Воспоминания о Сибири
Воспоминания оставила Ильма Пирк (урожденная Паркас) 26.03.1942г.
Воспоминания Ильма Пирк написала по просьбе школы, где учится её внучка, и
Эстонского Национального Музея.
Моя биография делится на три части:
1. До Сибири
2. В Сибири
3. После Сибири
Я родилась в Таллинне. Мои родители жили и трудились до войны в городе. Папа руководил магазином в Каламая, мама, Ада Паркас, работала на фабрике «Балтийская мануфактура». После бомбёжки Таллинна в 1944 году родители переехали в деревню Кийу-Аабла Колгаского уъезда, где жили папины родители. У папы были больные лёгкие, и ему запретили работать. Он умер в 1945 году, поэтому воспоминания о нём у меня отсутствуют. В основном мои детские впечатления связаны с мамой, поскольку она очень много занималась мною, брала с собой на все работы: и на поле, и на сенокос.
Помню, как обедали около сенного сарая, как хорошо пахнул и каким вкусным был черный хлеб с простоквашей в жаркую погоду!
Осенью убирали картофель, эта работа продолжалась несколько дней. Дед разводил костёр и пёк в углях картошку. Мы ели её с кильками и простоквашей. Дед был солнышком моего детства. Он нянчил меня, рассказывал сказки и напевал шуточные песенки. Он был очень дружелюбен ко всем людям. Не помню, чтобы в нашем доме были ссоры, все знали свои обязанности и выполняли их.
Ещё в нашей семье была бабушка. Она была очень больная и находилась в основном в своей комнате. Про неё помню, что она не разрешала мне ходить в деревню играть со старшими девочками – якобы те научат меня только глупостям.
Моими друзьями были собака Полла и соседский мальчик Яан на год моложе меня. Тогда не было ещё ни электричества, ни телевизора. Осенне-зимними вечерами соседи собирались вечерять, рассказывали о прошлом, вспоминали усопших, обсуждали все житейские новости. Капитан Юсс, который плавал на многих торговых судах, иногда пел Санта Марию. Интересным человеком был ещё Март Сууроя, — музыкант и любитель выпить, ленивый, как навозная муха, дома ничего не делал, но в деревне вместе с другими усердно работал. Когда организовали колхоз, его назначили молоковозом, он возил молоко от сельчан на молоканку в Лееси. Ещё помню, как пленные немцы строили кордон в Колга-Аабла. Они иногда приходили в деревню обменять что-нибудь на еду. Для обмена они мастерили игрушки. Мне они смастерили колыбель для куклы, для соседского мальчика—лошадь-качалку. Однажды пришёл фотограф нас сфотографировать, я почему-то дулась и склонила голову на бок. Так и получилась на снимке.
Когда я вспоминаю это время, то думаю, что до школы у меня было беззаботное детство.
Но беда наступила в 1949 году.
Депортация настигла нас совершенно внезапно и нежданно. Мама хлопотала по хозяйству. Предыдущим днём зарезали свинью, и она ходила между амбаром и домом, разделывая мясо и следя, как топится сало. Увидела, что на соседнем крыльце давно стоит и курит чужой человек. В этом доме жил брат моего деда, один из его сыновей был расстрелян на своём поле, второй с семьёй осенью 1944 года сбежал в Швецию. Старик жил один, сильно болел и еле передвигался на костылях. Его опекала семья брата. Он сам себе смастерил гроб и поставил его в пустую комнату ожидать.
Когда мама пошла отнести ему покушать ,то спросила, кого чужак ждёт. Незнакомец ответил, что проводится депортация, и старик вместе с дочерью и внучкой подлежат высылке. Мама, как честная гражданка сообщила, что у старика никогда не было дочери, но она, как опекунша, прописана в этом доме. Тогда чиновник предупредил маму: если она предполагает, что подлежит высылке, ей лучше на несколько дней уйти из дома, скрыться. Слава и благодарность ему за это, если он ещё жив, а если нет, так пусть земля будет ему пухом! Мама бросила всю свою работу, меня отвела к соседям, а сама спряталась в лесу недалеко от дома, следя оттуда за происходящим. Подъехали пограничники с собаками, рыскали среди кустов можжевельника, они были вооружены. Настоящая боевая тревога! Соседи тоже были напуганы, потому что у них спрашивали, не видели ли они маму. Грозились увезти беспомощного старика-инвалида одного, но тот был с характером, угрожал избить костылём каждого, кто к нему приблизится. Кричал, что только живым положенным в гроб его вынесут из дома, но добровольно он никуда не поедет. В конце -концов его оставили в покое. Мама, представив в мыслях, что увезут меня и бабушку с дедушкой, пошла добровольно в кордон Колга-Аабла и сдалась. После этого вызвали машину с вооруженной охраной, дали немного времени для упаковки вещей, велели взять с собой еды. Так начался наш путь в неизвестность. Первую ночь провели на своих котомках в карцере Колгаского сельсовета. Там до нас находились уже несколько семей из близлежащих деревень Уури и Сигулда, после привезли ещё несколько. На следующий день нас отвезли на станцию Кехра, и после укомплектовки поезда началась поездка. В грузовом вагоне были сделаны нары, на которых можно было спать или просто лежать, эта дорога на Голгофу длилась две недели. Путь был очень тяжелым, я заболела, где-то в районе Урала, меня хотели снять с поезда и поместить в изолятор, но мама не согласилась оставить меня одну.
Первым моим воспоминанием о Сибирском крае был новый путь на грузовиках , никто не знал, куда. Ехали очень долго и медленно. Дорога была очень скользкая и грязная, поскольку пришла пора таяния снега. Забираться в гору машинам помогали трактора. В степи на полях жгли солому, повсюду вился дым, и пламя было видно в темноте везде вокруг. Было такое впечатление, что везут в ад: темно, всюду дым, огонь и бездорожье.
Нас привезли на Центральную усадьбу Балахтинского зерносовхоза. Там разместили в клубе, накормили супом и зачитали приказ, где было сказано, что мы высланы пожизненно, обсуждению приказ не подлежит! Не могу не отметить, сколько в наших мамах было энергии и молодого оптимизма. Они запели и пустились в пляс, показывая этим свой протест. Пропели много разных национальных песен. Местные удивлялись, но аплодировали.
На следующий день распределяли по баракам. Нас поместили в одну комнату с братьями Веельа и Тиитом Оянду с мамами. Мам послали на работу – жечь на поле солому перед весенней пашкой. Мы, дети, были в это время как затворённые птицы за запертыми на замок дверями. Местные дети с любопытством заглядывали в наши окна, а мы прятались под кроватью. Когда мамы вечером вернулись с работы, нас выпустили во двор поиграть. Местные дети назвали нас фашистами и забрасывали комьями грязи и камешками.
Осенью началась школа и учёба на русском языке. Учителя были очень понятливые и относились к эстонским детям хорошо, не помню и разногласий с другими детьми. Школьники были разных национальностей: латыши, литовцы, немцы, поляки, русские, эстонцы и представители узкоглазых народов. В школе подружились со всеми и дружелюбно играли вместе.
В наши сибирские годы эстонцы очень сблизились между собой, не было разногласий или ссор. Благодаря Иоханнесу Бетлему вместе праздновали все церковные праздники, собирались у кого-нибудь, читали святые тексты и пели песни. Всё это поддерживало эстонскую духовность. Мама не разрешала разговаривать с эстонскими детьми на русском языке, она твёрдо верила, что на всю жизнь в Сибири не останется. Первые годы в Сибири Пальми и моя мама Ада работали на лесопилке. Ездили в тайгу и загружали автомашины кедровыми брёвнами. Поскольку тайга от нас находилась далеко, иногда приходилось и заночевать в пути. Мама рассказывала, что однажды Пальми купила у местных козу, но пришлось заночевать в дороге. Мама с литовцами легла в кузове спать, но Пальми побоялась, что придут волки и сьедят её козу, тогда решили поднять и козу в кузов машины, вместе с людьми безопаснее! Ещё мама вспоминала случай – у Кетсии был день рождения, но нужда и бедность были так велики, что и подарить-то было нечего. Тогда они с Пальми наполнили мешки опилками, которыми топили печки-буржуйки и подарили имениннице, это вызвало много восторгов поскольку в первую очередь мешки применили в качестве сидений, таковые ведь тоже отсутствовали. Мама Кетсии была очень интеллигентная женщина, она шила красивые платья и другую одежду, комбинируя из поношенной новую. Кетсия была в школе учительницей музыки, хорошо играла на пианино и учила детей пению.
21 февраля 1952 года в Сибири родилась моя маленькая сестрёнка Карин. С её рождением в нашей с мамой жизни произошло множество изменений, добавилось много забот и работы, а попозже ещё больше радости. Иоханнес Бетлем окрестил её. Крёстными стали Кетсия Раннут, Мария Коппель и Иоханнес Бетлем. Все мои сибирские соратники помнят её как маленькую, красивую, живую куклу. Мне же она вначале была обузой, потому что я должна была нянчить её, ведь мама должна была выйти на работу. Мне было всего девять лет и так хотелось играть с другими детьми. Я плакала и протестовала, но мама велела нянчить и всё! Позже, когда она уже стала ходить, полегчало, я брала её всюду с собой, да и другие дети иногда соглашались понянчиться с нею. Некоторое время её няней была Анетте Кангур или тётя Нетти, как Карин её называла.
Так прошли семь сибирских лет вперемешку с голодом и холодом.
После смерти Сталина стали освобождать политических заключённых, а позже и
сосланных в Сибирь.
Нас освободили в 1956 году, но без права вернуться в Эстонию. Мама решила поехать в латвийский город Валка, что по соседству с Эстонией, но поехала всё-таки в Таллинн и обжаловала приговор в Верховном суде Эстонии. Суд нашёл, что препятствий нет, и она может проживать в Эстонии, так мы вернулись домой. Дедушка ещё был жив, но бабушка уже умерла. Мою собаку Поллу увели волки. Всё изменилось, ничто не было по -прежнему!
В деревне теперь был колхоз: немного сельского хозяйства , но в основном рыбная ловля. Мама пошла работать на прядильную фабрику в Локса, а я окончила местную семилетнюю школу на эстонском языке и начала свою трудовую жизнь. Сначала в рыбном амбаре солила в больших деревянных бочках и посыпала специями кильку и салаку. Позже построили коптильный цех, и меня послали обучаться рыбному ремеслу в город Пярну, Завершив учебу, работала мастером коптильного цеха. Потом вышла замуж, родились дочки. Замужество продолжалось с отливами и приливами, всякое было на длинном жизненном пути— и хорошее, и плохое. Причиной плохого, конечно же, стала водка! Мужа уже много лет нет в живых. Пусть земля будет ему пухом! Про покойников не говорят плохо, так гласит эстонская поговорка. Дети живут своими семьями, я в их дела не вмешиваюсь, мы все хорошо ладим между собой, поддерживая и помогая. Моя маленькая сестрёнка Карин, теперь уже тоже бабушка, мы с нею очень близки, разделяем и радость, и горе. Живём по соседству в домах, описанных во время депортации. Карин ещё работает в Таллинне, но все свободные дни проводит в деревне, и тогда мы проводим время в основном вместе. Вместе ухаживали и за мамочкой в последние дни её жизни. Ей в конце жизни было дано ещё одно тяжкое испытание – вследствие тяжелой болезни она была лежачей. Мамочка уже почти десят лет отдыхает в так ею любимой эстонской земле. Без неё мне так пусто и так жаль , что её нет. В мыслях она всегда со мною!
Мамочке:
Как многих в жизни потеряла,
как долго дорогих оплакивала!
Время смогло других возместить,
но только маму никому не заменить!
Сейчас я пенсионерка, довольна своей жизнью, справляюсь. Участвую в разных мероприятиях – езжу на экскурсии, поправляю здоровье в санаториях. Ежегодно по две недели отдыхаю в санатории Сели, туда нас как репрессированных бесплатно направляет правительство. Летом помаленьку работаю в садоводстве Арли, хозяевами которого являются члены семьи моей старшей дочери. Если Бог дает здоровье, жаловаться не приходится! Нужно жить в пределах своих возможностей, быть позитивной, дружелюбной и благосклонной – тогда и другие будут относится к тебе также.
Наши сибирские мамы уже все отошли в вечность, мы сами уже состарились, но наши воспомининия всё ещё сопровождают нас. У нас – сибирских детей -крепкое содружество багодаря Асте и Айли, которые организовывают множество мероприятий. Кажется, чем чаще мы встречаемся, тем ближе становимся, ведь нас соединяет единая судьба, которая очень сплотила нас.
Перевод с эстонского Аста Тикерпяэ
Таллинн, октябрь 2013г.