Новости
О сайте
Часто задавамые вопросы
Мартиролог
Аресты, осуждения
Лагеря Красноярского края
Ссылка
Документы
Реабилитация
Наша работа
Поиск
English  Deutsch

Натан Крулевецкий. Под пятой сталинского произвола


Вторая реабилитация

Не успокоился я даже тогда, когда получил полную реабилитацию. Я был вначале реабилитирован только наполовину, за вторую судимость, а первая продолжала висеть на мне. Морально это меня никак не трогало. Я был уверен, что в душе меня никто не осуждает за судимость, а наоборот, сочувствует, как безвинно пострадавшему. А если на меня косились партийные и правительственные чиновники, то пусть косятся, я совсем не добивался их благорасположения. Я знаю, что каждый порядочный человек держится подальше от власть имущих. А в душе я никогда не стыдился своей судимости, наоборот гордился, что был среди пострадавших, а не среди палачей и не среди тех, которые молча наблюдали и своим молчанием поощряли палачей на еще большие “подвиги”.

Но передо мной возникло другое обстоятельство, которое вынудило меня хлопотать о реабилитации. Все мытарства, которые я прошел, начиная с 1937 года, окончательно подорвали мое здоровье и пришла пора думать о пенсии. А стаж мой украли, как и всего меня обокрали и разорили органы. А при реабилитации тюремный стаж зачтется мне как трудовой. (Гуманное правительство проявило милость и вместо пожизненной пенсии и поддержки искалеченных жертв, оно бросило им подачку в насмешку: двухмесячный оклад за 10-15 лет работы угнетения бесправия и даровой работы, и еще право включить тюремный срок в стаж работы).

И я снова затеял переписку с Ген. прокурором. Описав свои хождения по мукам, я заканчивал так: “… Таким образом, по второй судимости я реабилитирован, а первая до сих пор висит на меня проклятием. Клеймо врага народа всюду меня преследует. Кажется пора мое дело пересмотреть и положить конец этой великой несправедливости. Это следует сделать во имя истины и человечности”.

“Кроме того реабилитация выручит меня от тех материальных невзгод которым я подвержен вследствие своего “преступного” прошлого. После пятнадцатилетнего заключения, я вернулся на свободу стариком с разбитым здоровьем, одиноким и беспомощным. Я встал на работу по специальности но мне положили самую маленькую ставку, как новичку только что сошедшему со школьной скамьи, хотя я уже работаю 36 лет по этой специальности”.

“Но стажевые документы моей работы до 1937 года, затерялись в недрах МГБ, а после 1937 года у меня вообще ничего нет. Из-за этого не могу получить пенсию как инвалид”.

“Поэтому прошу рассмотреть мое дело и полностью реабилитировать”.

Отправил заявление в феврале 1956 года. Стало оно странствовать от Москвы до Киева. Потом в Военную судебную коллегию, в КГБ и т.далее. Отовсюду мне слали извещения о передаче по след. инстанции. Я возмущался и писал протесты, а бюрократический аппарат с трудом переваривал мое заявление и ворошил в архиве мое дело.

Прошел год, я совсем потерял надежду и перестал писать и возмущаться. Но однажды, лежа в больнице, я от скуки решил еще раз распечь Ген. прокурора и устыдить его (как будто это возможно!). И вдруг сообщение, что мое дело рассмотрено 8 февраля 1957 года (ровно год).

Оказалось, что справка мне давно выслана, и лежит она преспокойно в милиции. Там мне дали прочесть “определение” Военной коллегии Киевского Военного Округа. Я был смущен и ошеломлен содержанием этого документа. Мне его на руки не дали. Он строго секретный. И на самом деле, он содержал в себе страшное разоблачение против органов МГБ, сфабриковавших мое дело и продержавших меня столько лет в тюрьме, после того как обвинение было целиком опровергнуто. Меня обуял страшный гнев против этих извергов. Но кому скажешь, кому пожалуешься?! Даже теперь, в эпоху “восстановления революционной законности”, нельзя об этом вслух говорить. Сама реабилитация проводится втихую, по секрету, чтобы никто не знал, сколько совершено преступлений против народа и чтобы не вздумали перестать бояться.

Я скорей побежал домой, чтобы излить свою душу перед женой. Первым долгом я попросил ее, записать по свежим следам, с моих слов, содержание определения Военной коллегии.

Вот что там было записано: “Крулевецкий обвинялся в 1937 году в антисоветской шпионской деятельности в пользу Польши. Обвинение основывалось на показаниях Фрейдина и Мирцевой (секретарь парторганизации и ее любовник Н.К.), которые при повторном опросе в 1940 году от своих показаний отказались. В 1956 году Фрейдин был снова вызван в Военную Прокуратуру и заявил, что никакой антисоветской деятельности он за Крулевецким не знает”.

“Что касается обвинения, что Крулевецкий окружил себя перебежчиками из Польши, Лисицой, и поддерживал связь с троцкистом Ферлиовским, то дело по приговору Лисицы отменено еще в 1940 году. А Ферлиовский умер в 1938 году и никаких компрометирующих данных про него не обнаружено ни в архиве ЦК КпбУ, ни в архивах органов безопасности”.

“В связи с этим Военная коллегия нашла, что за Крулевецким никаких преступлений нет, и считает необходимым дело о Крулевецком производством прекратить и приговор отменить”.

Военная коллегия Киевского

Военного Округа.

Спрашивается, что могло меня возмутить в этом определении, после того как я уже отсидел 15 лет в тюрьме, после того как я уже прошел через все пытки в органах ГБ. Во мне выросла новая обида, когда я узнал, что еще в 1940 году, основные и единственные свидетели, на которых базировалось фальшивое обвинение меня в шпионаже, отказались от своих показаний. Значит я уже тогда был оправдан (повторный вызов свидетелей в 1940 году состоялся в связи с моими заявлениями, которые я десятками рассылал в разные стороны, как только меня выпустили из следственного изолятора в средине 1939 г.). Этот отказ свидетелей от своих показаний, МГБ скрыло от меня и продолжало содержать меня в лагере еще семь лет (после оправдания), а потом в 1950 году, снова возбудило против меня дело, где опять фигурировали старые обвинения (опровергнутые 10 лет тому назад). И снова маня присудили к 10 годам.

Между прочим, почему Военная коллегия, разбирая мое дело и наткнувшись на такое злостное преступление следователя МГБ, скрывшего обязанность меня освободить и оставившего меня в тюрьме без всякой даже ложно сфабрикованной, вины, почему эта коллегия, не привлекла этого преступного следователя к ответственности? Потому что у этих судей рыльце тоже было в пушку. Потому что таких палачей было не одна сотня тысяч. И партия и правительство так громогласно возвестивших о “восстановлении революционной законности” начало с того, что уберегло этих палачей от ответственности (они еще пригодятся!). И руками этих палачей, проводили кампанию “Восстановления и реабилитации”. Все компания за кампанией, одна лживей другой.

Ведь если опровержение свидетелей, МГБ не утаило бы, то я мог быть освобожден еще в 1940 году и вся моя жизнь сложилась бы совершенно по иному. Вот что закипело в моей душе глубокой обидой.

Эта обида заслонила от меня такой “мелкий” факт, что я все 20 лет (1937-1957) не знал, что мне приписали сообщником Лисицу, с которым я имел столько общего, сколько с персидским Шахом.

А про Ферлиовского я все 20 л. трубил в своих заявлениях, что это ложь, что его обвиняют в троцкизме, но никто не удосужился заглянуть в архив. Тогда была одна инструкция сверху: обвинять людей во что бы то ни стало и побольше. Поэтому, все что могло оправдать, или обелить человека, все это пряталось и скрывалось. Теперь же другая инструкция: разыскать улики для оправдания ранее пострадавших. В том и другом случае это делалось и делается не во имя истины и человечности, а по воле диктатора и маленькой кучки самозванцев. Поэтому нет никакой гарантии, что завтра диктатор не сменит свои взгляды и свою волю.

С такими мыслями я шел домой из милиции, после получения справки о реабилитации и ознакомления с определением.

На вопрос жены, рад ли я своей реабилитации, я ответил, что я и теперь не чувствую никакой гарантии, что меня не посадят в третий раз, также без всякой вины, хотя я уж теперь полностью реабилитирован, и даже дважды. Могут еще в третий раз посадить и в третий раз реабилитировать, если на то кампания откроется. Вся беда в том, что жизнь человеческая коротка и не успеть ему за одну жизнь столько тюрем пройти. Вот мне уже 72 года и здоровье надорвано тюремным “образом жизни”. Я уже еле передвигаюсь и ничуть не уверен, что меня снова не арестуют. Даже наоборот, я думаю каждый день, что сегодня ночью придут, обыщут и снова арестуют. А за что? Обвинение найти проще всего. В 1937 г. было модным шпионаж, 1950 г. – восхваление капитализма и охаивание социализма, а в 1970 году – сочувствие сионизму, сочувствие Израилю, просто сочувствие своему народу, везде гонимому, сочувствие своим родным братьям и сестрам в Израиле, сочувствие жертвам “Бабьего Яра”, любовь к еврейским языкам, нежелание стать русским а оставаться евреем. Вот какой выбор преступлений, и за любое 10 лет. Вот так сижу и жду!!!

P.S. История эта написана на третий год после выхода

из тюрьмы, начерно в период 8 марта 1957 года до

14 января 1958 года.

Переписана почти без исправлений в период от 13

января 1970 г. до 29 июня 70 г.

Натан.


Оглавление Предыдущая глава

На главную страницу сайта