Вражеский племянник

Хмарин укреплял свои кадры. Он внимательно приглядывался к своему двадцатишестилетнему сотруднику Анатолию Керину. Родился он в Красноярске в семье слесаря железнодорожных мастерских. Его отец, Георгий Керин, за годы борьбы с белыми, чехословаками, колчаковцами вырос до политического работника, а затем был направлен руководителем сначала Минусинской тюрьмы, затем Енисейской, но оказался слишком рьяным чекистом - воспитывал заключенных при помощи избиений и даже незаконных расстрелов. В конце 20-х годов семья оказалась в Сарале на Верх-Надеждинском прииске. После смерти отца Анатолий стал работать, вступил в комсомол, затем окончил рабфак и был направлен на комсомольскую работу в Саралинский райком. Вступил в партию, а в конце 1932 года перешел на работу местное ОГПУ. В работе Керина отличали смелость и мужество, решительность и непреклонность. Когда 1931 году в районе объявилась банда Чарочкина, комсомолец Керин четыре месяца в качестве рядового гонялся за бандитами до полного их уничтожения, рискуя быть убитым в многочисленных перестрелках. В том же году молодой коммунист Керин участвовал в «экспроприации» и выселении в лагеря осевших на Сарале кулаков и за один день с опергруппой разделался с сотней кулацких семей. В 1933 году, когда в районе активизировалась банда Кобелькова, Керин снова стал проситься в отряд на борьбу с бандитами и три месяца преследовал их, но уже в качестве заместителя командира оперотряда. В 1938 году он писал в обком партии: «Я всегда был большевиком-сталинцем и делал во имя революции все, что мог, все, на что хватало разума и физических усилий. ...За все время работы в органах ОГПУ—НКВД я также не отставал от своих товарищей в борьбе с контрреволюционными формированиями, шпионами и диверсантами из лагеря троцкистско-бухаринской банды».

Таким образом, Керин с молодых лет усвоил: если человек объявлен бандитом — уничтожай его смело. Если сказали, что Бухарин — бандит, то смело уничтожай всех бухаринцев; если кулак — враг, то уничтожай его безжалостно. Врагам нет места на земле! Именно за эти качества Хмарин назначил Керина начальником ГО НКВД в шахтерском Черногорске. На новом месте Керин быстро и близко сошелся с руководителями городского райкома партии и горисполкома, ездил с ними на рыбалку и охоту, был завсегдатаем на праздничных застольях. А когда в 1937 году Николай Иванович Гусев, управляюший трестом «Хакасуголь», Савин, секретарь РК ВКП(б), Чуманов, председатель горисполкома, Васильев, председатель горсуда, и десятки других меньших по рангу руководителей оказались под арестом, то из их показаний стало ясно, что дела Керина хуже некуда. А тут еще арестовали и привлекли к уголовной ответственности как бежавшего кулака его родного дядю по матери - Демина. Новый секретарь Черногорского РК Гайстер завел на Керина персональное дело по фактам потери бдительности и тесных личных отношений с исключенными «врагами народа» и сначала объявил Керину выговор, а затем с подсказки заворготделом обкома партии Ибрагимова вернулся к этому вопросу и решением от 17 января 1938 года исключил его из партии.

Для Керина настали черные дни. Ведь если решение останется в силе, то можно будет «загреметь» по статье 58, так как в протоколах допросов Гусева, Савина и других он проходил как постоянный участник всех попоек, рыбалок и даже выставлял охрану из сотрудников НКВД возле дома, где гуляло начальство. Связи с «правыми» были налицо, а тут еще мамкин брат — враг!

После бюро райкома Анатолий Георгиевич плохо спал и рано утром двинулся к Хмарину за помощью. Тот внимательно выслушал его, выругал своих оболтусов следователей, записывавших в протоколы что попало, и сказал:

— Не дрожи и не бойся, тебя никто не даст на съедение! Садись и пиши апелляцию в обком партии на имя Хаймса.

И Хмарин стал диктовать: «Достаточно хотя бы бегло взглянуть на работу, проведенную мной по линии НКВД на Черногорке, чтобы убедиться в том, что она была бдительно-большевистской. Ведь не кто иной, как я, совместно с чекистами коллектива Хакасского УНКВД, несмотря на саботаж отдельных представителей из управления НКВД края, в частности, помощника начальника УНКВД Крестьянкина, предотвратил на руднике тяжелейшую катастрофу — взрыв шахт № 3 и 7, разработал и арестовал своевременно контрреволюционных троцкистов-диверсантов».

Это была чистая фантазия: никакого взрыва со стороны троцкистов-диверсантов никто не планировал. Диверсии на шахте, если и проходили по уголовным делам, то только потому, что каждую аварию НКВД квалифицировало как диверсию, а каждую поломку оборудования как саботаж. Но правдой было то, что ранее Хмарин и Керин организовали донос на Крестьянкина, мешавшего бороться со шпионами.

«Не кто иной, как я, под руководством и с помощью начальника Хакасского УНКВД разработал и ликвидировал ряд шпионско-диверсионных повстанческих групп, арестовал и отдал под суд шпионов-диверсантов иностранных разведок, переброшенных в СССР с коварными целями. Я, а никто иной, своей работой предотвратил разрушительную деятельность в оборонных объектах нашей Родины», — писал Керин под диктовку своего начальника.

В действительности ни одного шпиона они не выявили. В шпионы они зачислили всех, кто ранее подозревался в сочувствии троцкистам, и всех интернированных китайцев и корейцев, работавших на шахтах треста «Хакасуголь». А оборонных объектов на хакасской земле не было даже сорок лет спустя. Сведения по добыче угля и итоги соцсоревнования шахт были общеизвестны.

Далее Керин, ссылаясь на секретность своей работы, писал: «По чисто объективным причинам я не могу перечислить всего, что сделано мной как коммунистом и чекистом, я постараюсь ознакомить членов бюро с документами о своей работе, из которых будет видно, что я бдительности не потерял, боролся с контрреволюционерами решительно. Я также могу представить обкому документальные данные, что мной сделано лично по разоблачению правотроцкистской контрреволюционной группы в Черногорске: Гусев, Савин, Рыков, Васильев и др. Я не махал руками, как это делают некоторые товарищи, желая показать себя бдительными (видимо, намек на Гайстера и Ибрагимова. — В.Г.), я делом, практически разоблачал врагов, документально уличал их, добивался ареста и установления всех путей и вредительских подрывных дел. Лично я под руководством начальника Хакасского УНКВД провел немалую следственную работу по контрреволюционной группе Гусева, вскрыв показаниями обвиняемых направления их контрреволюционной деятельности и методы борьбы с советской властью».

Короче, апелляция четко давала понять, что если Керин и якшался с врагами, то делал это в оперативных целях, для разоблачения. А пьянки, рыбалки, охота – самый простой способ проникнуть в ряды врагов.

Далее Керин перешел к самому щекотливому вопросу – о дядьке»: «В марте или апреле 1937 года в облуправлении НКВД мне стало известно, что указанный Демин, проживающий в Ширинском районе, вел антисоветскую работу. Зная, что Демин прибыл в Черногорск, я арестовал его, доставил в УНКВД, тут же донес рапортом начальнику управления о том, что Демин является мне родственником - братом матери. Прибыв в Черногорск, я зашел в райком партии к Савину (ныне арестованному) и подробно сообщил ему как секретарю райкома партии. Ранее я дядю видел 3 раза: в 1920 году, два раза в 1931 году. Переписки с ним не имел. Эта сволочь оказалась врагом народа и советской власти, предателем. Поэтому я свое исключение из партии считаю неправильным и прошу обком ВКП(б) отменить его, а также решение от 9 октября, в котором мне также без всяких оснований объявлен строгий выговор».

Конечно, в обкоме партии могли предположить, что Савин был арестован Кериным потому, что тот стал копать под него, выяснив, что кроме этого ширинского дяди у Керина были кулаками еще два дяди. Можно было проверить и обстоятельства ареста Кериным своего дяди, получить объяснения Савина, истребовать документы о раскулачивании Демина, посмотреть, за что его арестовали, и т.д. Но этого никто делать не стал. Ведь к апелляции Керина были приложены две справки, подписанные самим Хмариным. Первая справка удостоверяла, что в обязанности начальника РО НКВД входит негласная охрана партактива от покушений враждебных элементов, а в праздничные дни даются специальные указания об охране секретарей райкомов партии и председателей райисполкомов. Что касается Демина, брата матери Керина, то тот привлекался Ширинским РО НКВД, но из Шира скрылся. Когда Керин получил отношение о розыске дяди, он арестовал его в Черногорске, доставил в управление, а о том, арестованный — его дядя, донес в отдел кадров крайуправления НКВД. Связи его с Деминым установлено не было. Заметим, что эти обстоятельства обком не проверял ни через краевое УНКВД, ни через Демина, ни через мать Керина. Не выяснялось и где, при каких обстоятельствах был арестован Демин в Черногорске.

Вторая справка содержала сведения о проделанной Кериным работе по борьбе с контрреволюцией в Черногорске в 1936-1937 годах и по тресту «Хакасуголь»:

«Разоблачены:

1. Троцкистская диверсионная группа Ольвовского под кодовым наименованием «Оппозиционеры», арестовано и осуждено 8 человек.

2. Правотроцкистская контрреволюционная группа во главе с Гусевым, арестовано 7 человек.

3. Контрреволюционные дружины офицерского белогвардейского заговора — 11 групп, по которым осуждено 146 человек.

4. Кулацко-повстанческие вредительские группы — 3 с арестом 19 человек.

5. Шпионские организации и группы — 5, предан суду 41 человек.

6. Одиночных шпионов 5 человек. В итоге выявлена 21 группа и организация с арестом и осуждением 226 человек».

Ни у кого из членов бюро не возникло мысли проверить, что стоит за этими зловещими цифрами, никто не засомневался в их точности. Все знали, что это только начало, на 1938 год утверждены еще более высокие цифры по уничтожению врагов, и Сталин уже направил директиву о расстрелах и концлагерях на 1938 год. Никто не спросил у Керина, как он будет смотреть в глаза своей матери, потерявшей по его вине родного брата лишь потому, что тот своим собственным трудом создал крепкое крестьянское хозяйство. Да что там дядя, потребовалось бы — и родную мать расстрелял, если бы она была классовым врагом, если бы поступило указание: арестовать. Ведь чем больше врагов уничтожено, тем ближе светлое и радостное будущее — коммунизм.

Заседание бюро по делу Керина продолжалось два дня, 5 и 6 февраля. Ибрагимов и Гайстер требовали утвердить решение райкома, их поддержал Сапрыкин. Хмарин, Сорокин и Инкижеков (новый председатель облисполкома) были против исключения: Керин - первоклассный чекист, а что дядя – враг, так ведь и арестовал его сам племянник. Хаймс отложил голосование на следующий день. А 6-го Хмарин привел на бюро Мурзаева и начальника отделения Кузнецова. Оба в своих выступлениях заверили, что Керин настоящий чекист, ему можно доверять, и если исключать таких, как он, то все управление разбежится и обкому самому придется выполнять порученные области задания по борьбе с врагами на 1938 год. Вопрос был поставлен на голосование, и за исключение проголосовали только Ибрагимов и Гайстер. Завершая обсуждение, Хаймс заявил Керину, что он теперь должен работать еще лучше, чтобы кровью врагов смыть свое партийное взыскание. Строгий выговор Керину все же вынесли.

Уже в феврале-марте 1938 года Керин при содействии Хмарина арестовал все мужское население из числа интернированных в 1931-1933 годах китайцев и корейцев, работавших в основном на шахтах Черногорских копей. Всего около 700 человек. Многие из них не знали русского языка, не понимали, в чем их обвиняют. По указанию переводчика — платного сотрудника УНКВД Зи-лен-ка (по-русски его фамилия писалась как Зеленко) — обвиняемые ставили на готовых протоколах допросов кресты и отпечатки пальцев в подтверждение того, что они — японские шпионы и вредители, готовившиеся к свержению советской власти в случае нападения Японии на Советский Союз. Большинство из них были расстреляны, хотя это были наиболее трудолюбивые, дисциплинированные работники. В Хакасии ныне проживают потомки репрессированных китайцев и корейцев, среди них много известных людей.

Зеленко позднее сделал неплохую карьеру. После войны он еще долгое время занимал руководящие должности в районах области. При допросе в 1956 году в прокуратуре он подтвердил, что подписывал фальсифицированные следователями НКВД протоколы допросов обвиняемых и арестованных интернированных граждан и был подручным следователей Керина, Анжиганова и др.

Оглавление Предыдущая Следующая