Натан Крулевецкий. Под пятой сталинского произвола
В те дни мы часто бросали в уборную книги и даже целые собрания сочинений. По мере арестов руководителей партии и преданию анафеме давно умерших их книги становились запрещенными. И если у кого в библиотеке обнаруживалась такая книга, то это служило явной уликой его контрреволюционного настроения и книга вместе с ее хозяином подлежала изъятию. Сжигать эти книги дома было опасно, хозяйка квартиры обратила бы внимание на неурочный огонь, заглянула бы в печку и безусловно донесла бы, что квартирант жжет какие-то подозрительные книги. Вывозить книги за город на свалку, было вдвойне опасно. На твой пакет могли обратить внимание в трамвае и потребовать вскрыть его, тогда ты наверняка пропал, потому что ты безусловно везешь эту запрещенную литературу для раздачи врагам народа. А если довез бы благополучно до окраины, то при сброске на поле, мог кто-нибудь заметить и донести. Бдительность была взвинчена до крайности. Куда же девать книги? Пришлось воспользоваться выгребной ямой уборной, благо она была глубока и темна. Приходилось собственными руками святотатственно предать своих немых друзей, от которых было позаимствовано столько вдохновенных мыслей и радости, в обществе которых было проведено много ночей и праздников. Помню, когда хоронил 4 тома Истории России Покровского, то комок слез подступил мне к горлу и я рыдал, как бы хоронил родного брата. Сколько было таких трагических расставаний. Лучше бы зажечь мне костер из моих книг и самому бы сгореть в этом пламени, среди своих любимых немых друзей, которые не занимаются предательством и доносительством. Библиотека моя была огромная, жертв было много и полки редели все больше и яма вскоре наполнилась. Куда деваться еще? Тогда мы с женой оделись попроще, уложили книги в грязные мешки, замаскировав их тряпками, и взвалив мешки на плечи, пускались в сумерки пешеходом, на другой конец города к сестре. Она жила в отдельной квартире и печку можно было жечь в любое время, без постороннего глаза. Здесь я усаживался у печки, раскрывал каждую книгу и просматривал ее в последний раз, прежде чем сжигать на костре. Вся библиотечка мемуаров лучших людей партии, собранная мною с таким трудом, - вся она сгорела в этом огне.
Даже после моего ареста уничтожение библиотеки продолжалось. Жена сама плохо разбиралась, какие книги подлежат уничтожению и она пригласила специалистов из соседней библиотеки, которые приходили раз в неделю и отбирали все новые жертвы. Погибли редкостные библиографические экземпляры, которых я в свое время отыскивал годами. Наконец жене надоело нанимать этих специалистов и она с сестрой отобрали только художественную литературу известных им авторов, все то, что в красивом переплете с золотым тиснением. А всю самую ценную, научную часть литературы, стащили на чердак, разрывали и использовали как топливо для разжигания печей. Таким образом они решили обезопасить себя.
Когда я вернулся через 10 лет, после тюрьмы и стал расспрашивать жену о судьбе библиотеки, она сводила меня на чердак и указала на большую кучу бумажной макулатуры. Это были остатки моей библиотеки, которую жгли 10 лет и все еще не сожгли. Я уселся около этой кучи и долго перебирал и рассматривал отдельные страницы, определяя из какой книги они вырваны. Так трагически погибла моя библиотека, насчитывавшая 2000 книг и собранная долгими годами, погибла и унесла часть моей истерзанной души.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава