Воспоминания о Сибири
28.3.1949г. выезжаем со станции Лагеди. После выплаканных слёз на сердце легче. Голова устала.
29.3.1949г. Поезд очень трясёт. Мамми не смогла уснуть. Я спала долго. В половине одиннадцатого проехали мост через Нарву. В половине двенадцатого разрешили снять деревянные ставни с окон. Сколько же радости доставляет дневной свет! Находимся в каком-то населенном пункте. Двери вагона открыли, и мы сходили за кипятком. Здоровье хорошее. Время два пятнадцать. Стоим на станции Гатчина. Наелись и запили водой. Настроение хорошее.
30.3.1949г. Ночью выехали из Ленинграда. Сейчас стоим на станции Тихвин. Сходили на вокзал. Первый раз нам дали суп, кашу и хлеба. Предложили купить с собой булку и курево. Мы ничего не купили, еда ещё есть.
31.3.1949г. В половине девятого находимся в Вологде. Дали опять хлеб, суп и просовую кашу. Желудок полон, и настроенье немного получше. Послали почтовую открытку в Арукюла. Впервые увидели волов. Купили поллитра молока.
1.4.1949 г. Находимся в 45 км. от Кирова. Сейчас 15 часов. Здесь стоят два поезда с высланными из Латвии. Сегодня ещё ни воды, ни еды не давали. Одни купили воду за 5 рублей ведро. Латыши говорят, что ехать придётся ещё десять дней. В двенадцать ночи прибыли в Киров. Здесь нам дали воды, хлеба, щей и картофельное пюре. До этого дети очень плакали от жажды.
2.4.1949 г. Едем всё дальше и дальше. Ходили с мамми за водой. Ну и ссора была в очереди за водой до того, как смогли наполнить ведро! Погода до сих пор стояла ясная и солнечная. Сегодня пасмурно. Проехали Глассов (Глазов -прим. ред.). Настроение подавленное, все искорки надежды пропали. С соседями нам тоже не повезло, кажется, их дети украли у нас сладости и колбасу.
3.4.1949 г. Сегодня уже второе воскресенье в этом вагоне. Мы немытые, грязные. Вчера не давали ни воды, ни еды. Сейчас девять часов утра. Уже несколько часов стоим на одной станции около Перми. Ночью ехали с очень большой скоростью. Ландшафт превратился в более гористый. В одиннадцать часов находимся в Перми. Нам дали двухдневный рацион хлеба, крупяного супа, крупяной каши и рыбу кету. Живот расстроен. В вагон пришел начальник и сказал, что следуем в Красноярск.
4.4.1949 г. Проезжаем Урал. Красиво бы рассматривать все из окна купейного вагона. А здесь нужно вставать на цыпочки, чтобы выглянуть в окошко. В половине двенадцатого мы в Белебее. Вечером прибыли в Свердловск. Напрасно ждали, чтобы открыли двери. Вода кончилась, кушать не дали.
5.4.1949 г. Ночью на одной станции дали воду. Проезжаем равнинную местность.
Ночью было так холодно, что спальный угол покрылся инеем ,а вода в ведре слоем
льда. На одной станции купили поллитра молока. Из какого-то вагона вынесли
покойника. Вечером прибыли в Тюмень. Здесь получили опять двухдневный рацион:
суп из кислых огурцов, просяную кашу, хлеб, колбасу.
6.4.1949 г. Ландшафт все скуднеет. Купили поллитра молока, конфет и три ведра картофеля. Сварили макаронный суп. Ночи холодные, а дни тёплые. Горло болит, и нос заложило. Попросили коменданта перевести нас в Таллиннский эшелон. Упаковали вещи, надеясь, что в Омске сможем покинуть вагон.
7.4.1949 г. Находимся в Омске. Рядом с нами стоит ещё один эшелон, не знаю эстонцы, ли там. Омск проехали, не открывая дверей. Теперь приостановились на станции Татарская. Здесь стоит эшелон с литовцами. Поздно вечером дали нам суп, хлеб, колбасу и масло. В привокзальном ресторане купили полкило конфет по 8р.40 к. за кг. и три булочки по 1.40 штука.
Там стоял один вагон с эстонцами. Услышали, что часть эстонцев уже выгрузили, а к эшелону прицепили новые вагоны.
8.4.1949 г. Едем дальше. По пути встретили еще литовцев, сейчас рядом с нами эшелон с жителями Московской области. Утром сварили картошки. После обеда прибыли в Новосибирск. Красивейший город из увиденных в пути. Из вагона не выпустили.
9.4.1949 г. Сегодня выпустили на станции Тайга за водой. Сказали, что в понедельник прибудем на место назначения. В тазике умыли лицо и руки.
10.4.1949г. Сегодня — праздничное утро, в половине шестого разбудили, чтобы мы взяли еду. Дали суп, хлеб, селёдку и кашу. В очереди за водой встретила одну родительницу из детского сада —госпожу Иоост. Поезд тронулся, но локомотив был в другом конце и такое чувство возникло, что движемся обратно к дому.
11.4.1949 г.
В два часа начали выселять из вагона. Сказали, что направляемся в Балахтинский
район Красноярского края.
Раннут Кетсия и мать Иоханна
Рожденная 25.05.1921 в Таллинне, депортированная в 1949 году в порядке сталинских репрессий в Балахтинский район. (Проживала сначала в деревне Безъязыково, затем— на Центральной усадьбе Балахтинского зерносовхоза (ныне поселок Чистое Поле) .
Папа и старшая сестра избежали депортации. Папа находился в деревне, а сестра уже жила отдельно. Брат был в тюрьме, это послужило основанием для нашей с мамой депортации. Наш дом опечатали и после всё растащили. Нас с мамой отвезли на грузовике на станцию Юлемисте и посадили в тёмный торговый вагон, в котором уже находились сельчане из Пярнумаа. В центре вагона была маленькая жестяная печь. Не было ни нар, ни даже отверстия в полу, которое заменило бы клозет. К счастью, у сельчан были с собой вёдра, но опорожнить их мы смогли только через три дня. Когда проехали Нарву, конвоиры убрали доски, закрывавшие окна. На пятый день впервые дали еду: хлеб, кашу и суп, предложили купить курево и булку. Так мы провели, лежа на своих котомках, две недели. Ранним утром 11 апреля 1949г. на станции Ужур всем велели выходить из вагона. На перроне проводился рабский торг или распределение по месту назначения. Нас с мамой из-за неумения делать сельскую работу никто не хотел брать. Мы попали в итоге в один из бедных колхозов района —в деревню Безъязыково. Других эстонцев послали на полевые работы, нас с мамой поставили пасти овец.
Деревня стояла на берегу реки в овраге в окружении оголённых гор.
Нас вместе с восьмидесятилетней госпожой Вахтрик поселили в маленькую комнатку в доме на окраине деревни. В передней была русская печь, в комнате побольше проживала пожилая пара со взрослой внучкой. Зимой к ним присоединились ещё курицы и теленок. В нашей комнате была только маленькая печка похожая на духовку. Освещением служила прихваченная из дома свеча. Зимой в комнате было так холодно, что вода замерзала. Первым нашим делом стало удаление клопов при помощи присланного из дома порошка ДТ. Большой проблемой была вода. Колодца в деревне не было, воду черпали из реки. Весной во время таяния льда по реке вместе со льдом плыли кучи навоза, поскольку зимой он выбрасывался прямо на лёд ( якобы, земля не принимала его).
Маму отправили пасти телят, меня—овец. Моим напарником был старик на лошади. Овцы пережили зиму в холоде и голоде. Некоторые отощали до такой степени, что их необходимо было переносить через каждый кустик.
Большинство овец болело бруцеллёзом. Шерсть торчала на них клочьями, а головы были опухшие. При обходе овец у меня возникли неприятности с бригадиром, поскольку я плохо владела русским языком и не понимала всех указаний. В результате чего из райцентра вызвали коменданта, и меня на общем собрании колхоза обвинили в саботаже, якобы, я всё понимаю, когда хочу, но делаю всё наоборот. Комендант был в этот раз на моей стороне и объяснил, начертив на доске несколько математических уравнений, что как колхозники ничего не смыслят в этих уравнениях, так я ничего не понимаю в животноводстве.
В день 7 ноября колхоз накрывал в конторе столы. Мы с мамой и один эстонский парень опоздали, поскольку должны были сторожить овец. Когда мы пришли в контору, все свою порцию уже съели. Нам троим принесли миску, в которой было приблизительно поллитра бульона с кусочками мяса и гренками, дали деревянные ложки. К этому времени за нашими спинами собрались мужчины и стали своими ложками черпать еду через наши головы. Парню что-то досталось, но нам с мамой нет. На следующее утро покормили ещё раз, мы были уже умнее, взяв с собой ложки и сев за отдельный стол. Русские пели и попросили нас спеть на эстонском языке, мы спели на мотив «Катюши», их очень порадовало, что мы знаем русскую песню и поем на своём языке.
В Безьязыково мы прожили немногим более года. Случайно связались с нашим давнишним хорошим другом семьи Йоханнесом Бетлемом, который был депортирован в Балахтинский зерносовхоз и был там уже очень уважаемым работником в ремонтной мастерской. Он стал ходатайствовать о нашем переводе в совхоз, поскольку там жизнь была намного лучше, а в клубе находилось старое пианино и я, как выпускница консерватории, могла бы найти работу в клубе. Наконец комендант дал разрешение. Мы получили комнату в глиняном бараке. Поскольку Бетлем был человек с золотыми руками, то он привёл нашу комнату в хорошее состояние. Барак был международным, там жили немцы, литовцы, поляки, русские, татары и эстонцы. По ходатайству Бетлема меня взяли на работу в мастерские ученицей токаря.
В клубе Бетлем привел в порядок разрушенное пианино, вечерами после работы я ходила играть на нём. Местные были в восторге, приносили мне отпечатанные на русском языке песенники, и я играла “как радио”. Образовали хор, и я по песенникам разучивала с ними песни, поскольку все хотели поехать на районный фестиваль художественной самодеятельности. Пианино, загрузив на телегу, взяли с собой. От холода и тряски оно очень расстроилось, Бетлем как-то опять настроил его, и мы заняли первое место. Мы так прославились со своим аккомпанементом на пианино, что директор средней школы купил новый рояль и пригласил меня учительницей пения, но без разрешения команданта этого нельзя было сделать. К моему счастью, в мастерские приехал молодой инженер, очевидно, только что окончившего ВУЗ. Обходя мастерские, он остановился около моего станка, сказал, что знает о моей проблеме и обещал сделать всё, чтобы я стала учительницей музыки. Свое слово он сдержал. Но учить детей пению я могла только в присутствии классрука. Я должна была знакомить её с нотами, но когда постаралась научить мальчиков петь, а не орать от всего горла, она сразу вмешалась и сказала, что мальчики должны петь своим голосом.
По случаю годовщины Октябрьской революции учителя организовали праздничное застолье. Длинный стол был накрыт белой скатертью. На столе —праздничный ужин: заквашенные с чесноком целые кочаны капусты и зажаренная в омлете рыба. Каждому был поставлен стакан с водкой и вилка. Тосты парторга звучали так: «За Родину» и «За Сталина», и стакан выпивался до дна. Я сидела рядом с учителями немецкого языка с Поволжья, и мы не пили, это не понравилось парторгу. Я объяснила, что совершенно не употребляю алкоголя, на это он сказал, что меня не вырастили на российском хлебе, и я могу не пить, но приволжские немцы этот хлеб кушали и обязаны выпить. Не помню, что было дальше, многие были сильно выпивши, и, видимо, в конфликт это не переросло. К сожалению, я не смогла попробовать деликатесы, поскольку отсутствовали тарелки. Одна молодая учительница увидев, что я в недоумении, принесла мне блюдце, но к этому времени еда уже закончилась.
После смерти Сталина мне велели разучить с детским хором песни о Сталине в концертном объеме, поскольку в декабре должны были отмечать его день рождения. Когда наступил этот день, мы с ребятами пришли на место, но кроме нас никого не было. Я была озадачена этим и не знала, что делать. Наконец, пришла завуч и сказала, чтобы мы спели свои песни и шли домой, так как праздник отменяется. Это было началом развенчания культа личности Сталина.
Раннутт Иоганна и Раннутт (Сисаск) Кетсия
Мой брат Прийт, который находился в заключении в Инте на угольных приисках Коми АССР, освободился к тому времени, но не имел разрешения уехать домой на родину. Ему дали разрешение только соединиться с мамой и сестрой. Поскольку Инта намного ближе к дому по сравнению с Красноярском, мы решили поехать к нему. Там никого не принуждали работать. Я нашла работу в спортзале, аккомпанементом на пианино сопровождала тренировки и выступления гимнастов , потом учила музыке детей у них на дому. В городе было много освободившихся эстонцев. Мы ходили друг к другу в гости. Ко многим приехали из Эстонии супруги, и они остались там жить. Я вышла замуж за освобождённого эстонца. Там мы прожили два года. К нам в гости приезжали мои сестра и отец. Папа остался с нами. В 1956 году, наконец, открылась возможность вернуться в Таллинн, где возникла проблема с жилплощадью. Чиновник спросил, зачем мы уехали из Инты, ведь там у вас были и жильё, и работа. Что можно было ответить на такой вопрос?!
После возвращения в родную Эстонию Кетсия работала музыкальным руководителем в детских садах Таллинна. Сейчас ей девяносто третий год, она очень жизнерадостная, светлая, добрая женщина, хотя одинока, так как давно похоронила всех близких. Свои воспоминания она написала, как мы все, на эстонском языке для эстонского народного музея, разрешив мне перевести их на русский язык.
Аста Тикерпяэ
Таллинн, сентябрь 2013г.