г.Красноярск
Полина Даниловна родилась в 1924 г. в селе Гаркацан Улетовского района Читинской обл. (150 км от Читы). Отец - Данила Абрамович Днепровский, мать - Елена Сергеевна Днепровская (Заборовская). Рядом с их усадьбой стояли усадьбы двух братьев отца – их звали Григорий (Гришко) и Иннокентий, а подальше на той же улице жил четвертый брат - Карпо. У отца были и сестры, все уже семейные, с хозяйством. Это было большое и богатое село, в длину 1,5-2 км, с красивой церковью, разгромленной в том же проклятом 1930 году. Деду, отцу этих братьев Днепровских, было уже лет 80, но он не был дряхлым и пользовался авторитетом в семье. Кроме братьев, в селе были и другие Днепровские, такая фамилия встречалась и в соседних селах.
Старший брат Полины Даниловны, Алексей, родился в 1912 году. Некоторые дети в семье умерли маленькими, и в 1930 году была сестра Маша, чуть младше Полины, брат Ваня 1927 г. рождения, Петя, (1926), а 28 декабря 1930 года, когда отца уже схватили, родилась Оля. Семья жила в большом доме, а на зиму перебиралась в теплый дом поменьше, стоявший рядом в усадьбе. Был амбар, овин, помещения для скота - быков, на которых пахали и боронили, коров, овец. Отец в гражданскую войну был в партизанах. Грамоты не знали.
Незадолго до того, как село начали громить, кто-то из односельчан, как видно, лучше осведомленный что происходит в стране, стал убеждать отца, чтобы продавал дом и хозяйство, что скоро все заберут и выгонят вон. Отец на это, по неграмотности своей, только смеялся: что ты, мол, говоришь, как это свое, своими руками построенное, своим горбом нажитое, кто-то может забрать? А хозяйство вели так: дети уже с 4-5 лет помогали. Полина Даниловна помнит, как ее, маленькую, сажали на лошадь и привязывали, чтобы не свалилась, и лошадь, зная, что человек на ней сидит, исправно возила снопы на скирду. И как водила упряжку быков она тоже помнит. Других помощников и неоткуда было взять: в селе, да и в окрестных селах у каждой семьи свое хозяйство.
В 1930 году пришла и в их село беда. Идти в колхоз мало кто пожелал, и начались аресты. Видимо, осенью, примерно в одно время, схватили отца и его братьев - Карпа и Григория и забрали неизвестно куда, как говорили - в Читу. Аресты шли и в соседних селах. Вскоре уже у семьи отобрали сельхозорудия, домашние вещи, вплоть до посуды, до последнего чугуна, угнали весь скот: быков, коров, лошадь, а амбар со съестными припасами запечатали. Так было и с другими семьями, где забрали хозяина. Делаюсь это под дулами винтовок. Алексея, брата Полины тогда дома не было. Его отправили на лесозаготовки на станцию Содово - возить лес на своих лошадях. Когда он вернулся, арестовали и его, и когда допрашивали, он проговорился, что у них есть швейная машина. Эту машинку мать сумела спрятать, когда все отбирали, и ее не нашли, а тут забрали и ее - последнее, что еще оставалось от прежней жизни. И из большого дома выгнали, заставили перебраться в зимний домик, а в дом заселилась какая-то семья из того же села.
В начале 1930 года Алексей женился, преодолев сопротивление родителей: считалось, что еще молодой. Как чувствовал, что не будет ему долгой жизни. Как будто чувствовал... Женился он на девушке из соседнего (4 км) села Гарика, тоже Полина. Отец – Архип Терентьевич Циглер, мать – Наталья. Жить стали с его родителями, появился сын Леня (сейчас живет в Чите).
Молодая жена не побоялась сорвать печати с амбара, оставила семье запас продуктов и, взяв с собой сына, поехала в Читу в надежде узнать о судьбе арестованных (видимо, к этому времени, в начале 1931 года, уже был арестован и ее отец). С семьей мужа она снова встретилась только в следующем году, уже в Красноярском крае.
Позднее Елену Сергеевну много раз по ночам, возможно, даже несколько ночей подряд, вызывали в сельсовет, а Полина, как старшая, стоя на скамейке, качала зыбку с маленькой Олей. Возвращаясь, мать ничего не рассказывала.
В июне, когда только поднялась огуречная рассада, однажды утром Полина проснулась не в доме, а в крытой повозке, и с тех пор больше не видела родного села. Этой ночью семьи арестованных погрузили в такие повозки, запряженные лошадьми, и под конвоем повезли на станцию Дровяная. С собой ничего взять не дали, даже тех вещей и продуктов, что еще остались после разграбления.
По дороге проезжали деревню Бальзой, где жила мамина сестра. Видно, там уже знали, кого угоняют, и сестра выбежала на дорогу с узелком еды, пытаясь пробиться к повозке. Конвой ее гонит прочь, никого к обозу не подпускает. Мать и дети плачут, она плачет, потом начала ругать и стыдить конвоиров. Может быть, это подействовало, но все-таки она прорвалась к повозке и передала муку.
На станции Дровяной всех загнали в какие-то амбары или склады, а вечером набили битком в телячьи вагоны с нарами так, что некуда было ступить, закрыли все окна и двери и загнали состав в тупик. Дети стали задыхаться, поднялся крик, женщины стали стучать в стены и двери, и тогда окошки все-таки открыли. То ли в эту, то ли на следующую ночь повезли на запад. Той же ночью была остановка на станции Могзон (примерно 150 км к западу от Читы), там подцепили новые вагоны с такими же «государственными преступниками».
В вагонах было много бурятских семей. На станциях больше почти не останавливались, и остановки были недолгими, но по нужде можно было выйти. Везли до Красноярска 3 или 4 суток, здесь выгрузили у железнодорожного моста, т.е. на станции Енисей и телегами стали возить на пароход. Семью Полины отвезли одной из последних.
Пароход "Ленин" тянул 2 или 3 баржи вверх по Енисею. Выселенные семьи теснились на палубе, а в трюме томились буряты, и кто из них пытался выбраться наверх - в туалет или подышать - тех охранники прикладами сталкивали обратно в трюм. Плыли 4 дня.
На берег высадили недалеко от деревни Убей, потом на подводах повезли без дороги в деревню Сисим на р.Сисим (правый приток Енисея). В некоторых местах обоз не мог проехать и нужно было рубить лес. Когда подъехали к броду через Сисим, оказалось, что идет большая вода, то ли после дождей, то ли еще не кончилось половодье. Подводы пошли через брод, но лошади с трудом держались на ногах, а телега, на которой ехала семья Полины, на середине реки попала колесом в яму или на камень и повалилась набок под напором воды. Дети закричали, уцепились за край телеги. Местные мужики подогнали лодку и пытались подплыть к телеге, но это им долго не удавалось. Наконец они смогли подгрести и сняли всех с телеги, но жалкую одежонку и продукты, что они везли с собой, унесла вода.
На Сисиме изгнанников сначала поселили на участке Большая Речка, где стояло 2 больших барака, баня, пекарня. Там они жили до осени. Точнее, дети оставались там, а взрослых посылали на сельхозработы. Елену Сергеевну отправили на сенокос и разрешили взять с собой Полин, чтобы водилась с младенцами. У матери от скудного питания и изнурительного труда молока почти не было, и когда Оля плакала от голода, Полина давала ей болтушку из хлеба или муки. Осенью ссыльных отправили в дер.Сисим вязать снопы, а потом в дер.Кома (сейчас, видимо, Новоселовского р-на) молотить.
Осенью, уже когда земля замерзла, детей с 6-7 лет погнали копать картошку. Местный дед-полевод жалел детей, разводил на поле костры, чтобы земля оттаяла, и дети грелись около них, пекли картошку. Случалось и обедом кормил на полевой кухне.
В конце осени или в начале зимы много ссыльных семей повезли на санях вверх по Сисиму, по льду и привезли на участок Кичебаш, где Сисим протекал в глубоком каньоне.
Участок Кичебаш в 1932-1933 гг. состоял из собственно Кичебаша, где находилась контора участка, поселка Пасека в 4-х км от него, где и жила семья Полины, поселка Филимоново вниз по Сисиму от Кичебаша, где в 1933 г. стали выращивать овощи, чтобы как-то спасаться от голода (это называлось «неуставная сельхозартель»). Общая численность населения составляла не менее тысячи, большинство работало на лесозаготовках, летом срубленный и связанный лес сплавляли вниз по Сисиму. От устья не менее 50 км.
Весь Кичебаш состоял из нескольких: деревянных строений и нужно было в первую очередь строить бараки дня жилья. В одном из этих бараков и стала жить семья Полины вместе с двумя другими семьями: Утюжниковых с 5 детьми и 90-летней бабушкой и Циглеров, родителей жены Алексея - обе семьи из одной деревни. Потом в Кичебаш привезли и саму Полину, жену Алексея с маленьким Леней. Она стала жить с семьей, так что в бараке было 14 детей (в 1933 г.).
Весной мать (Елена Сергеевна) пошла работать на лесосплав, чтобы как-то кормить детей. В ледяной воде Сисима она босиком управлялась с бревнами. Позднее ей досталась другая работа: топить баню и носить туда на горку воду из реки.
В начале 1933 г. в Кичебаш прислали братьев отца – Карпа и Григория, измученных и потерявших здоровье, и Алексея. В это самое время начинался голод, но Алексея вскоре забрали в Иркутск на работу, и жена Полина с ребенком (Леней) тогда сбежала в Читу. А Карп и Григорий в этом страшном году умерли от голода и были похоронены там же, в Кичебаше.
Особенно много умерло от голода детей. Одной из первых жертв стал 6-летний брат Ваня. В последние дни жизни все тело у него покрылось нарывами. Это случилось в конце лета. В семье Куценко умерло 5 детей. Те из детей, у кого были силы, стали ходить по окрестным деревням, просить еды. Изобилия нигде не было, но большинство людей в деревнях чем-нибудь да помогали - кто даст пару картошек, кто зерна горсть, так и перебивались.
Ближайшая из этих деревень, до которой дети могли дойти за день, называлась Четвертово. Еще дальше находились деревни Коржель, Чихарево, Шадрино, Березовка, Каратуз (или Кортуз?), Салба. Таким образом, дети ходили просить по деревням по несколько дней.
В начале 1934 года уцелевших ссыльных из Кичебаша отправили в деревню Жуглет Ужурскога р-на, недалеко от Енисея. По дороге туда сделали остановку (может быть, ночевали) на участке Большая Речка. Там в большом бараке у кого-то нашлись знакомые или односельчане, а один человек спросил, нет ли среди приехавших родственников Данилы Днепровского и сказал, что сидел с ним в тюрьме. Он рассказал, что Днепровского там однажды выводили как будто "в расход", но потом привели обратно.
В Жулгете жить стало легче, постепенно ссыльные стали обзаводиться хозяйством, некоторые через пару лет даже смогли купить корову. Работали в сельхозартели.
Наступил 1937-й. Аресты в Жулгете были повальные, забрали большинство мужиков. Забрали председателя сельхозартели и его помощника, всех бригадиров, столяров, конюхов, кузнецов. Забрали Александра Лопаницына. Его жена Мария Вячеславовна осталась с четырьмя детьми. Забрали украинца Грохольского. Еще раньше, до 1937 г. забрали женщину по фамилии Минина за частушку, которую она сочинила и пела. Осталось двое детей - Нюра и Андрей. Потом люди говорили, что она умерла в тюрьме.
Кое-кто из арестованных потом вернулся, но таких было немного. Вернулся огородник Казачишин (его дочь Анна Шевчук сейчас живет в Сосновоборске), но не вернулся муж его дочери Ермолюк. Вернулся Григорий Игнатьев, который позднее жил в деревне Огурь (или Огур).
Старший брат Полины Даниловны Алексей в 1938 г. опять был арестован. Позднее, уже во время войны в Жулгет к ссыльному Михаилу Степановичу Жендаеву из Гаркацана приехал его проведать брат Семен Жендаев. Он рассказал, что будучи проездом в Улан-Удэ увидел в колонне заключенных Алексея Днепровского, подбежал к нему, и пока Жендаева не отогнал конвой, Алексей успел ему сказать, что осужден на 10 лет. Алексей посмертно реабилитирован, а Данила Абрамович Днепровский – нет.
Сыновья Карпа Днепровского – Афанасий и Василий - также находились в Кичебаше и затем бежали из ссылки. Василий уже умер, а Афанасий Карпович Днепровский проживает по адресу: 672028, Чита-28, ул.Колхозная, 31 (вблизи от него жил и Василий). Возможно, он знает что-то о судьбе своего отца после ареста, если отец успел рассказать семье в Кичебаше, что с ним было.
Дед Полины Даниловны Абрам Днепровский в ссылке жил с семьей одного из своих сыновей (Карпа или Григория) и тоже умер от голода в Кичебаше в возрасте более 90 лет в 1933 году.
Только с 1943 года ссыльных из Жулгета стали брать на фронт.
Полина Даниловна прожила там до 1957 года.
Записано в феврале-мае 1989 г.,
Записал В.С.Биргер, Красноярское Общество
"Мемориал"