Натан Крулевецкий. Под пятой сталинского произвола
Наступил 1956 год. Состоялся XX съезд партии. Это был второй из съездов, который меня мало заинтересовал. Я уже не набрасывался с интересом на его стенограмму, как бывало раньше. Что на этом съезде произошла такая сенсация, как разоблачение Сталина, я узнал через много времени, когда секретный доклад Хрущева стали рассылать на места, для ознакомления с ним партийцев и интеллигенции. Один из моих знакомых руководителей-партийцев зазвал меня к себе в кабинет и рассказал мне о содержании доклада, которого он узнал на собрании районного партактива. Он рассказал с большим восторгом и был очень разочарован, когда я не разделил его восторг. Я заявил, что не верю в искренность этих разоблачений, во-первых, потому, что они сделаны одним из ближайших участников всех сталинских преступлений и, во-вторых, потому, что съезд не внес никаких кардинальных изменений в политике Сталина.
На другой день мне самому посчастливилось попасть на читку этого доклада. Зал был набит до отказа беспартийной интеллигенцией. Людей пришло гораздо больше, чем предполагали организаторы собрания. Последние попытались изгнать непрошеных гостей, но это им не удалось. Тогда они объявили, что запрещается делать какие-либо записи из доклада и не рекомендуется распространять среди знакомых услышанное здесь. Это была критика с оглядкой, боялись как бы вдруг не появилась его тень в зале.
Эта таинственность с которым было окружено это собрание, а главное то, что и на съезде Хрущев произнес доклад при закрытых дверях, явилось для меня доказательством, что никто не собирается исправлять преступления Сталина. Если б об этом думалось бы всерьез, то надо было выступить с открытой критикой и громогласно, восстановить все население против таких деяний, внушить всем презрение к произволу и насилию. На это пойти нельзя было. Это расшатало бы все “основы” и смело бы с пути многое, возможно и самих разоблачителей. Значит, причина, побудившая к разоблачению, другая. На этом надо было заслужить авторитет и приверженность. Было известно, что большая часть населения страны стонала под гнетом Сталина, и что все они с одобрением отнесутся к тому, кто первый бросит камень в Сталина.
Такие мысли родились у меня, сидя в этом зале еще до начала читки секретного доклада Хрущева. Прослушанный доклад убедил меня в правоте моих предположений. Его содержание вызвало во мне возмущение. Я, который перенес сталинский произвол на своих плечах, и перевидал лично сотни и тысячи жертв этого произвола, и знал о многих миллионах таких жертв, не мог равнодушно слушать как Хрущев свел весь этот произвол к рамкам дворцового круга людей. Якобы произволу подверглись только члены ЦК и партийная верхушка. О произволе над частными гражданами над большими массами из гущи народа, там сказано вскользь и невнятно. Вернее, Хрущев умолчал главное, что партия, в лице Сталина, угнетала весь народ и десятки миллионов людей из народа были расстреляны и замучены в тюрьмах. Не сказав это, он скрыл всю правду, показав только кончик ее. Он обрушил всю критику на Сталина лично, скрывая, что это была политика всей партии и иной партийной политики, противостоящей сталинской политике, не было. И что вся партия сползла с пути Ленина, пути революции. Он и не мог рассказать об этом, чтоб не развенчать себя и всю политику партии. Эта чудовищная ложь мне сразу бросилась в глаза.
Еще меня поразило, что он ни словом не заикнулся о наглой антисемитской политике, проводившейся в последние пять лет при жизни Сталина, и в годы Хрущева продолжавшейся. Он ни словом об этом не заикнулся, хотя у всех в памяти свежа была кровавая клевета, пущенная против евреев под названием “дело врачей отравителей”, самим правительством. Он перечислил маленькие национальности, пострадавшие при Сталине, но умолчал о еврейском народе. Это означало в моих глазах, что антисемитская политика не осуждается, а будет продолжаться.
Под таким впечатлением я вышел из этого собрания и тут же поделился своими выводами с одним знакомым. Но он не согласился со мной. И только спустя много времени он признал, что я был прав.
Однако, несмотря на то, что доклад утаил главное злодеяние и не поднял завесу и не раскрыл всю преступность эпохи царствования Сталина, он все-таки сыграл огромную роль для всего человечества. Великий узурпатор был свергнут с пьедестала, и многие усомнились в самой системе. Последовали события в Польше и Венгрии, дошли до нас голоса разочарования американский и итальянской компартий. В течение года и больше весь духовный интерес в моем доме вертелся вокруг доклада и его последствий. Мы вставали с этими разговорами и с ними спать ложились.
Многие восприняли это выступление Хрущева, как сигнал к свободе и стали проявлять некоторые вольности, особенно в писательских и студенческих кругах. Эти незначительные выступления радовали меня, я понял, что не все в стране задушено. Но я также был уверен, что снова посыплются репрессии, что заставят замолчать тех, кто хоть немного поднял голос.
Эти мои опасения вскоре оправдались. По поводу выступления студентов появилось секретное письмо ЦК. В нем вина за эти выступления, приписывалась освобожденным из лагерей и реабилитированным и рекомендовалось органам проявлять бдительность, по отношению к этим бывшим… в лагере.
И хотя у нас на селе студентов не было и я вообще вел немой образ жизни, я стал готовиться к новому аресту. Я купил себе лагерную ватную одежду и каждую ночь ждал незваных гостей. Они не явились, и я благодарил судьбу за отсрочку.
Оглавление Предыдущая глава Следующая глава