Натан Крулевецкий. Под пятой сталинского произвола
Эта голодовка окончательно подкосила мое здоровье. Я уже целый год сидел в изоляторе, питался очень скудно и постоянно ощущал голод. Плюс к этому голодовки, все это довело меня до полного истощения еще до Внутренней тюрьмы. И когда после всего этого я еще прошел голодовку из-за книг, я очнулся после нее, как после сыпного тифа. Я ощущал постоянный голод. Мне снилось по ночам, что у меня полный рот хлеба, и я старался поскорее, не прожевывая, наглотаться кусков, чтобы насытиться. И как велико было мое разочарование, когда я просыпался с пустым ртом и ощущением ноющей боли в пустом желудке. Утром, вместо хлеба, я получал комок недопеченного теста. Я всячески изощрялся распределить эту порцию на весь день, но ничего не выходило, я съедал ее сразу и все оставался голодным. В обед давали суп меньше обычной полтарелки. У меня не хватало терпения донести до места и достать ложку. Тут же у дверей я, дрожащими руками подносил тарелку ко рту и опрокидывал суп в себя. Давали еще одну лодку овсяной каши. После такого обеда, я приходил в страшное раздражение и громко вслух проклинал своих палачей. Я сравнивал эту пытку голодом с сжиганием на кострах в средние века. Там пытка длилась 15 минут и человек задыхался, а здесь его пытают днями и месяцами.
Мои палачи пронюхали про мои голодные муки и они постарались усугубить положение. Вдруг меня вызвал следователь и спросил: “Вы, наверно, хотите, чтобы Вам разрешили покупку, посмотрите на себя, как Вы истощены”.
Я, конечно, ответил, что я не против покупки, но как это осуществить. “Очень просто, если у Вас имеются деньги на лицевом счету”, - заявил следователь. Деньги были, и следователь составлял подробный список, что покупать. Список он подавал солдату, чтобы тот сбегал за покупками а сам поворачивался ко мне, раскрывал следственное дело и спрашивал,
“На чем мы остановились при последнем допросе”. Тут мне сразу становилась понятной “доброта” моего следователя и я, не задумываясь, отвечал,
“На чем остановились, на том и стоять будем”. Он вознегодовал и обозвал меня всякими негодными женскими именами. И тут же позвал солдата (последний оказывался за дверью и никуда не собирался уходить, вся эта покупка была инсценировкой), при нем разразился еще более хлесткими ругательствами и насмешками в мой адрес,
“Белого хлеба, сахару и маслица захотел, не бывать, заморим голодом…”
Через некоторое время, подобным концертом угощал меня тюремный врач. Этот был молодой человек, недавно окончивший университет, этот был не исцелитель, а сыскное отделение МГБ. Он подходил к больному не с точки зрения человеколюбия и медицины, а с точки зрения политики. С каждым днем он констатировал все более возрастающее истощение у меня, но ничего не предписывал. Как-то у меня пальцы скрючились и не разгибались. Я очень обеспокоился, что могу потерять трудоспособность на будущее. Он мне объяснил, что это произошло от истощения и хорошо бы попить рыбий жир. Я прикинулся наивным и спросил, почему же он мне не выписывает рыбий жир. А он без околичностей заявил,
“Вы будете устраивать забастовки против Сов. власти, а я буду Вам помогать”.
Полгода я просидел в этой тюрьме в одиночке, и все время жестоко голодал. Я пришел к выводу, что пытка голодом не уступает пытке битьем, огнем и водой. Последние очень мучительны, но быстро преходящи, а последняя не оставляет тебя ни на минуту, все время за душу тянет.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава