Апелляция

По установившейся традиции все персональные дела рассматривались на бюро обкома в последнюю очередь, после решения основных вопросов повестки дня. Неделю назад заведующий отделом учета И.С.Серов, приглашавшая Жирова на беседу, сказал, что его вопрос включен в повестку на 27 июня, и просил прийти вовремя, но особых иллюзий не питать, готовиться к худшему, так как кроме его дела запланировано рассмотрение персональных дел членов бюро Гусарова, Кавкуна и Четверикова. На другой день после этого разговора Серов был исключен из партии, снят с работы и 26 июня арестован как враг народа Хмариным и Вьюговым.

В коридоре возле первой приемной к приходу Жирова толпилось человек двадцать. Здесь были и оповещенные Серовым Григорий Гусаров, заведующий агитацией и пропагандой, редактор областной газеты Иван Ильич Кавкун, первый заместитель председателя исполкома облсовета Евгений Николаевич Четвериков, директор областного Дома культуры Константин Тихонович Москвитин, секретарь Саралинского РК Василий Николаевич Никифоров, ряд знакомых партийцев и работников районных советских и хозяйственных органов области. Стояла гнетущая атмосфера подавленности и страха, не было обычных разговоров, шуток. Каждый был сосредоточен на мыслях о своей судьбе, так как исключение из партии снимало для органов НКВД запрет арестовать на месте, тут же в обкоме, и увезти в ДПЗ (дом предварительного заключения). Кстати, неподалеку прохаживались два сотрудника НКВД, то ли охраняющие обком, то ли входящие в эскорт Хмарина, который присутствовал при рассмотрении всех персональных дел. На бюро вызывали по списку.

Жиров узнал, что был в этом списке шестым. Четвертым значился Гусаров. Напряжение все более возрастало по мере того, как из кабинета, где шло заседание, один за другим выходили люди и на вопрос: «Ну как?» — безнадежно отмахивались или трясущейся рукой тянулись к папиросе. Одни выходили смертельно бледными, другие – с красными потными лицами, некоторые с трудом передвигались, а, будучи усажены, принимались глотать таблетки или нервно растирать себе виски и лоб. Все осознавали свою обреченность в связи с исключением из партии, которой десятки лет служили верой и правдой, проливая свою кровь в годы Гражданской войны, голодая, неся тяготы и лишения разрухи и восстановления, кидаясь с места на место по первому ее приказу. Жили, учились, боролись, страдали сами и заставляли страдать других. Выйдя из бюро, они становились такими же незащищенными и бесправными, как все граждане Страны Советов. Там, в кабинете, остались красные корочки их партийных билетов, служебные удостоверения, нажитый трудом авторитет, честь, достоинство и все иное, что составляло доспехи партийца, все, что давалось диктатурой и чего не было у простых смертных.

Узнав очередность, Жиров подошел к стоявшим отдельно Гусарову, Кавкуну и Четверикову. И тут Гусаров обратился к нему:

— А помнишь, Илья, мы с Денисом Решетниковым предлагали по твоей докладной врезать Хмарину так, чтобы всю жизнь помнил? Сизых пошел за Черновым и Четвериковым, не стал ввязываться в драку, а надо было Хмарина гнать из партии за его методы. Вот кого бы поставить в сегодняшнюю очередь на исключение!

Жиров ответил:

— Знаешь, Георгий, ты мой ровесник, мы с тобой протопали по одной дорожке. Но я тебя считал и считаю умнее, чем ты сейчас выглядишь. Ведь дело не в нем. Он пешка. Его используют и выбросят. Так же использовали и используют Ягоду и Ежова. Мы научились делать врагов. Если их нет, то их придумывают. Вот и нас с тобой придумали, кому-то это было очень надо, а для чего, помозгуй на досуге — времени много.

Жиров с опаской посмотрел на подошедших к ним поближе сотрудников НКВД и сказал Гусарову:

— Иди, по-моему, твоя очередь, ни пуха ни пера!

Потом повернулся к Кавкуну и Четверикову:

— Знаете, друзья, чем сильно государство по Ленину? Оно сильно волей вождя и страхом толпы перед ним! Вот ради этого страха все и затеяно. И чем сознательнее вы будете, тем опаснее для вождя. Тем быстрее вас уничтожат как врага и меня вместе с вами. Запомните это, пожалуйста, хотя бы на год.

Через год и Четвериков, и Кавкун сидели в Красноярской тюрьме в ожидании смертного приговора. Вместе с ними был Гусаров. Их в один день осудили и расстреляли, 17 июля 1938 года.

Вскоре из кабинета заседаний вышел Гусаров и обреченно сказал Жирову и Четверикову:

— По-моему, все кончено. Командует там Хмарин. Кубасов только присутствует, половины членов бюро нет, но это никого не волнует. Знаете, о чем меня спросил Хмарин? «Ну что, Гусаров, не вышло вовлечь меня в ваш контрреволюционный семейный кружок?» Я ему ответил, что дни рождения - это не контрреволюционное мероприятие, его можно начальнику НКВД и не посещать. Тут Кубасов очнулся: «Кончайте балаган! Давайте по существу!» Я прямо ему сказал, что никакой вины перед партией и народом у меня нет. Сегодня вы, мол, меня исключите из партии, а завтра Хмарин и вас исключит. А вот кто из нас враг, история еще разберется. Хмарин чуть не лопнул от ярости. Надо пойти домой, а то выйдет и арестует здесь.

Жиров вошел в кабинет, где заседало бюро. Докладывал Кубасов. Он зачитал справку, в которой значилось, что Жиров три месяца состоял в партии левых эсеров, а ранее был прапорщиком царской армии, что через свою сестру в Москве поддерживал связь с братьями-троцкистами, но скрыл эти связи от парторганизации. Кубасов спросил Жирова, что он может добавить к апелляции? Жиров ответил, что никаких связей с братьями не поддерживал с 1922 года. Он никогда не разделял и не разделяет позиций Троцкого, а также Бухарина и Рыкова, сам боролся с оппозицией в партии. Однако Хмарин не дал ему договорить и бесцеремонно перебил:

— Жиров, видимо, подготовил длинную защитительную речь. Нам здесь некогда слушать его умствования. Послушаем в другом месте. Хочу только доложить бюро обкома, что по запросу УГБ НКВД башкирцы нам ответили, что Леонтий Жиров также арестован в апреле за связь с троцкистами и исключен из партии. Надо ставить на голосование.

Кубасов тем не менее спросил у Жирова, может ли он что-либо добавить? Жиров сказал, что не приготовил длинных речей, а свою невиновность готов доказывать где угодно и кому угодно и только сожалеет, что, производя аресты, НКВД не всегда ставит в известность ближайших родственников обвиняемых. За взгляды братьев и сестры он не может нести ответственности, так как живут они за тысячи километров друг от друга.

Апелляцию бюро отклонило. Члены бюро не знали, что Хмарин утаил от них концовку ответа Башкирского НКВД. А в ней говорилось: «Согласно проведенной проверке, установлено, что Жиров Илья Тихонович с 1922 года никакой связи с братьями не поддерживал и переписки с ними не имел. Если УНКВД Хакасии располагает такими сведениями, то просим сообщить в НКВД Башкирии». Но это, по мнению Хмарина, были детали. Сам факт, что все братья и сестра исключены из ВКП(б) за троцкизм, давал основание для ареста Ильи Жирова.

Оглавление Предыдущая Следующая