. А мы прижились в маленьком селе. И у папы и тети родились еще две дочки. Однако беда пришла скоро и непоправимая - в сентябре 1937 года нашего папу «забрали» в Енисейск. Жена его через какое-то время поехала узнать, где он, что с ним. Получила два ответа, один горше другого: «Ему дали десять лет без права переписки» и «Он там, откуда не возвращаются».

Теперь из «Книги памяти жертв политических репрессий Красноярского края» мы знаем: «Баранов Иван Кузьмич родился в 1891 году в д. Юрьево Ярославской губернии. Образование - сельская школа. Работал продавцом в леспродторге с. Назимово Енисейского района. Арестован 13.09.1937. Обвинение в КРПО. Приговорен тройкой УНКВД КК 23.09.1937 к BMH. Расстрелян 27.09.1937 в г. Енисейске. Реабилитирован 22.04.1968 Красноярским крайсудом (П-14581)».

Знала ли мама эти факты? Возможно, нам удастся это установить теперь по документам «контрреволюционно-повстанческого дела» отца (это в маленьком-то селе глухой еще Сибири), за которое он получил «высшую меру наказания» - расстрел. Суд был, как видите, скорый, за две недели человека жизни лишили. А горькое повествование мамы о том, как отца увезли, я слышала не однажды. Ей, старшей из детей, теперь предстояло помогать сестренкам расти. А мама была уже замужем и в 1935 году родила меня. Младшая же ее сестренка Нина родилась годом позже, в 1936-м. Вот и стала молодая женщина, можно считать, сразу многодетной - девочки-сестренки жили больше у нее (позднее - и у дяди Миши, и у меня).

Кстати, Лидия Ивановна Баранова (урожденная) живет в Подмосковье, ей под восемьдесят лет, она - медик и сейчас еще подрабатывает... А во время войны она была эвакуирована из Подмосковья в Ярцево - сама попросилась, чтобы быть рядом с сестрами, с нашей мамой. Нина Ивановна умерла в Березовке совсем недавно.

Но вернусь в свои детские годы. В Назимове у мамы родилась еще Дуся (сейчас она живет в Подмосковье). И после этого наш папа перевез семью в Ярцево. Стал работать в ОРСе леспромхоза, возил продукты и промышленные товары на лесоучастки - зимой на лошади, летом на лодке. В 1940 году родился Геннадий. Казалось, все в жизни потихоньку налаживается, дети росли, мама хлопотала по дому, который отец поставил по улице Советской. Не успел только выложить печь и перевезти уже уложенные вещи - наступил июнь 1941-го.

Война. К берегу Ярцева подошел пароход «Мария Ульянова». Весь берег был усыпан мужчинами -со всех сел и деревень Ярцевского района. В старом здании школы, что стояла среди молоденьких тополей, играла музыка, работал буфет. Там отец купил нам вкусное печенье (я такое ела через десятки лет еще только один раз, а помню его вкус всю жизнь, это во мне - память об отце). Настала минута - мужчины стали подниматься по трапу на пароход. Плакали женщины и дети. Папа держал на руках маленького Гену. Потом прижал нас с Дусей к груди, обнял маму (простите - я всю жизнь плачу, вспоминая эту минуту прощания навсегда). Он поднялся на борт... И пароход медленно отошел от берега. Мама брела по воде вслед за ним - пока судно не скрылась за островом. Она рассказывала мне позднее, что после этого много раз видела один и тот же сон: «Когда бы я не заснула - всегда поднимается на Енисее вал, Гриша, муж мой, в лодке сидит, я - напротив. А ветер как рванет - и Гришу куда-то уносит. И я остаюсь в лодке». Видно, поэтому мама панически боялась плавать в лодке. И, конечно, мы реже, чем другие семьи, где матери рыбачили, ели рыбу (основную еду в селе), лишь ту, что дедушка - папин отец - присылал из Сергеева и позднее Гена ловил.

Проводив папу на фронт, мама пошла работать. Может, потому, что папа был возчиком и ей было это занятие знакомо (и, думаю теперь, - мило), она заняла именно место папы в трудовом строю, только в рыбкоопе. С тех пор - до пенсии - мама возила хлеб и воду. Да, с шести утра - хлеб, в обед - воду в столовую и пекарню, а вечером снова - хлеб. Во все магазины, и в самый дальний, за Промоем. От папы она письма редко получала, и на них всегда стояло: «Полевая почта». Потому мы не знали, где он воюет. В 1943-м получили из части сообщение: «Ваш муж, Попов Григорий Гаврилович...». Мы и сегодня не знаем его судьбы... Пропал без вести... И даже даты этой «неизвестности», как оказалось позже, две: апрель 1942-го или октябрь 1943-го («Книга Памяти Красноярского края», том 3, страница 303).

Многие авторы книги вспоминают свою любимую учительницу Марию Ивановну
 Юновидову. Благодаря надписи на обороте этого снимка видим, какой она была.
 18 мая 1949 года

Мама еще долго надеялась на возвращение мужа, но понимала, что, скорее, она, как и соседки, вдова. Они иногда собирались друг у друга поговорить о мужьях и сыновьях. Так и стоят у меня перед глазами - с бесконечной скорбью в глазах и твердо сжатыми губами: «Надо жить для детей». И сколько маму помню - я никогда не видела ее отдыхающей. Она вставала в пять утра, кормила и доила корову, которую держала всю войну и после войны, готовила еду детям и к шести утра уходила запрягать коня. А ложилась она в час ночи, потому что летом нужно было поставить сено корове, зимой дров заготовить, напилить и сложить. На рыбкооповском коне она почему-то не возила дрова, а вот, когда родственник - сын сестры моей бабушки Глафиры Егоровны Поповой (мамы отца), Михаил, - много лет работавший председателем колхоза в Колмогорове, приезжал с отчетом в Ярцево, мама спрашивала у него разрешения привезти из леса дров на его хорошем коне... Скидывала бочку с телеги или саней (в зависимости от времени года), запрягала председательского коня и ехала за бревнами. Когда Гена подрос, с дровами семье стало легче. Райсобес выделял нам покос - как семье фронтовика... И мы все вместе ставили сено своей буренке-кормилице. Платили нам и небольшую пенсию. Я думаю, что в таком случае - выплате пенсии за потерю кормильца - должно было быть подтверждение, что отец погиб, но почему и теперь нас не известят о месте его гибели и захоронения? То, что мама получала каждый месяц триста рублей - по сто на каждого ребенка, я помню точно. И несколько раз нас устраивала в летний пришкольный лагерь. Но как этого было мало - такого внимания государства к детям, оставшимся без отца по причине его служения Родине! Ведь нас надо было не только кормить, но и учить, на ноги ставить. Помню еще несколько праздников в столовой рыбкоопа. К ним мама заранее строчила на швейной машинке листы газеты и тетрадей - такие кульки нужно было отнести в столовую. В них насыпали конфет и печенья. Сладкие подарки мы получали к Новому году, 1 Мая и 7 ноября. Меня мама чаще, чем младших детей, посылала в Назимово к бабушке и дедушке - им, стареньким, нужно было помогать. И, когда я жила у них, она «мои» сто рублей откладывала, чтобы накопить на будущую учебу какой-либо профессии. С родителями погибшего мужа мама была по-прежнему почтительна, и они отвечали ей любовью. Да и вообще я не припомню людей, с которыми мама ссорилась бы, не ладила. А вот была у отца сестра - Елизавета Гавриловна. Она, кстати, одной из первых ездила из «ярцевского куста» на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку в Москву (была бригадиром-животноводом). Ее муж -Соколов - тоже погиб на фронте. Она потом вышла замуж за Козлова. И было у нее две дочки - от первого и второго мужа. И оба раза наша мама забирала ее с новорожденными девочками из Ярцевской больницы. А дяде Ване - папиному брату - она вот каким образом помогла. В 1943 году в Ярцеве не было нисколько муки, предстояло жить без хлеба. Уже снег выпал, забереги на Енисее образовались - и пришла та же «Мария Ульянова». Гудит! Все побежали на берег. «Что случилось?». Мы с мамой - тоже. Стоим. И мама восклицает. «Иван! Смотри, Иван идет - старший брат Гриши. Но он же на войне! Как же так?!». Это действительно был Иван Гаврилович Попов. На костылях... Вот мы и повели дядю Ваню к тете Лизе, которая жила тоже на Советской улице. Стучимся, она спросонья ничего не понимает. «Вы что выдумали - Иван же на фронте! Такого не было, чтобы отпустили...». Потом в окно посмотрела и открыла дверь - кинулась к брату...

А мы с мамой, конечно, сразу с расспросами: «Сколько ты немцев убил? Скоро ли войне конец?». А дядя Ваня обдумывает, как ему к семье, где пятеро детей ждут и жена, в Верхнеимбатск попасть, когда уже шуга идет... И тетя Лиза с мамой раздобыли ему в Ярцеве лодку, и он поплыл один, на костылях-то... Мама и тетя тащили лодку по забереге, сколько могли, а потом крикнули: «Плыви, Иван! И сообщи...».

Долго не было сведений от него - доплыл ли. На Новый год уже получили письмецо, что добрался до своего Верхнеимбатска. Там он много лет работал директором рыбозавода, председателем сельсовета, а как на пенсию вышел - перебрался в Подтесово. А последние годы Жил с сыном в Новоенисейске.

А тетя Лиза со вторым мужем - Иваном Ильичем Козловым - уехала на Украину, куда его, фронтови¬ка, направили слуЖить в освобожденных от немцев районах. Там его «бандеровцы» ранили - пять санти¬метров до сердца не достали, к счастью. Так он через десять лет слуЖбы попросил милицейское началь¬ство: «Отправьте меня обратно на берега Енисея». Его и направили - на Диксон, а позднее в Северо-Енисейск, откуда он пошел на пенсию, и семья тоЖе обосновалась в Подтесове. С мамой семья тети Лизы и дяди Вани Козловых все годы не теряла связи. А в девяностые годы прошлого уЖе века, когда фронто¬викам стали «льготные товары» продавать, купил дядя Ваня пылесос и сказал родным: «Это Марии». Они удивились: «Почему ей? И как Же ты ей в Кривляк от¬правишь?» - «А потому, что у Марии отец на фронте погиб. И она сама приедет в гости и заберет пылесос». Действительно, когда я приехала, он вручил мне пода¬рок... Мелочи Жизни? Не скаЖите. Такая забота друг о друге в традиции нашей семьи. Я думала над этим: кем она залоЖена? Папиным или маминым родом?
О папиной родове, как видите, я больше знаю и помню: кто в каком году родился, сколько детей вы¬растил... Корни рода - в Ворогове. Оттуда дедушку Гаврила мальчиком привезли в Сергеево. Был он сол¬датом Первой мировой войны. Много работал, обза¬ведясь семьей. В ней выросло пятеро детей. Дедуш¬ка умер в 1954 году в Сергееве. Бабушка Глафира доЖивала век без него с дочерью в Назимове. В по¬следние годы один за другим ушли наши дяди и тетя, сейчас осталась одна тетя Галя в Братске. Все мы, не теряющие друг друга из виду, съезЖаемся, чтобы проводить родного человека в последний путь. Вот недавно ездили в Подтесово провожать тетю Лизу.

Работники рыбкоопа. Первая во втором ряду справа Александра Ивановна Попова

И - должна с благодарностью сказать - теперь мы, родившиеся до войны, постаревшие уже, перенесшие сложные, тяжелые болезни, окружены заботой и вниманием младшего брата - Сережи.

Маме было уже тридцать пять лет - расцвет женской красоты и силы. И приглянулся ей в Ярцеве ссыльный мужчина. Стали жить вместе. Понимала мама, что закончится «срок» и он уедет на родину, к своим близким. Но ей так хотелось еще сына! Стольких детей в лихую годину подняла, а теперь - в спокойное время - одного мальчика ей только в радость растить. И родился наш Сережа. Я в то время уже в Норильск собралась.

Так посчастливилось, что ярцевские соседи, уехавшие туда жить, пригласили меня, пообещали помочь специальность получить и на работу устроиться. И, действительно, помогли. Стала я счетоводом. Ко мне вскоре приехала сестра Дуся и прожила здесь, кстати сказать, сорок лет, недавно только выехала в Подмосковье. В Норильске я встретилась с Сергеем Овчинниковым, которого знала еще в Сергееве. Вот семья, о которой стоит писать! Матрена Семеновна Овчинникова родила восемь сыновей и пять дочерей. Какая она была мать - ой-е-ей! Такая заботливая, выдержанная. Никогда на судьбу не жаловалась, работала с утра до ночи. Сыны - как на подбор, темноволосы, черноглазы, трудолюбивы, смелы, даже отчаянны... Пятеро из них были на войне и вернулись с наградами. Орден Славы за большое мужество солдату давали. Так Афонасий Овчинников два таких ордена получил! Не оплошали и братья... Сергей был младший, на фронт «не успел». Но в работе от братьев не отставал. Я смело за него замуж пошла.

В Норильске у нас родилась дочь Галя. Сергея призвали в 1955 году в армию, и я с грудной дочкой перебралась в Ярцево к маме. Галя всего на два года моложе брата моего - Сережи. И они росли дружно. Сережа племянницу опекал: «Мою Гагу не троньте...» - маленький он так говорил. Когда мы с вернувшимся со службы Сергеем обосновались в Кривляке, Сережа очень быстро освоил путь к нам, зимой и летом мотался туда-сюда. Как-то его обидела моя младшая дочка Оля. С нами за стенкой в Кривляке жила семья Великжаниных. Три девочки из той семьи и наши две состязались с одним Сережей в перебрасывании картофелин через огромную кучу ботвы. И одна картошка попала Оле в голову. Она с криком-воем прибежала в дом, мы ее - утешать, обмывать... А она в сердцах Сереже выпалила: «Я знаю - ты маме не родной брат...» (и кто ей сказал - не ведаю до сих пор). Сережа помолчал, подумал и спокойно так в ответ: «Не знаю - родной я или не родной, но нас одна мать родила...». У меня от сердца отлегло -у Сережи врожденное чувство собственного достоинства и умение постоять за себя. Позднее у него ярко проявился и бойцовский характер, и желание учиться - закончил и техникум, и институт...

А пока они растут с Галей в мамином доме. Кстати, мама со временем поставила ведь другой дом на усадьбе. Сначала она купила у соседей маленький домик под летнюю кухню, и в нем жила семья все время, пока ставили купленный и привезенный дом со Смольного. «Есть женщины в русских селеньях» - недаром именно так написали в небольшой публикации о нашей маме в газете «Енисейская правда» в 1965 году по поводу вручения ей ордена «Знак Почета». Но об этом расскажу позже...

Дом мамин весь утопает в цветах - одной герани расцветок пятнадцати. Всегда чистый, с вышитыми шторами, салфетками. Вкусно пахнет черемуховыми пирогами. Бабушка-мама напекла их к приходу с прогулки внучки и сына. А они, знаете, где гуляют? Через Енисей! На правый берег сходят - и обратно. Да это еще что! Галя в четвертом классе одна пришла к бабушке из Кривляка в осенние каникулы, в ноябре, когда лед на Енисее был хрупкий, неокрепший... Другая бабушка отшлепала бы безрассудную внучку, а наша «баба Шура» никогда не терялась в сложных обстоятельствах, и на этот раз испуг свой в душе приглушила и с обычным радушием, спокойно помогла Гале раздеться и обогреться: «Все хорошо - что хорошо кончается...». Видно, первый поход придал уверенности нашей Гале, и теперь переходы в семь -десять километров не пугали ни бабушку - маму Шуру, ни детей... Была у наших маленьких друзей еще одна страсть - хорошая, достойная. Они стремились заработать денег... Причем сначала тщательно рассчитают выгоду... Теперь, когда мы с Галей по вечерам вспоминаем день за днем, событие за событием всю нашу жизнь, с мамой и без нее. Я в деталях знаю «детские заработки» дочки и брата. Привезут в Ярцево кирпич. Они идут разгружать. Подсчитают: «Копейка - за один кирпич. Перенесем за день по сто штук - значит заработаем по рублю». Или наберут ягоды, разделят по полведра: «По четыре рубля продадим». Бабушка - мама Шура пойдет с ними на пристань, а они: «Ты стой в сторонке, свою чернику продавай, а мы - отдельно». Шишки набьют в мартовские каникулы, привезут в село и несут в промхоз, где Геннадий наш работал: «Не обмани...». Им хотелось скорее стать самостоятельными, помощниками...

Желание помогать - одно из лучших качеств Сергея. Да и Галя наша отзывчива и на беду, и на радость окружающих. Без страха отпускала мама детей и на рыбалку. Пойдут они по берегу к Сыму в ночь. Там порыбачат, тут... По кукурузным полям пройдут, молочной спелости початки пожуют, гороху поедят, и снова - к удочкам. Так незаметно до Сыма и добредут. Галя рассмеется: «И зачем я из Кривляка приехала, ведь все равно сюда пришла, вот он - через речку -Кривляк...». А с уловом-то к бабушке в Ярцево возвращаются. Геннадий иногда тоже с ними ходил.

Любили дети и на велосипедах покататься, и на мотоцикле погонять. Когда Сережа ушел из Ярцевской школы, он приехал в Кривляк работать. В армию из Кривляка уходил, мы все его провожали. Служил в Биробиджане. После армии хотел летчиком -стать, не вышло. К отцу вдруг поехал. Автослесарем стал, место в общежитии получил, вечернюю школу закончил. Но родные места тянули. По матери скучал... Вернулся. Стал в Красноярске учиться. Как студента техникума его отправили на уборочную в какой-то колхоз. Была осень 1974 года. Мама пароходом отправила Сергею посылку с продуктами, прибрала в огороде и 29 сентября с Геннадием пошла накосить травы своим овечкам. На лугу ей стало плохо. Привезли в больницу. Но спасти не удалось - оказалось, она страдала высоким давлением, и никто этого не знал... Геннадий всем отбил телеграммы. Мы из Кривляка приехали сразу. Позднее - Сергей и Дуся. Вся папина родня съехалась...

Несли ее в окружении домашних, ею выращенных цветов (в палисадниках и на лугах уже все замерзли). Сельчане подходили, вливались в процессию... Все говорили, что помнят аромат хлеба, который сопровождал маму всю жизнь. Ах, какой в Ярцеве пекли хлеб! Объеденье! И хлеб этот соседи, друзья, товарищи по работе, знакомые и незнакомые люди, оказавшиеся в селе, получали из ее натруженных рук... И за этот хлеб представили маму к награде. К ордену! Нет, в середине шестидесятых годов двадцатого века еще не стало привычкой вручать награды к праздникам, юбилеям, памятным датам. Еще только-только правительственные награды «проторили дорогу» на фермы к лучшим дояркам и на поля к лучшим комбайнерам. И среди них в нашем Ярцеве орденоносцев были пока единицы. А тут возчица хлеба... Так ведь не за название профессии вручили маме высокую награду! А за ее уважение к сельчанам, которое она ежедневно проявляла, привозя им вовремя, к завтраку и ужину, горячий хлебушек - в любую погоду, при любом самочувствии... Земляки оценили и ее материнский, сестринский подвиг. Ее стойкость русской женщины, несгибаемость и в то же время мягкость характера. Я не знаю, кто первый предложил кандидатуру мамы к награде. Помню только с тех лет, что обсуждалось это и в трудовом коллективе, и в сельсовете, и депутатами, и парткомом, и райкомом КПСС. И все, и везде сказали - да, Александра Ивановна Попова достойна ордена. Она позвонила мне в Кривляк, что едет получать орден в Енисейск. Для меня это было неожиданным событием. Не знаю, было ли ей заранее известно, или эта радость, это признание так же потрясли ее. Что чувствовал тогда Сережа? Он никогда со мной не делился. Но то, что он бережно хранит и орден, и орденскую книжку, и вырезку из газеты, в которой некрасовскими словами оценили труд, да и весь жизненный путь его матери, говорит о том, что он гордится...

Сергей Попов (справа) и Виктор Вавилов,
они не только росли, но и служили вместе

И мама им гордилась. Сергей Попов рассказывает. «Я с армии вернулся в 1972 году, надо было ехать в Енисейск становиться на воинский учет. Надел форму младшего сержанта, шинель, специально перешитую к «дембелю», приталенную, с красивым ремнем... Пришел в аэропорт, жду самолет. Вдруг вижу маму. «Ты зачем в такую даль пришла?». Молчит. То по плечу погладит, то по руке. На всех смотрит. И только став старше, я понял: она гордилась мной и хотела всем землякам показать, что я - ее сын...

Он стал землепашцем, хлеборобом, сеятелем... Я работала продавцом, заведующей столовой, заведующей Домом культуры. Дуся трудилась на Крайнем Севере, внесла свой вклад в развитие Норильского промышленного района. Геннадий тоже много работал и до последней минуты жил в селе Ярцево.

К Троице первым теплоходом или «Ракетой» Сережа, «наш Сережа», как мы все - большая родня Поповых (какую бы фамилию мы теперь не носили) - уважительно его называем, приезжает к маме в Ярцево. И я с семьей приезжала из Кривляка. Это стало незыблемой традицией. Весеннее наводнение только несколько раз помешало нашей встрече на сельском погосте. В такие годы мы съезжаемся позднее - теперь и к Гене. После недавней кончины моего мужа Сергея, моей продолжительной болезни Сережа и Галя перевезли меня из Кривляка в Енисейск, вернее, в Озерное. По пути он завез меня в опустевшее Сергеево, на папину родину, завез в Назимово, где страдал и любил, где надеялся выжить дедушка - мамин отец... Теперь Сергей зовет меня на свой юбилей. Наш Сережа в августе - «круглый отличник»: ему исполняется 55 лет. Он весь в заботах. Не только о своей любимой Вале, не только о детях - Алеше и Марине, не только о двух внуках, к которым вот-вот добавится еще один малыш, не только о коллективе совхоза «Удачный», вместе с которым он борется с несправедливостью и «за урожай», но и о большой-большой родне -Поповых, Овчинниковых, Тереховых, Барановых...

Сергей Попов и его сестра Мария Овчинникова с мужем Сергеем

В нем ярче, чем в других детях, проявляется эта мамина черта - хлопотать о всех, всем нести тепло... Да, тепло и силу, струившиеся от хлеба, которые он вдыхал, вбирал в себя, когда бежал за маминой повозкой или гордо сидел рядом с мамой.

...Вряд ли я уже побываю в Ярцеве, но слов, что я услышала в последние приезды о «вкусе шуриного хлеба», мне достаточно, чтобы знать: маму в селе помнят. А недавно один из авторов нашей книги - Виталий Яковлевич Сизых, увидев фотографию нашей мамы, вспомнил: «Эта женщина спасла меня, девятилетнего, когда я нес ведра с водой с проруби, сел отдохнуть и уснул на снегу. Она остановила повозку, подняла меня и привезла к моей маме в столовую рыбкоопа». Еще припоминаю, у нас в Кривляке обедал один ярцевский парень, и он сказал мне: «Я Вас почему-то не знаю, но я - как сейчас - помню Вашу маму, она хлеб возила...». А уж такое и вовсе не забывается. Когда Галя после института жила в Ярцеве и работала в леспромхозе, пришел ее старший сынишка с улицы, привел друзей и, продолжая с ними разговор, заявляет. «Я тоже всегда здесь жил, и всегда моя баба здесь Жила, моя баба здесь и похоронена». У меня - словно бальзам по сердцу, внук гордится, что здесь, в Ярцеве, его корни, что он тоже - свой, местный... Так что и за молодое поколение я спокойна - семейные традиции будет чтить. Для нас всех, для всей большой-большой родни, мама, Александра Ивановна Попова, - наша гордость, наше ВСЕ. А мы все со своими судьбами, характерами, заботами - ее многократное продолжение.

Мария Овчинникова. Село Озерное, г. Енисейск

В оглавление