Натан Крулевецкий. Под пятой сталинского произвола
Провалившееся дело “Джойнта” у нас в лагере, обозлило начальство против меня, и они искали другие поводы, чтобы расправиться со мной. Пришел нач. режима с жалобой на боли в виске, приписывая это больному зубу. Я попытался зуб вытащить, но неудачно. Боли продолжались, а через шесть дней поднялась очень высокая температура. Врачей, чтобы определить причину болезни не было. Но была медсестра, она посетила больного и установила, что я ему нанес общее заражение крови, стремясь уничтожить советского офицера. “Дело врачей” был аннулировано, но евреи не перестали быть отравителями. Диагноз медсестры был столь авторитетным, потому, что она была жена зам нач. отделения лагеря, он же секретарь лагерной парторганизации. Я рвался к больному, чтобы доказать абсурдность диагноза, но меня не допускали к нему, а отправили в центральную больницу. Там установили, что больной давно страдает от гайморита, еще до посещения меня. Но начальство нашего участка скрыло этот новый диагноз, и я еще долго ходил в отравителях перед лицом всех людей участка. Только через два месяца приехал к нам нач. санотдела главного управления Карлага, честный молодой врач, далекий от всяких легенд и кровавой клеветы против евреев. На собрании наших медиков он меня реабилитировал от обвинения в преднамеренном отравлении советского офицера, нач. режима участка. Он высмеял диагноз медсестры (привлечь ее к ответственности за нарочитую клевету он, конечно, не посмел, это противоречило всей ситуации страны).
Провал обвинения меня в причастности к “Джойнту” озлобил против меня все начальство нашего участка. Они торжествовали, когда против меня была воздвигнута клевета в отравлении советского офицера, а теперь, когда и эта клевета была разоблачена Нач. Санотдела, особенно озлобилась медсестра, виновница этой клеветы и ее муж, секретарь парторганизации, сверхбдительный разоблачитель всех враждебных проделок опекаемых им врагов народа на участке.
Я считался в его списке врагом N 1, а теперь я стал личным врагом его и жены. Они зорко следили за мной, не поймают ли меня хоть на нарушении лагерного режима, если не удалось приклеить мне новое обвинение в политическом преступлении. На таком нарушении режима меня легко было поймать. В лагерном режиме я усматривал нашего злейшего врага, он был построен так, чтобы сводить нас в могилу. Где я только мог, я нарушал этот режим, чтобы хоть немного ослабить затянувшую на нашей шее петлю его.
Медсестра каждый день заглядывала, проходя мимо, что там варится в моей кастрюле, и регулярно доносила мужу, чем я питаюсь. Однажды им удалось поймать меня на частном заказе. Меня предал фельдшер, работавший вместе с медсестрой. Он тоже был заключенный и стремился к двум целям, как бы уничтожить всех евреев и как бы угодить всему начальству. Скоро ему удалось одним махом обе цели осуществить.
На участке было много немцев. Они были со мной в хороших отношениях. Они мне инструмент чинили, а я им зубы поделывал. Однажды к ним приехал земляк, который шел на свободу. У него был пустой рот и они привели его ко мне, чтобы вставить ему зубы срочно и вне очереди, за что они оплатят. Я вынужден был работать по ночам, чтобы не нарушить очередность уже набранных работ. Это был как частный заказ.
Я подготовил рот, обточил зубы, а тут пациент заболел ангиной и пошел к фельдшеру лечиться. Тот смазал горло и увидел обточенные зубы. Он лисой подобрался к простоватому немцу, стал расспрашивать об условиях, на каких я ему зубы вставляю. Немец все выболтал, и фельдшер донес все по начальству. Зам.нач.отделения, он же секретарь парторганизации тюремщиков, он же бывший опер, - он немедленно вызвал к себе немца, и тот все рассказал и даже про аванс, который он мне уже вручил (он увидел что тут заваривается такая каша и побоялся, не пропал бы аванс).
Немец вернулся в барак и призадумался, что тут приключилось. Он решил, что надо все таки известить меня. Прибежал, вызвал и все рассказал. Первым долгом я вручил ему взятый аванс и предложил немедленно отнести в кассу и уплатить официально за изготовление протеза, а сам я направился к тем немцам, которые привели его ко мне, и все рассказал им. Они обещались дать ему взбучку и заставить отказаться от своих слов, если повторно вызовут. Когда я от них возвращался, то меня уже разыскивал курьер начальника и объявил, что меня срочно вызывают.
Зам нач. отделения возликовал, получив против меня такие улики. Когда я к нему явился, он сидел с таким сияющим лицом, предвкушав как он меня сейчас слопает, ненавистного контрика, да еще отравителя-еврея (теперь они нас только так звали меж собой). Чтобы увеличить свое торжество, он пригласил для присутствия на моем допросе, высокопоставленную личность, приехавшую из центрального управления.
С места в карьер он меня спросил: “Вы взяли на днях заказ на 50 руб.”. “Нет”, ответил я. “А у такого взяли работу”, спросил он дальше, назвав фамилию. “Да взял”. “Деньги получили”. “Нет, с какой стати я их стану получать, когда их следует заносить в кассу. Они внесены, вот квитанция”.
Он остолбенел, как же так, всего час прошел, как тут перед ним сидел немец и рассказал ему, что деньги отданы мне, а теперь они уже в кассе. Он не поверил моей квитанции, позвонил в кассу и убедился, что деньги действительно в кассе. Правда, они внесены всего 20 минут назад, тем же немцем. Начальник рассвирепел, видя как дичь уходит из расставленных им сетей. Он стал стучать об стол и грозить мне, что он меня под суд отдаст. Я засмеялся и заявил, что ко всем моим судимостям неважно, если прибавится еще одна, да еще за такое сомнительное преступление, мне это не страшно. Тогда он стал стращать меня, что после этой новой судимости мне не дадут работать по специальности а заставят работать киркой и лопатой. “Нет – заявил я, - этого не будет. Лопату я возьму в руки только тогда, когда Вы, с оружием в руках, заставите меня копать могилу для себя”. Надо признать, что он сразу понял мой намек, что он палач, что я его сравниваю с фашистскими гитлеровскими палачами. Он сразу прервал свои угрозы, но он совсем не собирался оставить меня в покое. Он еще вызвал немца для очной ставки, он был уверен, что тут он уж обязательно меня уличит. И как велико было его поражение, когда немец отказался от всех своих прежних показаний. Он уже побывал у своих друзей и те ему все растолковали. Он заявил, что никаких авансов он мне не платил, что его просто не так поняли, потому что он плохо знает русский язык.
От этого отрицания начальник еще больше озлобился, немца он прогнал, а меня отпустил с шипением, что если подобное повторится, то он три шкуры с меня спустит. А я был убежден, что он мне и за этот раз не простит, а при случае отомстит и напьется моей крови досыта.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава