Эдуард Яковлевич родился 11 марта 1941 года в с. Кнаденфельд Саратовской области. Село Кнаденфельд было большим, и его жители разговаривали только на немецком языке. Как и большинство жителей села, родители Эдуарда Яковлевича работали в колхозе. Дедушка, Яков Браун, был бригадиром, в 1930-х годах колхоз был в плачевном состоянии, люди голодали. И поэтому каждый как мог старался выжить – были и случаи воровства. Но председатель на все просьбы Якова о том, чтобы облегчить людям жизнь, отвечал отрицательно. Вот так и начался конфликт между председателем и бригадиром. Последней каплей которого стала любовь старшего бригадирского сына и дочери председателя, но свадьба не состоялась. «Мой дядя влюбился в дочь председателя, а дед был против, понимал, что не пара его сын ей, и сын послушал отца - женился на другой. А председателя заело, и он сформировал дело, под которым подписались как свидетели даже самые близкие друзья и соседи семьи Браун. Чего из-за голода не сделаешь…. Людей можно понять: из-за голода человек идет на все - лишь бы выжить. Дедушка был признан виновным, и 16 февраля 1937 года в четыре часа утра его расстреляли. И вся большая семья во главе с бабушкой Катериной осталась одна». Мама Эдуарда Яковлевича, Браун Мария Яковлевна (1915 г.р.), и отец, Якоби Яков Андреевич, работали в колхозе. У Эдуарда Яковлевича была старшая сестренка – Ирочка (1937 г.р.). Также вместе с маленьким Эдуардом жили дядя и тетя – Браун Софья Яковлевна и Яков Яковлевич. Жили хорошо, был свой дом, держали хозяйство – кур, корову и поросят, был небольшой участок земли.

Наступил 1941 год, родных Эдуарда Яковлевича отправили в Сибирь. О поспешных сборах в дорогу Э.Я. знает со слов своей мамы. Говорит так: «Брать особо нечего было, нищета да и времени было немного – взяли детей да самое необходимое с собой, одежда была вся на себе». Ехали долго, где-то около месяца, и приехали в Казачинский район, в деревню Самозванка. Отца Э.Я. забрали в трудармию, и долгие годы о нем ничего не было известно, но позже выяснилось, что он остался жив, снова женился и живет в Казахстане.

Через год всю семью Якоби перевели в село Ангутиха Туруханского района. Здесь отбывал ссылку целых 2 года И.В. Сталин, перед тем как его перевели в Курейку. Вот что рассказывает Э.Я.: «Сначала И.В. Сталин отбывал ссылку в Ангутихе, и местные жители даже не подозревали, что он политический, думали, просто каторжник, работал он на хозяина Михаила Михайловича Давыдова, который и поведал мне эту историю. Выполнял он (Сталин) у хозяина всю тяжелую работу: и дрова пилил, и сети плел, и со скотом управлялся, а М.М. еще и крепкое словцо в адрес работника отпускал, о чем потом долго жалел, все боялся, что, если узнает кто, накажут или даже расстреляют… Но уцелел и с большой неохотой рассказал нам, учащимся 4 класса, на уроке о жизни Отца народов в Ангутихе. Через некоторое время познакомился И.В. с одной девушкой – Давыдовой Лидией Платоновной и жил с ней там около года. Но недолго длились эти отношения, через некоторое время сослали в Туруханск Свердлова Якова Михайловича, и И.В. стал вести подпольную работу. Лидия Платоновна стала догадываться, что не все так чисто, не простой он каторжник и, испугавшись, уехала в другую деревню, к слову сказать, она была уже в положении. Правительство узнало о связи между Свердловым и Сталиным и отправило И.В. еще дальше, в Курейку. Шел он по дороге пешком в пятидесятиградусный мороз, и теперь в Курейке сохранился дом Сталина, ставший музеем. А потом местные рассказывали, что он долго искал Лидию Платоновну, но так и не нашел. Прошло время, наступил 1953 год, все деревенские дворы Ангутихи облетела новость, что в гости к родственникам приехала невеста Сталина - женщина, которую он любил. Приехала не одна, а вместе с сыном, звали его все Стасиком. Я тоже там был и своими глазами видел ее с сыном, она очень красивая женщина – высокая, статная, с густыми волосами до талии, заплетенными в косы, а сын Стасик, на мой взгляд, - точная копия И.В., вот так-то, такая жизнь… Погостив некоторое время, она уехала, и след ее обрывается где-то в Норильске, и некоторые утверждают, что замуж она так и не вышла…».

«В Ангутихе нам дали хиленький домик Жить было совсем плохо, но одно знали точно: нужно трудиться, и только тогда, если будешь работать, выживешь. Ведь не только немцы страдали, но и русские наравне со всеми много чего пережили. Тогда время было такое…». Но все бы было ничего, вот только председатель Ангутихинского колхоза был очень злой. Звали его Самойлов Александр. «На севере был плохой председатель, нас ущемлял, и у него не было цели нам помочь выжить. У всех жизнь была тяжелая, не только у немцев, но для председателя не было разницы между немцем и фашистом. И поэтому нам давали самую тяжелую работу, пайки обрезали. Маму поставили на лесозаготовки, бабушку от голода парализовало, и она была прикована к постели. Младший брат моей мамы, дядя Яков, был отправлен на рыбозаготовки. Но даже когда он выполнял план, председатель требовал еще рыбы. И вот однажды в непогоду дядя Яков в месте с 3 помощниками пошел выполнять приказ, но так из них никто и не вернулся. А утром следующего дня девушку, одну из работниц, нашел пастух. Девушка была полуживой, и на последнем вздохе сказала: «Будь он проклят!!!!» Пайки немцам урезались, и зачастую на большую семью получали только половину нормы, а когда шли с раздачи, то на глазах появлялись слезы, понимали, что так семью не прокормить. Больше половины всех немцев умерло от голода… »

Выживали, как могли, вместо матрасов спали на мешковине, набитой сеном; и когда оно было свежим, издавало приятный аромат. Говорят, что голод не тетка, и это действительно так, ведь за малейшую провинность немцам урезали пайки, а семья большая, и каждому хотелось, чтобы дети выжили. «Мы ходили по помойкам и собирали шелуху и очистки, мать отмывала шелуху и поджаривала на печке или варила. Парализованная бабушка была прикована к постели, когда наступало время обеда, мы с сестренкой Ирой подвигали табуретку к ее постели, и она разламывала нам хлеб по кусочку, а сестренка, которой было всего четыре года, отдавала мне половинку своего хлебушка. И от недоедания и болезни Ирочка умерла…». Только после окончания войны жить стало немного легче, председателя сменили, а Марию Яковлевну перевели с лесозаготовок на скотный двор дояркой.

Как-то раз в деревню Ангутиху сослали трех политических по 58-ой статье: латыша, он был прекрасным врачом, украинца, ставшего счетоводом, и будущего отчима Э.Я. – Дергача Василия Федоровича. Недалеко от Ангутихи располагалась звероферма, куда вскоре в 1952 году и перебралась семья Э.Я.. Василий Федорович сначала был разнорабочим, а позже стал конюхом.

Отчим – Василий Федорович был мужик мастеровой и хозяйственный, любая работа в его руках спорилась. И поэтому выстроили дом, обзавелись хозяйством, стали держать корову. Только здесь стали досыта есть хлеб, счастьем было, что три раза в день хлеб ели.

В школу ходил Э.Я. недолго, всего 4 класса, а после сразу стал работать, возить воду. «Мне еще и 14 лет не было, когда стал работать, возил воду в двадцатилитровых бочках на лошадях. За работу получал 150 рублей в месяц ».

О судьбе своей тетки Софьи Яковлевны Браун Э.Я. говорит следующее: «Моя тетка вышла замуж за Москаленко, и они переехали жить в Туруханск. Там она стала работать в детском садике, но прожили они с мужем недолго – разошлись. Моя тетка была красивой и работящей и вскоре вышла замуж второй раз за немца – Петра Иосифовича Миллера. Они переехали в Казачинский район, у неё-то я и жил некоторое время, когда приехал в Момотово поступать учиться на шофера. Но образования не хватило, было всего четыре класса, а нужно было семь. И поэтому я окончил курсы трактористов, отработал там положенный срок, три года в колхозе, но север – моя родина, и родные места так и манили, и поэтому я вернулся домой, на звероферму… И только когда она стала себя не окупать и развалилась, переехали в Енисейск».

С большим теплом и любовью Э.Я. вспоминает о Туруханском районе: о местах, богатых дичью, ягодой, грибами, рыбой; о людях, гостеприимных и добрых, способных накормить и обогреть чужого, незнакомого человека. Но еще запала в душу и сердце Э.Я. культура этого района. Еще совсем ребенком он бегал в кино, которое привозили раз в неделю из райцентра. Любовь к кинемотографу была огромной, такой, что даже пятидесятиградусный мороз не держал дома. Именно здесь он смотрел фильмы, которые помнит и любит до сих пор, но самыми любимыми были: «Карнавальная ночь», «Свадьба с приданным», «Господин четыреста двадцать», «Бродяга». «Постоянно ломался мотор – иногда просмотр фильма длился 4 часа, киномеханики были молодые и неопытные, и приходилось звать соседа, чтобы наладил». Но не только кино увлекало Э.Я., была у мальчишки еще и любовь к музыке. А началось всё после того, как в деревню приехал ансамбль народной музыки и дал концерт. Зачарованно смотрел Э.Я на то, как перебирали ловкие пальцы гармониста клавиши гармони, и когда музыканты уезжали, Эдуард Яковлевич бежал до самой реки и долго смотрел на то, как их увозила лодка, а с нее доносились звуки гармони да звонкая русская песня, ставшая навсегда любимой:

Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,
Головой склоняясь до самого тына…

Долгое время Э.Я. жил мечтой научиться играть на гармони, и, видя это, отчим купил гармонь. Долго у Э.Я. не получалось научиться, долго пробовал. И как- то раз вышло, да так складно и ладно, что потом последовала покупка и баяна, и аккордеона. Всему Э.Я. научился сам. И теперь в минуты грусти или радости в руки так и просится гармошка, и музыка помогает ему в жизни. О своем музыкальном таланте он говорит скромно, добавляя такую фразу: «Играю для себя, самоучка, ведь я не Петр Дранга». Вот такой он, необычный человек, живущий в нашем городе, многое переживший, но не утративший веры в людей, чистоты душевной… И это самое главное…

Ольга Крушинская. Сибиряки поневоле