Новости
О сайте
Часто задавамые вопросы
Мартиролог
Аресты, осуждения
Лагеря Красноярского края
Ссылка
Документы
Реабилитация
Наша работа
Поиск
English  Deutsch

Натан Крулевецкий. Под пятой сталинского произвола


Выпустили за ворота тюрьмы

Итак подошел срок, наступило 21 ноября 1947 года, ровно 10 лет со дня ареста. Меня выпустили за ворота поздно вечером. Кругом темень и пурга, у меня два тяжелых чемодана в руках, куда идти? За мной обещался придти мой хороший товарищ по лагерю, ранее освободившийся и оставшийся здесь жить и работать. Но он задержался. Я уселся на чемоданы и призадумался, что же мне делать, если он не придет? Куда деваться? Я один в этом городе и во всем свете.

Через полчаса он все таки подоспел и мы пошли. Транспорта не было и нам пришлось пересечь весь город пешком. Мы насилу добрались усталые и измученные. 15 дней я прожил у него, пока получил документы и отправил вещи. Печаль мне легла на душу, когда я нагляделся, как бедствует этот человек. Его прежнюю нормальную жизнь до 1937 г. разрушили. И долго ему придется восстанавливать все это. Он уже полгода на воле, занимает должность инженера на заводе. И голодает как в лагере. Хлеба он получал по карточке голодный паек, он поедал его вечером дома, а с собой он отваривал картошку в мундирах, мелкую в орешек. Холодную эту картошку насыплет в карман и этим питается весь день.

Наконец наступил день отъезда. Все обошлось без особых приключений и я добрался до поселка жены. Свидание она мне назначила не в том городе, где она сама жила, а там, где сестра жила. Вошел я в дом, лежит на кровати интересная женщина в дорогом халате, постаревшая, но сохранившая былую прелесть. Я кинулся к ней целовать и обнимать, а она остановила меня хладнокровным жестом и словами: “Погоди, я отвыкла от тебя”. Как будто студеной водой обдала. Я отпрянул и ответил: “Да, ты кажется права, я тоже отвык”. Потом мы все же разговорились, сблизились и больше она уже не отталкивала.

Поговорить было о чем, ведь мы почти 8 лет не видались, она мне рассказала о своих мытарствах, о гибели моей библиотеки. У меня была довольно значительная библиотека, собранная по определенной системе и тематике за 13 лет жизни в СССР, до ареста. Я тратил на книги большую часть своего заработка. Почти каждый день я покупал что-нибудь. Потом, после моего ареста, пошли всякие изъятия и продажа. Так что к моему приезду уцелели только книжки с хорошими обложками. Это был единственный признак, по которому жена и ее сестра (имевшая кстати высшее образование) считали достойными такие книги оставить себе. А самые ценные и редкостные книги которые имели неприглядный наружный вид, они свалили на чердак как негодную макулатуру и 20 лет моего отсутствия они шли на подтопку. Когда я взобрался на чердак, то я попал как на книжное кладбище. Листы и листки разных книг были смешаны в кучу и только редко что уцелело.

Зато мебель, всякая домашняя утварь и всякие ненужности были сохранены в полном порядке. Я не высказал никакого недовольства гибелью библиотеки, хотя мне было очень горестно на душе. Уже была поздняя ночь и мы улеглись спать.

Утром, еще в постели, она начала со мной разговор на откровенность. Оказалось что она настаивала на моем приезде, чтобы лично рассказать мне, что она вышла замуж, будучи вынужденной обстоятельствами (опять повторилась версия с потерянными письмами, попавшими в МГБ), но она всегда считала этот брак временным и вынужденным Она готова хоть сейчас порвать со своим новым мужем и пойти за мной. Она также объясняла, почему она это скрыла до сих пор и не рассказала мне в письме, она опасалась, что я ее не так пойму.

Это было для меня очень неприятным подтверждением прежних догадок. Я все еще надеялся, что мои мрачные догадки не подтвердятся. И все-таки я поверил ей, что она так поступила вопреки своей воле, и я уж собрался объявить о своей готовности соединить снова нашу жизнь. Она же, успокоенная моим робким поведением и хладнокровным восприятием ее замужества, продолжала мне рассказывать, какие интересные знакомства она приобрела за эти годы и какие персоны умоляли ее выйти за них замуж, но она всех отвергала и ждала меня.

Окончив свои рассказы, она потребовала, чтобы я рассказал о своих похождениях. Я ей напомнил разницу наших условий, что у меня не было таких возможностей заводить знакомства. О своей серьезной связи я умолчал, ибо говорить всю правду нельзя было (это припоминалось бы мне на каждом шагу), а смешивать с ложью серьезное чувство я вовсе не хотел. Обидевшись, что она мне столь много раскрыла, не получив ничего взамен, она потеряла самообладание и начала укорять меня, что я погубил ее жизнь, что я виновен в гибели ее молодости.

Ни к чему были мои доводы, что я и сам без вины пострадал, что катастрофа, постигшая нашу семейную жизнь в 1937 г. в связи с моим арестом, является стихийным бедствием, постигшем миллионы невинных людей. Она же упорно стояла на своем, что я сам виноват, что меня арестовали и что этим я принес ей несчастье.

Мы продолжали препираться и я убедился, что это понятие о моей виновности у нее не сегодня родилось, а она давно вынашивала его в своей душе, в долгие годы нашей разлуки. Она только щадила меня и не говорила мне об этом, пока я находился в заключении. Поэтому это прорвалось у нее с такой силой и настойчивостью, и она будет повторять это теперь всю жизнь каждое утро и каждый вечер.

От такой мысли холодный ужас охватил мою душу и я почувствовал полное отчуждение к этой женщине. Трудно представить себе какую боль причиняет человеку, совершенно безвинно пострадавшему, если ему бросают в лицо укор, что он заслуженно несет свою кару.

Я сидел, молча слушал и думал про себя. Я этому человеку очень многим обязан. Она очень много сделала, чтобы облегчить мое положение в тюрьме. Я должен терпеливо сносить ее несправедливые укоры. Но хватит ли у меня сил весь остаток жизни сносить такой крест, ведь и мои нервы здорово потрепаны за эти годы. А если сил нехватит, то наша жизнь превратится в постоянную ссору, в ад. И я решил расстаться с ней, пусть продолжает жить с новым мужем.

Я ей ничего не сказал о своем решении, чтобы избежать истерики. Но она и сама почуяла, что между нами все поломалось и наступило полное отчуждение. Она в тот же день уезжала к себе домой, к своему мужу, и хотя я пошел на вокзал провожать ее, она в ожидании поезда все время прогуливалась с сестрой, а я стоял в стороне как чужой, и мы не нашли ни одного теплого слова на прощание друг с другом. Куда девались одиннадцать лет совместной жизни и восемь лет (не считая последние два года, после ее отказа от переписки) беспредельной тоски друг о дружке и таких частых, таких теплых и преданных писем. Как будто ничего этого не было и между нами выросла каменная стена.

Ее укор в моей виновности был основной причиной нашего расхождения, но были и другие. Не могло не повлиять то, что мы оба были связаны с другими людьми. В порыве злости она мне выпалила о некоторых преимуществах ее молодого мужа (он был на 12 лет моложе ее, а я на 8 лет старше ее) что не могло уязвить мое самолюбие. А я, хотя ничего не сказал ей, но перед моим мысленным взором все время стояла разница духовного облика этих двух так близко знакомых мне женщин. За долгие годы разлуки отрицательные черты характера первой жены стерлись и она мне представилась вдали очень идеальным человеком. Но за одни сутки пребывания вместе, мне живо вспомнились ее эгоизм и себялюбие. И такое колоссальный контраст вырос между ней и моей новой подругой. Первая меня любила для себя, потому что я ей был удобен, приятен и выгоден. Она захотела вернуться ко мне от второго мужа, потому что считала его ненадежным. Но вместе с тем ей жалко было расстаться с некоторыми его качествами, что она и выпалила вгорячах. Вторая, по сравнению с ней, была ангелом смирения и добродетели, она меня любила не для себя, а для меня. Она вообще выполняла в жизнь роль постоянной уступчивости. Свои интересы она всегда отодвигала на задний план и предпочитала удовлетворять интересы других. И это делалось не в силу какой-то внешней добродетели, это было присуще ее характеру. Ясно что после такой бескорыстной преданности, жутко становилось снова вернуться в объятия эгоизма.

Так мы разъехались в разные стороны, без слов, но с полным чувством разлуки. Когда я попросил у нее свои документы, без которых мне нельзя было получить работу, она не захотела вернуть мне их, в надежде удержать меня при их помощи. Она мне заявила, что хранит их у себя дома, но разрешить мне заехать за ними отказалась, сама, мол, вышлю. Прошло после этого полтора месяца а она все не шлет. Меня приняли на работу с условием, что я вскоре представлю диплом. Уже все сроки прошли, а диплома нет. Тогда я написал ей маленькое, но сердитое письмо, что ей, видимо, кажутся малыми те страдания, которые я пережил за 10 лет, что она старается продлить их, мешая мне устроиться на работу и зажить нормально. В ответ, я вскоре получил один диплом, а второй она все еще оставила у себя.

Тут же было приложено большое письмо ее подруги, полное упреками в мой адрес. Она писала, что жена вернулась со свидания со мной совершенно больной и ее пришлось отправить в психиатрическую больницу. Я понял что это новая инсценировка, и решил написать подруге письмо, объяснить все и сказать о своем решении. Я был уверен, что письмо попадет жене и между нами будет положен конец.

Я начал с того, что отдал дань ее заслугам и преданности в первые годы когда я сидел под следствием. А потом перечислил факты, породившие отчуждение, отказ в переписке, более чем холодная встреча, замужество и несправедливые упреки. В результате всего этого я решил, что нам жить под одной крышей невозможно.

Как я и ожидал, мое письмо подруге попало жене и она мне тут же ответила, повторив упреки подруги. Поскольку я окончательно решил порвать с ней, я не стал отвечать на ее письмо. И на этом наша связь окончательно порвалась, и она исчезла из моей души и памяти. После этого я несколько раз проезжал очень близко от ее места жительства и не было никакого желания заглянуть к ней.


Оглавление Предыдущая глава Следующая глава

На главную страницу сайта