Родилась в 1941 г.р. в АССР НП
Родители: мать Амалия Кондратьевна Фишер (Фертих) 1917 г.р. отец
– Фишер Яков Егорович 1917 г.р.,
Отчим Бирих Яков Фридрихович 1923 г.р.
Мать работала в овощеводстве, выращивала отличные помидоры. Она говорила: «Почему так! Мы не знали, чтоб лечо варить с помидоров, а семян надо было 16 кг сдавать!». И все выкидывали... Были сады хорошие, арбузы выращивали, свеклу. На выставку в Москву возили, там свекла была килограммов на 15 была. Помидоры были по 1,5-2 килограмма. Там такая песочная земля и климат хороший. Хлеб сеяли. Старший брат отца был трактористом, бригадиром в бригаде. И там еще была ткацкая фабрика была. В Поволжье всё было...
Женились в 1939 году, в 1940 году Якова, его брата Ивана и ещё 15 молодых ребят мобилизовали и отправили на финскую войну. Эта война закончилась, и Якова Бириха перевели под Ленинград. Там он и погиб. Мать получила похоронку. Она еще до 1949 года ждала. Думала, бывало же, где-то контуженный в больнице лежит. В 1949-м году из трудармии приходили немцы, но он не пришёл.
Отчима забрали в трудармию, когда ему было 16 лет. Он окончил 7 классов хотел учиться на механизатора в Поволжье. Но попал в трудармию в Соликамск. о рассказывал: «Эти вышки стояли, собаки, как тюрьму охраняют. Утром, охранники были, автомат, отсчитают, выйдут в лес на заготовки». Работали на лесоповале. "Дадут норму. А не кормили же. В другой раз пригонят, холодище, одевать нечего, и тут зона еще закрытая. Выстроят, пока не найдут, а человека нет, он фашист, он сбежал. Ищут, не пустят, а там ветер. Стоят, все мерзнут, а потом идут искать, придут, а он там, где лес заготавливали, уже мертвый лежит. А они все думали, что сбежал. А штабелями умирали, это, говорит, было жутко. И когда Сталину стали перечислять сколько народу, оказалось, что уже слишком много умерли. И они дали побольше исть, питания, то их заморили. И дали какое-то проросшее просо что ли. И там вот гибли наповал! Желудок тощий уже, обезвоженный вес, а это проросшее зерно добавили побольше. И они как поедят, желудки, понос, там изолятор был, как уведут и с концом". Отчим рассказывал, что трупы вынесут, штабеля бросят, а весной потом бульдозер, когда маленько тает, сделает ров такой большой и их туда закапывают.
Вместе с отчимом забрали его старшего брата и сестру. Отчим грыжу нажил на лесоповале, его прооперировали и перевели на лёгкий труд. Раз у него 7 классов было, его отправили за 18 км почту носить. Где-то посередине была деревушка. «Я, говорит, заходил. Раз зашел, попросил попить, отдохнуть». А одни женщины, мужиков же не было, что у русских, что у немцев. У одних на фронте, у других в трудармии. Когда я маленько одыбался, я дрова поколю, помогу что-нибудь, они меня накормят хлебушком, пусть там горячей водички дадут. Я поел маленько, дальше ушел, почту там сдал, почту получил, обратно там зайду. И пока перекур, я опять им там помогу. И считай, там кусочек хлебушка дадут, а я брату старшему. А у брата старшего трое детей дома. А ее тоже потом в трудармию взяли [жену брата]. А они трое детей (старшего брата) оставили родителя. Пока они в трудармии были, считай один ребенок остался. Двое умерли."
Отчим говорил, что мужики многие свой кусочек хлеба меняли на табак. Многие еще себя сгубили. А потом когда война кончилась, их оставили на вольном поселении.
"У меня там сундук стоит свекровкин, я его никогда не выброшу. Вот с таким
сундуком нас месяц тащили на барже на Волге. Мама со мной на ящике лежала, мне
полгода было. Ночью тянули, а днем стояли. Это страшно. А потом привезли нас в
сентябре. А мама в овощеводстве была в Поволжье. Она говорила, что такой урожай
был на Волге! Все немцы говорят. Такие арбузы, столько помидор, пшеницы. А там
часто были засухи и был голод А тот год был такой богатый, не выскажешь! Коров
всех сдали! Коровы орут, свиньи кричат, собаки воют, кошки орут! Последняя,
которая деревня была Бауэр, 3 км, было два совхоза «Красная звезда» и «Новая
жизнь». Это все собрать всех людей на берега Волги, увести. Там уже всё
готовится, ждут баржу. А сколько это скота? Это было жутко! Моя бабушка попала
последней, когда на Волге грузили их. Это было страшно! Коровы орут, вымени вот
такие, собаки воют, ой-ой-ой! Это было жутко! Корова, которая объелась там, всё!
Приехала сюда, ничего нет!
И у меня почему-то остались русские подружки, как мы на нижней ферме жили,
беднота! У них у всех отцы погибли на фронте, а у нас - все в трудармии! Я как
подружилась с ними и считай у меня: Галя, Валя и Рая. До сих пор! Это мне 77-й
год, девчонки меня на год постарше, я одна немка! Они русские. И мы как
подружились, мы до сих пор как сестры! Выросли вместе. И эту крапивку ели, где
лебеду рвали, где что, родители нам делали пучки. И мы возьмем, я помню это
хорошо, кислицу, а там же поля были рядом, и болота, и леса. И нарвут кислицы,
пучки, и у нашего погреба, мы там всегда на нижней ферме, и мы там всегда сидели
и кислицу с солью ели."
Мать вышла замуж за отчима в 49-м. В 50-м родился брат, в декабре 51-го родился второй, в 54-м – родился третий! Все смеются: «Луша, мы возле тебя и выросли!».
"В 54-м мне исполнилось 13 лет, а летом заставляют работать, всех гоняли, не как сейчас! Домохозяек, можешь – не можешь! Раз я подросла никаких не спрашивали! И мама все лето работала, а мне трех детей оставляла! Одному было 5-й годик, этому было 3-й, а этому 3 или 4 месяца, и мама шла! А мне там молочко поставит, как что, кормила как сейчас помню! Мама где-то марлю добыла, мух не было же, травить нечем. И вот закрою его и накормлю. Он такой спокойный у меня братик был третий, до сих пор спокойный. Эти играют на улице, я приглядываю. А отец уже – отчим мой в Байдово он молотобойцем сперва работал, там кузница была. Кузнец еще во время Гражданской войны ковал подковы лошадей! И он уже в годах был и все кузнецом работал. А потом уже на пенсию в 70 лет только ушел. Потом отец стал кузнецом. У меня отчим всю жизнь и 10 лет после пенсии отработал! И вот он еще ходил километр почти, чтоб домой прийти пообедать! Раньше не было котомочку сделать, хлебушек там тебе кусочек дадут, вот только и варили. 14-й год, у меня трое детей, я еще и варила обед! А рядом тут жила одна бабушка, за стенкой другая! Ну конечно, я сейчас догадываюсь, что мама передавала еще бабушке за мной смотреть! И вот гляжу, что бабки делают, то и я делаю! Вот тетя Катя за стенкой жила. Я говорю: «Тетя Катя, что будем варить на обед?». «Луша, я лапши накатала!». Ну я тоже буду катать! Ну что еще! Скорей накатала как надо, я уже приучена варить, и тоже ума хватило, ну и надо было. А сенок у нас не было, ни заборов, ни сенок! Вот дверь открываешь и снег тут твой! А потом когда немцы переехали и стали городить, сверху березой накладывали, сеном – это была наша крыша! А пола не было! Это как веранда была у нас. А там сделали, чтобы летом не варить в избе. А то русские-то, когда приехали, русские летом топили печку русскую, варили свиньям и себе варили. А немцы приехали и потом уже эти всякие галаночки, и на улице топили! И вот я скорей накатала, смотрю как люди делают, чистое полотенце положила. Ну мне надо было солнышко же маленько и перевернуть их. Я пока с одним вошкалась, с другим и потом полезла, маленько пересохли. Ну я нарезала. И это я не забуду никогда, нажарила лучок, корову мы держали, масло сливочное было, скорее заправила. И такая довольная! Отец приходит. И отец, чтобы ни сварила, никогда не пожаловался. Я его накормила, ну пока свежее так ничего, а мама пока с работы пришла, там каша, она же разгустела."
О налогах "Корову держал, надо было 10 кг масла топленого сдать, овечку держал – 2 кг шерсти сдать, курочку держишь – где 150 яичек сдать! По стайкам ходили, все проверяли, не то, что под мое слово! Если поросенка держишь, надо было шкуру свинячью сдать! А корову – надо было еще 30 кг мяса сдать – теленка".
Сначала их выселили в Мокино, там 2 колхоза было. А потом стал Марининский совхоз, это 18 км от Курагино. Там собрали немцев. На СТФ их много, на Южном много, на 5 ферме было раньше много, на 4 ферме молсовхоза и на центральной мало было, там все были начальники. Там были и немцы, и эстонцы, и латыши, всех выселяли. Молсовхоз подняли немцы, потому что трудовая сила была.
Была комендатура, с 16ти лет надо расписываться, чтобы никуда не сбежал. Каждую неделю расписывались. Чтоб им [комендантам] легче было, оттого всех немцев в кучу собрали. А до этого всё время перемещали. Люди огороды загородят, вскопают. На следующий год опять на другое место.
Мать не хотела возвращаться на Волгу. Она говорила, если кто в России не ленится, то легче! И действительно, земля хорошая, рядышком лес. При том, что мужиков никаких не было, 15-16 лет на фронт у русских, у немцев – в трудармию. Одни женщины! На нижней ферме с фронта пришел один мужчина. Все коров держали. А на Волге одна корову без мужика бы не держала. Лес рядом, трава растет, земля богатая, лопатой перекапывали себе огороды, картошку садили. Картошка родилась хорошая, так что она говорит, не лениться, и в Сибири не умрешь!
В 1956-м году окончила 7 классов. Дети быстро учатся языку. В школу пришла, умела по-русски говорить, все подруги русские. Еще на нижней ферме у матери было много подруг разных национальностей. Они были как одна бригада. Они полностью для скота косили сено вручную. Закладывали силосные ямы вручную. Подростки накладывали, один копновоз топтал. Летом все была работа. 10 лет есть- он уже на копновозе. Верхом на лошади копны возит. Кто-то на граблях сидит, гребет. А еще постарше накладывали. Все работали. Эти ямы закидывали потом землей. Сначала все прочистят, потом заложат, а потом закидывали землей. А зимой родители на быках возили силос. Надо продолбить снег. Сначала дорогу проторят на быках, а потом снег откинут, мерзлую землю отдолбят, потом силос накидают, привезут, по коровам развезут. И все вместе. Все женщины заступались друг за друга. Они мать защищали.
Лопатами огород копали. Матьа огород вскопает – загородит, на следующий год еще больше вскопает – еще загородит. Все бабы сами городили, не только немцы. И картошку на коромыслах таскали домой. Мешков то не было никаких. Одно ведро было узкое и длинное, а другое большое, как 15-литровое. А потом, когда маленько одыбались, года-два три, война кончилась, ребята подросли, где-то кусочек хлеба стали побольше давать, и вот 7 ноября – выходной дали. Если выходной в воскресенье, в этот день ехали за дровами на быках, топиться надо было, в другое воскресенье – за сеном. Вот собрались гулять: две мордовки, немка и три или четыре русских. Мать говорит: «Сперва все поем по-русски, потом эти двое по-мордовски, потом я одна по-немецки». Раньше пешком ходили. Если надо какому-нибудь путнику отдохнуть с дороги, то пожалуйста. Если есть какая похлебка, покормят человека. И он свою одежку к буржуйке приткнет. Переночует, утром попоют чаем, и он опять идет дальше.
Родители были религиозны. "Молитвой только Господь и спас нас!" Нельзя было молиться, нельзя было крестить при советской власти, судили. И в 30-е гг., когда пошли гонения на христиан, церкви разрушали, что в Поволжье, что в Руси также. Соседка с СТФ ездила в Минусинск, там была еще церковь, на праздники ездили. И Библия была большая со славянским (?) буквами. Кто умрет, все друг друга провожали, хоть русский, хоть немец. Вся деревня шла провожать! Один несет молочко, другой несет яйца, третий поможет блины печь, четвертый булочки стряпает.
Немцы собирались по своей вере в воскресенье, а русские по-своему. У немцев Пасха в один день, а у русских позже, но ходили друг к другу с гостинцами. На СТФ была большая немецкая община, и в Южном, и в Курагино. С Украины приехала тетя Лиза, она знала много немецких молитв, их у неё переписывали.
Дома все говорили на немецком языке, и дети язык понимают. Какое-то слово могут сказать шиворот-навыворот, но семья немецкая. Дети женились на русских, теперь всё перемешалось. Один брат в Германию уехал, пять детей. Но не против вернуться.
К немцам после депортации относились по-разному. Смотря кто куда попал. Были очень хорошие люди, но были очень противные. «Фашисты, фашисты» -говорили те, которые терпеть не могли немцев. А другие говорили – это «невинный народ». Мать рассказывала, что, когда выселили в Мокино, распределили каждому совхозу, колхозу по сколько семей. По 4-5 семей в одной квартирке жили. Их привезли в Мокино, возле конторы остановились, всех привезли на лошадях, сколько-то обозов, с детьми. Весь народ собрался, что немцев везут и они с рогами. Вышел старый дед с бородой. И Амалии вышел, он был в Гражданской войне музыкантом, и он по-русски хорошо умел разговаривать. И вот они когда приехали, и они собрались и смотрят. Вышел русский дед, говорит, а немецкий дед всё понимал: «Кого вы пришли смотреть! Такой же народ, как и мы! Такие же невинные люди, как и в 30-х гг. всех раскулачивали в разные стороны, убивали!».
Был председатель пожилой – дядя Захар, а жена была его, кладовщиком работала. Добрый, хороший человек. Во-первых, работящие были немцы все, к порядку привыкшие. И работали как лошади. Немцы аккуратные были, умели подчиняться и все.
Немецкое общество в Курагино было большое, но повымерли все. Амалия три года ходила в православную церковь, а потомей предложили обратиться к лютеранам, причаститься надо было. Священника приехал из Германии, ездил по деревням. И стал приезжать. А у матери с отцом всегда богослужение было, отец вел. Отчима мать раньше певчей была в церкви и книги эти сохранили, закапывали в землю, когда это все отбирали, церковь разрушали. Заберут священников, расстреляют. Это было не только в Поволжье, везде и повсюду во всей России. Книги тем не менее сохранили, сумели привезли в Сибирь. И молитвенники. И передавали их из поколения в поколение. Бабушка умирала, передала книги брату своей невестки, он пел хорошо. Когда он умирал, передал отцу Амалии, он понимал, все молитвы мотивы знал, он крестил и в последний путь провожал, и бракосочетания. Потом все развалилось. В Курагино сначала к русским ходила. В Курагино тетя Аня была, и она была в трудармии. Как по рассказам в палатках зимой жили тоже не лесоповале. Хотя кто-то попал на Север, рыбачили. Рыбку иногда прятали, домой придешь, хоть похлебку сваришь. Это было страшно.
Готовили немецкие блюда: сдобу стряпали, блины, каши. И суп с фасолью, и щи, картошку толченку с капустой. Ну бывали хорошие эти блюда. Свекровь курицу зарубит, все очистит, сильно не разрезала. Возьмет хлеб заранее, белый хлеб, чтоб немного староватый был, кусочками нарежет, лук пережарит на сливочном масле и хлебушек этот. Потом комочками как сделает и в курицу напихает. Зашьет, а потом варила. Лапшу сварит и эту курицу туда, потом на этом бульоне она варила лапшу домашнюю нашу. А эту курицу потом разрежет, по кусочку всем разделит. Но маь так не делала, ей некогда было. Картошку в печку любили ставить.
Информант рассказала, что после женитьбы сыновья с женами оставались жить в родительском доме. Семейный бюджет был под контролем матери мужа, ей отдавали зарплату и сыновья, и невестки. Она принимала решение о покупках тех или иных товаров.
Место проведения интервью: дом семьи Бирих в Курагино
Исследователь 1: Свирина Дарья Викторовна
Исследователь 2: Франц Евгения Александровна
Экспедиция Красноярского государственного педагогического университета им. В П. Астафьева по проекту "Этносы в Сибири: условия сохранения культурной памяти" 2017 г. Каратузский и Курагинский районы.